предыдущая эпоха изобрела комбинацию крестового свода с прямоугольным зданием и купола — с круглым; теперь мы имеем и комбинацию прямоугольного здания с куполом. Решения задачи различны, но всех превосходнее следующее. Угловые столбы квадратной площади соединяются друг с другом арками, так называемыми архивольтами; четыре ключевых камня этих архивольт поддерживают огромный горизонтальный круг, причем между архивольтами и кругом образуются сферические треугольники, так называемые паруса; круг, наконец, является естественным основанием для купола, венчающего все здание. Это и есть то решение задачи, которое осуществили зодчие Исидор Милетский и Анфемий Тралльский, начавшие в 532 году по поручению императора Юстиниана постройку св.Софии в Константинополе, ставшей таким же бессмертным символом христианской античности, каким был Парфенон для языческой.
План св.Софии — квадратный и, следовательно, центральный; таковой стал характерным для восточного церковного зодчества. Так как пристройки к этому центральному квадрату, естественно, были одинаковой глубины, то в основании получилась фигура равнораменного так называемого «греческого креста».
Напротив, на Западе церковная архитектура исходила из плана так называемой базилики, продольного здания с тремя или пятью «нефами», отделенными друг от друга аркадами, причем в задней стене, за архивольтой среднего нефа, находилась «апсиа» (полукруглая ниша) для алтаря. Место перед архивольтой естественно напрашивалось на пристройки справа и слева (поперечный неф); получилась фигура продольного «латинского креста». Развитием этой фигуры был средневековый — романский и готический — собор.
Скульптура, напротив, уже после Северов переживает эпоху стремительного упадка. Угасание хореи, прекращение игр в палестре, распространение по империи восточного отвращения к нагому телу лишило ваятелей всякой связи с живой природой. Начинается эпоха второго детства в европейской скульптуре, кончившейся лишь в XIII в. под непосредственным воздействием сохранившихся античных образцов.
Менее безнадежным было положение живописи, которую мы изучаем главным образом по сохраненным нам мозаикам. Она стала столь же естественным украшением христианского храма, каким в античном была скульптура; стены над аркадами, апсиды, паруса куполов и сами купола так и напрашивались на фресковую или мозаичную роспись. Конечно, потеря связи с природой и здесь повела к упадку в смысле жизненной красоты; зато сравнительная легкость живописной техники позволила художникам приблизиться к другому идеалу — аскетической святости. Лики вытягиваются, движение застывает; исхудалое тело, призрачно длинные пальцы и носы, большие, глубокие глаза. Изображаются предметы священные, или же благочестивые императоры с их двором при исполнении священных обязанностей.
Переходя, затем, к мусическим искусствам, мы и здесь должны отметить убыль одного из них, некогда равноправной части триединой хореи: танец с мимикой не был принят в христианскую культуру. Здесь поэтому античная традиция обрывается — если только она не продолжалась неуловимым для нас образом в деятельности отверженных церковью, но любимых народом скоморохов обоего пола (giullari, jongleurs), этих наследников старинного мима.
Напротив, музыка была принята в христианское богослужение, притом не только в виде псалмодического пения, но — благодаря реформе св. Амвросия Медиоланского — и в виде народного. Правда, это не касается инструментальной музыки; она не была запрещена, но все же считалась светской и допускалась в цирки, но не в храмы. Впервые при Карле Великом усовершенствованный орган Ктесибия (выше, с.221), дар византийского императора Константина V, был введен в западную церковь.
Много больше нам, как это понятно, известно о литературе, так как она сама о себе свидетельствует; но утешительного и здесь мало. Поэзия на греческом Востоке продолжает молчать; лишь в V веке мы имеем странное возрождение эпоса благодаря школе Нонна Панополитанского, автора длинного и вычурного, но талантливого эпоса о деяниях Диониса; кроме этой школы мы можем назвать лишь апокрифические произведения, дошедшие до нас под именами Орфея и Сивиллы, да еще новое эпиграмматическое наслоение в «Палатинской антологии» (выше, с.234). Деятельнее латинская муза, притом и в языческом, и в христианском лагере. Там должен быть назван Авзоний с его стихотворениями смешанного характера (IV век) и еще более талантливый Клавдиан, певец Стилихона, последний поэт языческого Рима; здесь — в особенности Пруденций, современник Феодосия Великого, автора христианского дидактического эпоса о происхождении греха («hamartigenia») и, что еще важнее, о подвигах и смерти мучеников («peri stephanon»).
Зато проза насчитывает многих представителей. В Греции благодаря строго проведенному аттицизму (выше, с.335) и язык остается на должной высоте. Из отделов художественной прозы историография поддерживалась практической необходимостью описывать совершающиеся события; из многих ее посредственных представителей можно выделить современника императора Анастасия — Зосима, автора толковой истории императоров, главным образом, IV века. Талантливее, впрочем, был Евсевий Кесарийский, автор незаменимой для нас «Церковной истории». Красноречие, как и следовало ожидать, процветает, притом как в виде языческой парадной речи, так и в виде христианской проповеди; там назовем Юлиана Отступника и его современников, Имерия Фемистия и особенно Ливания; здесь — так называемых каппадокийцев, то есть Григория Чудотворца, Григория Нисского и Василия Великого, но в особенности св. Иоанна Златоуста (при императоре Аркадии). В философии мы различаем, во-первых, продолжателей Плотина и его неоплатонизма — Порфирия Тирского, Ямвлиха, Прокла, — к которым принадлежат и христианские писатели, подобно Синезию, епископу Киренскому; а во-вторых, христианских богословов, среди которых выделяется замечательный обличитель ариан Афанасий (IV век), он же и биограф отшельника св. Антония. Напротив, в латинской половине империи царствует «железный век», который для нас, впрочем, и со стилистической точки зрения не лишен интереса. Среди историков выдается Аммиан Марцеллин, которому мы особенно благодарны за его описание жизни романтика среди цезарей — Юлиана Отступника; среди ораторов-язычников — Симмах, давший христианам последнее — конечно, безуспешное — сражение по делу об удалении алтаря Победы из римского сената.
Но будущее принадлежит христианам; св.Амвросий, бл. Иероним и в особенности бл. Августин прославили христианство также и в области литературы и положили основание средневековому богословию западной церкви. Вне рубрик стоит литературная деятельность Сидония Аполлинария, в письмах которого тускло отражается тусклая жизнь последних эфемерных императоров Рима; после него следует назвать еще двух благородных современников короля Теодориха, вышеупомянутых Боэция и Кассиодория, из которых в особенности первый своей «Consolatio philosophiae» [145], написанной в тюрьме, оставил прекрасную книгу утешения для многих, которым, подобно ему, суждено было томиться в заключении в наступавшие жестокие времена Средневековья.
Глава IV. Религия
§ 6. Развитие христианской религии, для которого наша эпоха имела решающее значение, не входит в рамки нашего изложения. Здесь будет речь только о постепенном исчезновении язычества.
Миланский эдикт Константина Великого в 313 году не упразднил язычества, а только признал равноправие всех религий империи. Сам император, хотя и был христианином, но одинаково защищал религиозные интересы всех своих подданных; он сохранил звание верховного понтифика, чтобы оставить в своих руках влияние на религиозную администрацию язычников, и принял титул
