По мере того как снижалась поддержка войны в США в 1967-м, на первый план выходила политика умиротворения и переговоров. Чтобы вдохнуть новую жизнь в программу пацификации, президент Джонсон направил во Вьетнам Роберта Комера и нового посла, Эллсворта Банкера, которые прибыли в регион в конце апреля – начале мая. Обоим предстояло сыграть важную роль во Второй Индокитайской войне.
Если и есть такое понятие, как американский аристократ, каковыми становятся не только по праву рождения, а вследствие больших достижений, благородства характера, заслуг перед отечеством, тогда Эллсворта Банкера можно смело причислить к тем немногим, кто достоин такого звания. Родился он в Йонкерсе, в штате Нью-Йорк, 11 мая 1894 года. В 1916-м закончил Йельский университет, работал в бизнесе (в Национальной сахарорафинадной компании), а до своего направления в Сайгон уже успел послужить в качестве посла Соединенных Штатов в Индии, Италии и Аргентине. Пользовался особым доверием президента Джонсона за то, как мастерски справился с ролью специального представителя США во время доминиканского кризиса 1966 года.
Банкеру было семьдесят два, когда в апреле 1967-го президент Джонсон решил предложить ему неперспективный пост посла во Вьетнаме. Несмотря на возраст, ежедневно проводивший много времени на теннисном корте Банкер находился в отличной форме. Годы, ум, манеры, личное обаяние и прекрасный послужной список помогли Банкеру и заставили прислушиваться к нему генералов и высших чиновников в Сайгоне. На протяжении всего периода нахождения на посту посол Банкер оставался патриотом и “ястребом”, более того, “ястребом”-оптимистом. В 1967-м он считал, что США выигрывают войну и будут продолжать выигрывать ее. Что ж, если бы она велась в соответствии с его взглядами, то уверенность Банкера не оказалась бы беспочвенной. Страна в большом долгу у Эллсворта Банкера.
С самого своего появления во Вьетнаме Банкер стоял на том, что называл концепцией “одного фронта”. Хотя в марте 1967-го президент принял решение поручить программу умиротворения Вестмор-ленду, Банкер с его теорией “одного фронта” здорово помог командующему. В первой же своей речи посол Банкер твердо заявил, что не желает слышать выражений вроде “военный фронт” и “фронт умиротворения”, есть только один фронт, и им командует и будет командовать генерал Вестморленд, а Комер, несмотря на посольскую должность и соответствующий ей ранг четырехзвездного генерала, станет руководить программой пацификации как помощник Вестморленда. Итак, Роберт Уильям “Боб” Комер, известный также как “Блоуторч” (Blowtorch, то есть “Паяльная лампа”, все другие его прозвища непечатные), вышел на сайгонскую арену – любое место, куда выходил Боб Комер, быстро превращалось в арену.
Во Нгуен Зиапу понравился бы Боб Комер, который так же, как и Зиап, не был “симпатягой”. Он был “шершавым”, властолюбивым, хитрым, послушным (когда надо), тщеславным, эгоцентричным, помнящим о своих высоких полномочиях и не любившим, чтобы другие забывали об этом. Его по-настоящему всецело заботило только одно – карьера – ив связи с этим успех программы умиротворения. Несмотря на сложный характер (или же именно вследствие этого), Боб Комер принадлежал к числу людей, которых называют пробивными, и отличался кипучей энергией и острым как лезвие бритвы умом. Он представлял собой бюрократа высшей марки, всегда четко знавшего, как решить дело официальным путем и как “с заднего крыльца”. В его “репертуаре” имелся широкий набор всевозможных средств: от неявных угроз, едкого сарказма, стучания по столу кулаками до откровенного подхалимажа и холодной расчетливости, – и все это он при необходимости пускал в ход ради достижения поставленных целей.
Дух могучей личности Комера хорошо отражен в служебной записке на имя президента Джонсона, составленной 18 марта 1967-го перед самым совещанием на Гуаме. Как мы помним, на том самом совещании Джонсон поручил реализацию программы умиротворения Вестморленду. Комер пишет следующее: “Вам известно, что вы всегда можете рассчитывать на меня как на доброго солдата и твердого сторонника вашей вьетнамской политики в любом деле, направленном на то, чтобы одержать победу во Вьетнаме. Я готов сделать все, что только в человеческих силах.
Не стану скрывать, я нахожусь в некотором смущении в связи с переменой планов относительно моей миссии. Я полагал, вы намеревались послать меня (во Вьетнам) как второго человека, чтобы я занимался всей гражданской стороной дела. В связи с изменением планов (о чем я совершенно случайно впервые узнал три дня тому назад), похоже, меня понижают до третьего человека (или даже четвертого, учитывая еще Вести), ограничивая круг моих обязанностей "умиротворением", – даже Портер обладал более обширными полномочиями.
