Если озеро, коего хватает на три улова, примыкает к полям одного из бюргеров этих городов, а владелец полей предпочел бы иметь озеро вместо пашни, то предоставляем мы это его выбору; если же озеро больше, то имеет он право ловить рыбу с помощью любого приспособления, кроме сети, называемой «неводом», и лишь для собственного стола.
Если также с полем бюргера соприкасается ручей, то дозволено владельцу сей пашни построить на нем мельницу; если же это река, годная для нескольких мельниц, то при строительстве оных наш дом несет третью часть первоначальных расходов и впоследствии получает третью часть доходов с построенных таким образом мельниц.
Мы желаем также, чтобы нашему дому доставалась правая лопатка с каждого убитого ими или их слугами животного, кроме кабанов, медведей и косуль. Все, что постановили мы в отношении озер, мельниц и дичи, распространяем мы только на тех горожан, что получили от нашего дома, как сказано выше, наследственное имущество.
Мы наделяем их также правом продавать полученные от нашего дома имения, но лишь тем, кого сочтут подходящими страна и наш дом, и таким образом, чтобы покупатели приняли это имущество из рук братьев и соблюдали те же права и обязательства по отношению к дому, которыми прежние были нам обязаны, но мы им затем также должны передать имения без отсрочки. Мы разрешаем также, чтобы, если один из бюргеров для какой-либо надобности захочет отделить свое имение или самое большее 10 гуф земли от прочих своих имений и продать особо, продолжал он нести ту же службу от остатка имуществ, и наш дом сохранял те же права, кои имел до тех пор в отношении всего его имения. Тот же, кто купил его имение или 10 гуф, должен будет служить нашему дому за это наследное имение, при латах и прочем легком вооружении и на подходящей для такого снаряжения лошади, как это подробнее описано ниже. Добавляем, что никто из получивших наследное имение от нашего дома не может покупать сверх этого иного родового имения.
Постановляем также, чтобы любой, кто купил у нашего дома 40 гуф или более, являлся по каждому зову наших братьев на битву с пруссами, иначе называемыми помезанцами, и против всех, кто нападет на его родину, при полном снаряжении и на закованном в броню коне, при подобающем оружии и имея при себе самое малое еще двух лошадей; тому же, кто имеет небольшое число гуфов, надлежит являться на поле при латах и прочем легком вооружении и на подходящей для такого снаряжения лошади. Если же, с Божьей помощью, помезанцев этих можно будет не опасаться более в Кульмской земле, тогда надлежит освободить всех бюргеров от всех походов, кроме, как сказано, ополчения против всякого врага.
Далее постановляем: каждому, кто получил от нашего дома наследное имение, надлежит платить с него нашим братьям один кельнский или 5 кульмских пфеннигов и 2 марки{35} воска, в знак повиновения и того, что эти имения получил он от нашего дома и подвластен нашей юрисдикции; мы же в ответ должны обещать ему наше покровительство и по мере сил защиту от тех, кто чинит в отношении него несправедливость. Упомянутую подать надлежит платить им каждый год в день святого Мартина или в течение последующих четырнадцати дней.
Однако мы желаем, чтобы с имений упомянутых бюргеров епископу диоцеза каждый год в счет десятины отдавалась пшеницы и мера ржи с каждого немецкого плуга по мере Леслау, которая по-немецки называется «шеффель» (четверик), и одну меру пшеницы с польского плуга, называемого «крюк», по той же мере. Если же этот епископ будет требовать с упомянутых людей еще десятину, наш дом обязуется за них поручиться.
Мы постановляем, наконец, чтобы по всей стране имела силу единая монета, и что пфенниг должен чеканиться из чистого и неподдельного серебра. Пфенниги должны также всегда иметь одну и ту же стоимость, так, чтобы 60 их имели вес в одну марку, и эту монету за целых 10 лет можно обновлять только один раз, и если она заменяется, пусть меняют 12 новых за 14 старых.
Всякий может свободно покупать то, что обычно продается на рынке. Далее мы постановляем, чтобы размер гуфы определялся согласно фламандскому обычаю. И освобождаем мы сим все наши земли от любых пошлин.
Дабы кто-либо из наших преемников не мог нарушить либо изменить сии распоряжения, обещания и договоренности, написали мы сию грамоту и приказали скрепить подвешиванием нашей печати (свидетели). Сие совершено в Кульме, в год от Рождества Христова 1233, 28 декабря.
