Революционная ситуация в собственном смысле слова есть очень конкретная ситуация. Она вытекает из пересечения целого ряда условий: критического экономического положения, обострения отношений классов, наступательного настроения рабочего класса, состояния растерянности правящего класса, революционного настроения мелкой буржуазии, благоприятного для революции международного положения и пр. и пр. Такая ситуация по самому своему существу может и должна заостряться и держаться только до известного момента. Она не может быть длительной.
Если она стратегически не использована, то должна начать распадаться. Откуда? С верхушки, т. е. с коммунистической партии, которая не сумела или не смогла использовать революционную ситуацию. В ней неизбежно открываются внутренние трения. Столь же неизбежно партия теряет известную, иногда очень значительную, долю своего влияния. В рабочем классе начинается отлив революционного настроения, попытка приспособиться к тому порядку, который существует. В то же время у буржуазии появляется известный прилив уверенности, который выражается и в ее хозяйственной работе. Эти процессы по существу и являются тем, что заставляет нас говорить о стабилизации, а вовсе не какие-либо коренные изменения капиталистической базы в Европе, т. е. прежде всего ее положения на мировом рынке.
Нам надо в наших оценках выйти из европейского провинциализма. До войны мы мыслили Европу как вершительнипу судеб мира и вопрос революции мы мыслили национально и европейски провинциально по Эрфуртской программе. Но война показала, обнаружила, вскрыла и закрепила самую нераздельную связь всех частей мирового хозяйства. Это есть основной факт, и мыслить о судьбе Европы вне связей и противоречий мирового хозяйства нельзя. А то, что в последнее время происходит каждый день и каждый час,— показывает на мировом рынке рост американского могущества и рост европейской зависимости от Америки. Нынешнее положение Соединенных Штатов напоминает в некоторых отношениях положение Германии до войны. Это тоже выскочка, который пришел тогда, когда весь мир уже поделен, но Америка отличается от Германии тем, что она неизмеримо могущественнее Германии, она может реализовать многое и многое, не извлекая непосредственно меча, не применяя оружия. Америка заставила Англию порвать Японо-Английский договор. Как это она сделала? Без извлечения меча. Америка заставила Англию признать равенство ее флота с американским, тогда как все традиции Англии покоились на неоспоримом первенстве британского флота. Чем она этого достигла? Давлением своего экономического могущества. Она навязала Германии режим Дауэса. Она заставила Англию уплатить ей долги. Она толкает Францию к уплате долгов, а для этого заставляет ее ускорить возвращение к твердой валюте. Что все это означает? — Новый колоссальный налог на Европу в пользу Америки. Передвижка сил от Европы к Америке продолжается. Хотя вопрос сбыта — не первичный вопрос, но Англия упирается в вопрос сбыта, как в вопрос жизни и смерти, и разрешить его она не может. Безработица есть та язва, которая подтачивает организм Англии. Все буржуазно-экономическое и политическое влияние Англии насквозь пропитано пессимизмом.
Резюмирую. Я согласен с общим выводом тов. Варги, что об экономической стабилизации Европы на какой-либо длительный период говорить нет основания. Хозяйственная ситуация Европы остается глубоко критической при всех своих изменениях к лучшему. Ее противоречия будут уже принимать в ближайшие годы крайне острый характер. Поэтому в отношении, скажем, Англии вопрос революции состоит прежде всего в том, успеет ли тут коммунистическая партия сложиться, подготовиться, тесно связаться с рабочим классом, к тому моменту, когда революционная ситуация так заострится, что потребует решительного наступления, как это было в Германии в 1923 г. То же самое относится, по-моему, ко всей Европе. «Опасность» не в том, что в Европе устанавливается такая стабилизация, такое возрождение экономических сил капитала, при котором революция отодвинется в туманное будущее, нет, не в этом опасность, а скорее уже в том, что революционная ситуация может сложиться настолько скоро и остро, что к этому времени не успеет еще сложиться достаточно закаленная коммунистическая партия. В эту сторону и должно быть направлено все наше внимание. Так мне представляется в общем и целом европейская обстановка.
Отставка Троцкого
Заседание ЦК
17 января 1925 г.
Письмо Троцкого в ЦК Коммунистической партии
Уважаемые товарищи!
