- У Лесового не может быть бунта! - воскликнул Сидоров, видимо более всех сочувствовавший затруднительному положению товарища и не желавший, чтобы такой хороший человек, как Лесовой, вынужден был прибегнуть к насилию. - Против него никогда не взбунтуются! Ты, Юлка, напрасно думаешь смутить его своим дурацким вопросом.
- Постой, Сидоров! - остановил Лесовой своего защитника... - Я ему отвечу... Я согласен, что мной недовольны и меня хотят бросить за борт... Но кто виноват, что матросы взбунтовались? Разумеется, один я... Понимаешь ли, Юлка, я! - говорил Мечтатель тоном, не допускавшим сомнений в его виновности. - А если виноват я и если я не окончательный подлец, то неужели я еще должен наказывать людей за свою вину?.. Ведь надо сделать много гнусного, чтобы довести людей до бунта...
- Не в том вопрос: кто виноват... Я cпрашиваю: как ты поступишь? торопил Юлка.
- Да, да... Как ты поступишь?.. - раздались нетерпеливые голоса.
- Трудно сказать, как я поступлю, но думаю, что выйду наверх и брошусь в море прежде, чем меня кинут за борт... Смерть лучше жизни, обагренной кровью других!.. - медленно, словно бы в раздумье, проговорил юноша.
Признаться, ни один из слушателей не ожидал, что Лесовой выйдет из положения столь трагическим образом. Такой исход, видимо, не удовлетворил молодых моряков.
- Ты мог бы уговорить матросов! - предложил поправку Сидоров. - Ты бы сказал им речь... ну, объяснил бы, что вперед будешь обращаться с ними лучше...
- Арестовал бы зачинщиков... - подсказывали другие...
- Еще короче - повесить одного для спасения всех! - заметил Непепин.
- Юлка, Юлка, как тебе не стыдно! - крикнул Лесовой, бросая на товарища взгляд, полный сожаления и укора, и, оставшись, по-видимому, при своем решении броситься в море, пожал плечами и отошел от стола на прежнее место, не считая нужным говорить более.
- Ты... известный Мечтатель! Тебе нельзя быть капитаном! - усмехнулся Непенин.
- А тебе можно? - поддразнил Сидоров. - Потерпи немножко, Юлка! Сперва отзвони мичманом лет пять, потом лейтенантом лет десять, и тогда мечтай о том, как будешь заводить строжайшую дисциплину!.. Только к тому времени таких ретроградов, пожалуй, будут выгонять в отставку... Или ты тогда в либералы обратишься?
- Во всяком случае, постараюсь звонить меньше, чем ты...
- Дудки! Раньше не произведут! Возьми хоть нашего Чистоту Иваныча! Сколько лет звонил, пока сделался старшим офицером...
- Нашел кого привести в пример... Чистоту Иваныча! Ему никогда не выдвинуться... Он порядочная дура для того - Чистота Иваныч! - презрительно воскликнул Непенин.
Все вступились за Василия Ивановича. Положим, он большой педант и старых взглядов, но он славный и добрый. Особенно взволновался отзывом Непенина Мечтатель. Хотя он и находился с Василием Ивановичем в натянутых, чисто официальных отношениях и недавно еще "развел" с ним, за что посажен был на салинг, тем не менее он горячее всех защищал старшего офицера.
Очевидно, сдерживая свое негодование, он значительно проговорил, оканчивая свою защиту:
- Каков бы ни был Василий Иваныч, не тебе бы, Юлка, так презрительно о нем отзываться!
Юлка промолчал, взглянув на бледное, взволнованное лицо Лесового. Потом посмотрел на часы и заметил:
- Однако пора на клипер! Я обещал Кошкина сменить в десять часов... Лесовой! Заплати за меня что следует!..
И с этими словами, несколько сконфуженный, вышел из комнаты.
Вслед за ним незаметно ушел и Лесовой.
Слова "порядочная дура" отчетливо донеслись до Василий Ивановича и на секунду его ошеломили. Он не верил своим ушам. Как?! Неужели это голос его любимца, голос Непенина, к которому он относился с нежностью старшего брата, с заботливой лаской одинокого человека, искавшего привязанности? Неужели о нем так презрительно отозвался этот юноша, плативший, казалось, привязанностью за привязанность и выказывавший всегда особенное расположение в своих интимных беседах? Значит, все это была ложь... одна ложь!.. Нет, это не его голос! Такая испорченность невозможна в мальчике...
- Не может быть! - шептал Василий Иванович, стараясь себя обмануть.
Он поднялся, чтобы поскорее захлопнуть окно, боясь новой обиды, как вдруг под окном раздались голоса, и Василий Иванович, чтоб не быть замеченным, снова опустился в кресло.
- Я не хотел объясняться с тобой при товарищах, Юлка! Нам нужно объясниться! - сказал Лесовой.
- По поводу чего? - нетерпеливо проговорил Непенин.
- Ты понимаешь... По поводу твоей выходки против Василия Иваныча. Скажи - мне нужно знать: ты отозвался о нем так презрительно ради красного словца или таково твое мнение?..