ГРАМОТА ОБ ОСНОВАНИИ ДЕРЕВНИ МОНТИГ, 1322 ГОД
Во имя Господа — аминь. И люди, и вершащиеся дела исчезают со временем, так что приходят они из памяти. Между тем как все же удерживаются они письменным свидетельством. Поэтому извещаем мы, Лютер Брауншвейгский, брат Немецкого дома госпиталя пресвятой Девы Марии в Иерусалиме и комтур в Кристбурге, в настоящем письме всех, кто его видит или слышит чтение его, что мы с нашими дорогими и мудрыми братьями дали совет и милость почтенному мужу Тиле фон Герцогсвальду занять навсегда деревню Монтиг и, в соответствии с Кульмским правом, отдали в придачу 74 гуфы земли. Из них, согласно Кульмскому праву, вышеупомянутый деревенский староста Тиле и его наследники и их потомки должны получить в постоянное владение 7 гуф земли, не платя оброка, и третью часть судебных сборов. Вышеозначенному деревенскому старосте, его наследникам и их потомкам дозволяем мы также свободную рыбную ловлю малой сетью для собственного стола в реке Древенц, в коей они, однако, не могут строить запруды.
Деревенскому священнику для его прихода выделено нами также в постоянное владение в черте деревни 4 гуфы земли, не облагаемые оброком, во славу Господа и доброго господина святого мученика Лаврентия, в честь коего мы эту церковь и утвердили.
Далее, надлежит владельцам облагаемых оброком земельных наделов платить нашему дому с каждой гуфы ежегодно в день святого Мартина по 15 пфеннигов местной чеканки и две курицы. От этого оброка освобождаем мы поселян на 15 лет, посему на 16-й год, в день святого Мартина, надлежит им заплатить нашему дому первый оброк. Каждому владельцу земельного надела надлежит также ежегодно, в день святого Мартина, выплачивать своему священнику с каждой гуфы четверик ржи и четверик овса; деревенскому старосте и его потомкам надлежит давать то же с их наделов.
Далее, по истечении вышеупомянутых свободных для деревни лет, надлежит старосте и его потомкам ежегодно, в день святого Мартина, платить оброк в марку пфеннигов обычной местной чеканки за деревенский трактир.
В закрепление и вечное подтверждение всего вышеперечисленного на это настоящее письмо навесили мы нашу печать. (Свидетели.) Это письмо передано нашему дому в Кристбурге, в год от Рождества Христова 1322, в день святого Луки-евангелиста, 18 октября.
РАСЦВЕТ ОРДЕНА ПРИ ВИНРИХЕ ФОН КНИПРОДЕ (1351–1382 гг.)
Магистр Винрих был человек прекрасный душевно и телесно, умел сохранять самообладание, был преисполнен всяческой мудрости и готовности дать любой совет. В его время весьма много благородных и мудрых братьев украшали собой орден в Пруссии, так что был он поистине в расцвете мудрости и согласия, благопристойности и доблести, чести, богатства и благообразия братьев, так что не было в те времена ни одного конвента, где не нашлись бы один или двое братьев, которые не оказались бы полезны мудростью ордену и добросовестностью великому магистру. И все, кто приезжал в страну, утверждали тогда, что нигде больше не видели они так много людей, столь украшенных и сединой, и мудростью, как в ордене Пруссии. Потому многие христиане — господа, рыцари и оруженосцы — жаждали увидеть орден и прибывали в Пруссию с войском и стояли с большими припасами в Кенигсберге, и многие ожидали целый год похода на врага. Эти гости слышали и видели на всех заседаниях ордена столь великую мудрость братьев, что нередко говорили они друг другу: «Если ты умен — перехитри господ Пруссии!»
ЛИТОВСКИЙ ПОХОД ГЕРЦОГА АЛЬБРЕХТА III АВСТРИЙСКОГО, 1377 ГОД
Продолжили свой путь, и горн
их призывает в город Торн,
что в Пруссии лежит поныне.
Но не ослабив тут подпруг,
они спешат в Мариенбург;
где их магистр в дом зовет —
зовется Винрих фон Книпрод,
и благороднейшим слывет;
перед князьями он своими
манерами отличен, имя
внушает славу и почет.
Он получает от щедрот
вина и всякой снеди кладь.
Затем на Кенигсберг пошли,
и щедрость Господа нашли
в его творении: друзей
всяк рыцарь одарил, как равный
открыв сокровищницы дверь.
Двор был обычаями славный,
подарком перещеголять
кого-то трудно там теперь,
вплоть до самих уже князей.
И вот уж герцог на весь мир
дал ордену роскошный пир.
Пред каждой трапезой трубят,
и лишь потом они едят,
не пропуская ничего,
четыре вместо одного
приносят блюда и приправы,
все в золоте блестит на славу,
заморских яств и вин шампанских,
из рейнских лоз или романских,
в бокалах дорогих блестящих
что ни на есть из настоящих
металлов, и в камнях цветных;
чисты, ни пятнышка на них:
богатство неземное, клад.