Что бы мне ни пришлось делать, я всей душой готов к самому тесному сотрудничеству с Эллсвортом (моим старым другом) и Джином Локом. Вместе с тем я уверен, для того чтобы делать хорошо порученную мне вами работу (наверное, самую неблагодарную во Вьетнаме), требуются положение и властные рычаги. Тут я целиком полагаюсь на вас и думаю, что могу добиться и добьюсь результатов‹курсив Комера›.
Уолт (Ростоу) говорил мне, что вы можете отдать пацификацию военным. Я искренне уверен, что это лучшее решение (безопасность – это ключ, и у армии есть немало средств для ее обеспечения). Вместе с тем наши дела там явно идут лучше, а потому это‹передача вопросов пацификации военным› не является больше единственным вариантом. Более серьезную проблему представляют организационные моменты со стороны ПЮВ, а не с американской стороны. Однако если мы доверим умиротворение Вести, не меняется ли тогда коренным образом роль, запланированная для меня?
И последнее, повестка дня совещания на Гуаме ужасно длинная. Вы снова будете тратить всё свое время, выслушивая жалобы и требования ПЮВ и американских представителей. Дабы сдвинуть дело с мертвой точки и с умом распорядиться нашим секретным оружием – Линдоном Джонсоном, – мы должны урезать повестку до 5 – 6 самых важных пунктов и на них исключительно и сосредоточить все наше внимание. Ростоу со мной согласен. Я надеюсь передать вам мою докладную в полете и выслушать от вас устные инструкции”‹30›.
На первый взгляд Комер -личность более чем заурядная. Роста в нем примерно сто семьдесят сантиметров, на носу очки с очень толстыми стеклами, в зубах трубка, а со своим галстуком-бабочкой он кажется каким-нибудь преподавателем истории средних веков из Гарварда или Принстона. Но внешность обманчива. В 1942-м Комер с отличием закончил Гарвард и отправился в армию, где служил младшим офицером. После войны начал карабкаться по чиновничьей лестнице, поработав с 1947-го в ЦРУ, затем в Совете государственной безопасности и добравшись до должности специального представителя президента по вопросам умиротворения (1965 – 1967 гг.). В 1967-м Джонсон передал ему руководство программой под генералом Вестморлендом. Комер смог сделать то, чего никому до него не удавалось, – заставить программу работать.
Секрет успеха объясняется не одними только незаурядными способностями Комера и его энергией, но и самым главным фактором – удачей. Он отправился во Вьетнам, когда пацификация привлекала особое внимание Белого дома, что, естественно, не могло не оказать влияния на посла Банкера и генерала Вестморленда в Сайгоне. Но даже и этого оказалось бы, возможно, маловато, если бы коммунисты не начали Новогоднего наступления, используя Вьетконг с его инфраструктурой, в качестве передового отряда оказавшейся неудачной акции. Удар, который приняли на себя Вьетконг и, прежде всего, его руководство, фактически перебил хребет этой организации. Однако именно Комер, и никто иной, первым разглядел возможность использовать ситуацию. Он распространил действие программы на сельские районы и подстегнул южновьетнамское правительство, подвигнул его на героические усилия, заставив управлять собственным народом.
К американскому военному руководству и штабу КОВПЮВ Комер относился одновременно с уважением, презрением и осторожностью. Он уважал их за способности, отменное знание дела и преданность этому делу, а презирал за почти монашеский аскетизм и нежелание “обстряпывать делишки” в типичном для гражданских бюрократов духе и боялся, поскольку видел в них могущественного противника, способного свернуть шею его программе и вместе с ней карьере Боба Комера.
Внешне он с большим почтением относился к Вестморленду и Абрамсу, однако оба генерала знали о камне за пазухой у Комера, находившегося на короткой ноге с президентом Джонсоном. В кабинете Комера в штабе КОВПЮВ всюду висели фотографии, на которых он был запечатлен рядом с Джонсоном во время рабочих совещаний. Вестморленд относился к гражданскому помощнику покровительственно, однако в то же время держал с ним дистанцию, уважал его за деловую хватку и энергию и не минуты не сомневался в том, что Комер способен стать для него источником неприятностей. Генерал вел себя с Комером так, чтобы не давать тому возможности обвинить его в провале программы умиротворения. Потому, что бы ни пожелал Комер, ему все предоставляли.