- Разумеется, мое мнение...
- Так почему ты так хорош с Василием Иванычем?! Я до сих пор думал, что ты любишь и уважаешь его... ну, тогда ваши отношения понятны... Но разве можно оказывать расположение человеку, пользоваться его дружбой, занимать у него деньги, хвалить в глаза его педантизм и за глаза отзываться с презрением?!. Значит, ты все время лицемерил с ним, Юлка! А ведь я знаю, Василий Иваныч искренне тебя любит...
- Это еще что за инквизиция? - перебил Непенин.
- Это необходимо... Я, Юлка, был с тобой дружен... Я не верил, когда товарищи обвиняли тебя в пролазничестве... Я всегда защищал тебя, ты знаешь... Мне, правда, не нравились твои честолюбивые идеи, твое самолюбие, твое желание выставиться перед адмиралом, твои отношения к матросам, полные пренебрежения, но ты умный человек, Юлка, я многое прощал тебе и думал, что ты сам поймешь свои недостатки и избавишься от них... Я думал, что ты иногда рисуешься, напуская на себя бессердечие... Но теперь... Послушай, Юлка, мне тяжело говорить, но я должен... Ты обманываешь людей...
Если бы Лесовой, говоривший свою филиппику с горячностью и негодованием правдивой оскорбленной души, мог видеть жесткую, презрительную улыбку, искривившую губы его нетерпеливого слушателя, он, наверное, замолчал бы с первых же слов. Но темнота не позволяла ему видеть лица Непенина, и потому Мечтатель, веровавший, как и все мечтатели, в чужую совестливость, продолжал:
- Послушай, Юлка!.. Ты поступаешь... скверно, ведь играть людьми подло! Я понимаю: тяжело сознаться в подлости, но лучше сознаться, чем продолжать двойную игру... Ты обязан завтра же откровенно объясниться с Василием Иванычем. Пусть по крайней мере он не заблуждается на твой счет.
- То есть прийти и сказать ему: "Василий Иваныч! Вы - добродушный дурак, влюбленный в чистоту и гоняющийся за пустяками, созданный для того, чтобы работать, как вол, и оставаться в тени!" Очень остроумно придумано... Спасибо за умный совет! - проговорил Непенин с насмешкой.
- Ты, значит, отказываешься? - сухо спросил Лесовой.
- А ты думал, послушаюсь тебя и разыграю болвана? Благодарю! Я проживу и своей головой и буду пользоваться дураками как мне вздумается, не отдавая никому отчета!
- В таком случае, с этого момента наши отношения кончены... Мы более не говорим! - промолвил медленным, грустным голосом Мечтатель. - Можешь как угодно объяснить товарищам наш разрыв. Я никому ни слова не скажу о причине! - прибавил он.
В саду раздались звуки шагов по песку, и все стихло.
Василий Иванович поник головой и как-то весь съежился в кресле. Несколько времени он сидел неподвижно...
- Господи! сколько подлости в этом мальчике! - наконец прошептал он. "А этот Лесовой... какая разница! А я еще считал его холодным, скрытным, сухим и нередко придирался к нему!" - вдруг вспомнил Василий Иванович.
Бессердечный, сухой эгоист - его любимец, этот "открытый, симпатичный" Непенин, каким считал его до этой минуты Василий Иванович. Хорош симпатичный юноша!..
И чувство обиды, разочарования и сожаления охватило правдивую, бесхитростную душу Василия Ивановича, забывшего и об ужине, и о cherry coblar, и о миссис Эмми.
X
- Вы понимаете, Василий Иванович, какая история! - восторженно восклицал Карл Карлович, уписывая за обе щеки салат из омаров. - И тут апельсины, и там апельсины... Везде апельсины и апельсины! О, это очень красиво было смотреть, Василий Иванович... Вам непременно надо поехать... Да!.. И так мы все ехали, ехали и весело разговаривали, пока не приехали к одному... к одному... Ах, как это по-русски?..
И Карл Карлович, всегда любивший обстоятельно и подробно передавать свои впечатления, остановился на средине речи, досадуя, что не может приискать соответствующего выражения.
- К озеру, что ли? - наобум подсказал Василий Иванович.
- Ах, нет! Какое озеро! - возразил с досадой Карл Карлович. - Ну, одним словом, узкое такое место... Ну, да... Ущелье! - воскликнул Карл Карлович, обрадованный, что нашел слово. - Ну, мы приехали к ущелью...
- А дальше что было?
- Дальше, Василий Иванович, вообразите себе, за этим ущельем сейчас крутой обрыв. И мы все вышли туда смотреть это историческое место, Василий Иванович... Много лет тому назад... Я позабыл, сколько именно лет тому назад, хотя проводник и говорил нам, но я забыл... Так много лет тому назад, Василий Иванович, была здесь война... гражданская война... Одни хотели одного короля, другие хотели другого короля... И вот, одни канаки загнали других канаков в это ущелье, и давай их с обрыва вниз... Очень нехорошо... Бррр!.. Прямо в море... Вы понимаете, какая история, - снова повторил доктор свое любимое выражение, употребляемое им кстати и некстати.