Как древний им велит обряд,
магистр в Кенигсберге кстати
роскошный пир устроил знати,
никто такого не видал,
когда они вошли в сей зал,
Конрад фон Крен, ну и дела,
сел важно во главе стола,
пожалуй, по заслуге честь,
ведь подвигов его не счесть,
как рыцарю и подобает:
но часто кровь он проливает
вдали, и орден их засим
вдруг стал ему невыносим.
Затем в другой зовут поход,
в Литву, куда нужда зовет,
и рыцари из дальних далей
пришли помочь, когда позвали.
И маршал требует, понятно,
на три недели провианта
доставить для похода спешно
(никто не спорит с ним, конечно)
на лошадях и морем.
Забегали амтманы вскоре,
скупив в два раза больше снеди,
чем было нужно, и, к победе
стремясь, платили серебром
и золотом. В поход потом
отправились магистра в честь
австрийского и Той, не счесть
заслуг которой: Богоматерь
им расстелила путь как скатерть.
До Инстербурга{36} шло все ладно,
да реку перейти накладно;
хотя моста четыре было.
Вода глубокая бурлила —
и пикой не достанешь дна.
С той стороны всегда видна
охрана — просто не напасть.
Решили, и большая часть
уже их к Мемелю летит,
где ширь — стрела не долетит.
Тогда нужны плоты и лодки.
Матросы на работу ходки,
готовы рыцарям помочь,
стараются и день и ночь.
Вот переправа началась
и длится по вечерний час.
И тыщи мужиков дорогу
мостят им в чаще понемногу.
Не остановит их овраг,
ни лес, ни речка и ни враг.
А в Венгрии всегда довольно
равнинных речек и болот.
Топь доставляла нам хлопот.
Шли напролом вперед, вперед,
то вверх, то вниз, то вновь назад:
скача, ползком, пригнувшись, задом,
деревья нам служили адом,
хватая за воротники,
стволы, как мертвые полки,
лежат — поваленные ели,
с трудом огромным одолели.
И видим: долу день спадает
и первая звезда блистает,
и, значит, нужен всем ночлег.
В покоях спать — себе дороже,
коням — трава, и чем не ложе.
Так и прошла под небом ночь.
Чуть свет — оттуда скачем прочь,
в страну язычников галопом,
с триумфом, с пышностью, всем скопом!
Рагнита стяг был виден всем,
Святого Йоргена — затем,
и Штирии высоко — знамя,
затем штандарт Магистра с нами,
и флаги Австрии, четыре,
красивейшие в целом мире.
И мы наведались тогда
в страну Позора и Стыда,
на свадьбу — дорогие гости.
Пришли непрошено, и кости
нашли языческие в танце,
и шестьдесят их полегли,
потом деревню подожгли,
и пламя встало в облака.
Я бы на месте жениха
быть не хотел, скажу вам честно,
не удержать бы мне невесту.
Везде огонь, столбы из пыли.
И Герман тут же, граф фон Цилли,
извлек из ножен меч, и взял,
и в воздух высоко поднял,
и молвит герцогу Альбрехту:
«По мне, так рыцарь лучше кнехта!»
На меч сменив свой легкий лук,
свыше семи десятков слуг
в тот вечер рыцарями стали.
В страну же ту войска втекали,
скакали вдоль и поперек —
Бог христианам дал в залог
страну, богатую добром,
приобретенье — христианам,
одни лишения — поганым,
как вечно — на весах войны.
Мы счастьем отягощены!
Разбило лагерь войско в поле,
шатры, один другого боле
на солнце красочны гербами,
штандарт, и стяг, и флаг, и знамя,
чтоб без труда всем было можно
понять, откуда кто, и должность
при войске рыцарском, и проч.
Язычникам не спится в ночь:
бегут со всех сторон на наших,
и все в одну смешалось кашу,
Бьют, колют, режут что есть силы,
нас это очень огорчило,
и мы их яростно погнали,
с тех пор они не набегали.
С тем и пошли оттуда прямо,
через пески, болота, ямы,
и поспешили вновь на Мемель{37}.
ИЗ ОРДЕНСКОГО УПРАВЛЕНИЯ: МАРИЕНБУРГСКАЯ КНИГА ГЛАВНОГО КАЗНАЧЕЯ
Год 1405. Доставить соколов: во-первых, 8 марок за доставку двух клеток с соколами трем австрийским герцогам; далее, 4 марки за доставку клетки с соколами королю Богемии; далее, одну клетку с соколами для графа Вюртембергского и маркграфа Мейсенского; далее, для герцога Саксонского и бургграфа Нюрнбергского; далее, клетку с соколами для нового короля Римского; далее, клетку с соколами для господ архиепископа Кельнского и графа Катценелленбогенского, одну для господ архиепископов Майнцского и Трирского, одну для герцога Гельдернского и герцога Клевского, одну для герцога Голландского и комтура Кобленцского; далее, 4 соколов для герцога Земовита в Плоцк, в Мазовии.