Первым пунктом повестки предстоящего пленума ЦК стоит вопрос о резолюциях местных организаций по поводу «выступления» Троцкого. Не имея возможности, ввиду моей болезни, участвовать в работах пленума, я полагаю, что облегчу рассмотрение этого вопроса, если дам здесь нижеследующие краткие объяснения.
1. Я считал и считаю, что мог бы привести в дискуссии достаточно веские принципиальные и фактические возражения против выдвинутого обвинения меня в том, будто я преследую цели «ревизии ленинизма» и «умаления» (!) роли Ленина. Я отказался, однако, от объяснения на данной почве не только по болезни, но и потому, что в условиях нынешней дискуссии всякое мое выступление на эти темы, независимо от содержания, характера и тона, послужило бы только толчком к углублению полемики, к превращению ее в двухстороннюю из односторонней, к приданию ей еще более острого характера.
И сейчас оценивая весь ход дискуссии, я, несмотря на то, что в течение ее против меня было выдвинуто множество неверных и прямо чудовищных обвинений, думаю, что мое молчание было правильно с точки зрения общих интересов партии.
2. Я никоим образом не могу, однако, принять обвинения в проведении мной особой линии («троцкизма») и в стремлении ревизовать ленинизм. Приписываемое мне убеждение, будто не я пришел к большевизму, а большевизм — ко мне, представляется мне просто чудовищным. В своем предисловии «Уроки Октября» я прямо говорю (стр. 62), что большевизм подготовился к своей роли в революции непримиримой борьбой не только с народничеством и меньшевизмом, но и с «примиренчеством», т. е. с тем течением, к которому я принадлежал. Мне никогда за эти последние восемь лет не приходило и в голову рассматривать какой-либо вопрос под углом зрения так называемого «троцкизма», который я считал и считаю политически давно ликвидированным. Бывал ли я прав или ошибался в том или другом вопросе, встававшем перед нашей партией, я исходил при решении его из общего теоретического и практического опыта нашей партии. Ни разу за все эти годы никто не говорил мне, что те или другие мои мысли или предложения знаменуют собой особое течение «троцкизма». Совершенно неожиданно для меня самое слово это всплыло лишь во время дискуссии по поводу моей книги о 1917 г.
3. Наибольшее политическое значение в этой связи имеет вопрос об оценке крестьянства. Я решительно отрицаю, будто формула «перманентной революции», целиком относящаяся к прошлому, определяла для меня в какой бы то ни было степени невнимательное отношение к крестьянству в условиях советской революции. Если мне вообще случалось после Октября возвращаться по частным поводам к формуле «перманентной революции», то только в порядке истпарта, т. е. обращения к прошлому, а не в порядке выяснения нынешних политических задач. Стремление строить на этом вопросе непримиримые противоречия не имеет, на мой взгляд, оправдания ни в восьмилетнем опыте революции, проделанном нами совместно, ни в задачах будущего.
Равным образом я отвергаю указания и ссылки на мое будто бы «пессимистическое» отношение к судьбе нашего социалистического строительства при замедленном ходе революции на Западе. Несмотря на все трудности, вытекающие из капиталистического окружения, экономические и политические ресурсы советской диктатуры очень велики. Я неоднократно развивал и обосновывал эту мысль по поручению партии, в частности на международных конгрессах, и считаю, что мысль эта сохраняет всю свою силу и для нынешнего периода исторического развития.
4. По спорным вопросам, разрешенным XIII съездом партии, я не выступал ни разу ни в ЦК, ни в СТО, ни тем более вне руководящих партийных и советских учреждений с какими бы то ни было предложениями, которые бы прямо или косвенно поднимали уже разрешенные вопросы. После XIII съезда выросли или ярче определились новые задачи хозяйственного, советского и международного характера. Разрешение их представляет исключительные трудности. Мне было безусловно чуждо стремление противопоставить какую-либо «платформу» работе ЦК партии в деле разрешения этих вопросов. Для всех товарищей, присутствовавших на заседаниях Политбюро пленума ЦК, СТО или РВС СССР, это утверждение не требует никаких доказательств. Спорные вопросы, разрешенные XIII съездом, были снова подняты в последней дискуссии не только вне связи с моей работой, но и, насколько я могу в данный момент судить, вне связи с практическими вопросами политики партии.
