В завершение мероприятия по традиции состоялся пир, созванный «ради царского обиранья без мест», то есть не предписывавший определенную рассадку участников за столом, а посему предотвращавший местнические споры, как правило, отравлявшие все праздничные пиры «с местами». Застолье продолжалось три дня и сопровождалось раздачей чинов и подарков, что тоже было старой традицией. Государь награждал земельными пожалованиями и повышениями по службе. Князь Дмитрий Пожарский получил боярский чин, нижегородец Кузьма Минин — звание думного дворянина, князь Дмитрий Трубецкой был награжден вотчиной, ранее принадлежавшей Борису Годунову. Символично, что сразу же после венчания на царство Михаил Федорович приказал починить часы на Фроловской (Спасской) башне, как бы давая отсчет новому времени, начавшемуся с его правления.
Венчание на царство Алексея Михайловича состоялось 28 сентября 1645 года. Оно откладывалось дважды — сначала из-за траура по отцу, а затем — по матери и, наконец, состоялось на следующий день после сороковин по царице Евдокии Лукьяновне. Церемониал отличался от предшествующего — да и от последующих — большей пышностью, демонстрируя особую любовь нового царя к обрядам. За день до торжества, 27 сентября, в соборе было устроено царское «чертожное место», описанное в «Чине венчания» следующим образом: «…высокое место вельми украшено, а у него учинили 12 ступеней и оболокли то чертожное место и ступени сукнами, багрецами добрыми». Там установили царский трон персидской работы и кресло для патриарха. Алексей Михайлович вообще любил сидеть на возвышении и созерцать свысока все происходящее, а посему любой ритуал в его царствование сопровождался возведением пышных шатров с бо́льшим или меньшим количеством ступеней. Перед самым началом венчания с Казенного двора доставили царские регалии и животворящий крест. Духовник Алексея Михайловича, протопоп Благовещенского собора Стефан Вонифатьев, нес, поставив на голову, тяжелое золотое блюдо, на котором лежали животворящий крест, шапка Мономаха, диадема и цепь, а казначей Б. М. Дубровский и боярин В. И. Стрешнев — скипетр и державу. Регалии внесли в собор и разложили на трех аналоях, откуда их уже брали по «чину» в нужное время определенные люди.
Во втором часу дня, то есть в 9–10 часов утра (отсчет дневных часов начинался с рассвета), Алексей Михайлович пришел в Золотую палату, где был встречен боярами и приближенными людьми, одетыми в «золотое платье». Отсюда процессия «со всяким благочестием» отправилась в Успенский собор. Во время шествия царя в собор казначей и два дьяка «берегли путь», то есть следили, чтобы никто не пересек дорогу государю. Соблюдение этой приметы, существовавшей еще с языческих времен, было очень важно для суеверного Алексея Михайловича, всю жизнь опасавшегося сглаза, порчи, «баб шепчущих» и других подобных вещей.
В Успенском соборе был отслужен молебен, после которого царь и патриарх Иосиф поднялись по ступеням на помост и заняли свои места. Справа от них расположились бояре, слева — священнослужители. Затем царь и предстоятель обменялись чинными речами. Алексей Михайлович упомянул Рюрика, Владимира Мономаха, своего «деда» Федора Ивановича, коснулся событий Смуты, нарушивших порядок передачи власти, сказал несколько слов о восстановлении законного правления при его отце Михаиле Федоровиче и о его благочестивом правлении, а в заключение попросил патриарха совершить над ним, законным наследником престола, обряд венчания. В его речи настойчиво подчеркивалась мысль о законности его прав на трон, о преемственности власти. С одной стороны, это был ответ на слухи о «подменном» царевиче, ходившие в народе из-за того, что Алексей был третьим ребенком уже немолодого отца; с другой — отклик на порой высказывавшиеся «спьяну» предложения передать власть датскому королевичу Вальдемару или иному иностранному правителю. Наконец, этот настойчивый рефрен о законности новой династии проистекал из неуверенности ее членов, боязни очередных самозванцев и смут.
Патриарх, в свою очередь, поддержал и продолжил основную идею монолога царя. К речи патриарха была впервые добавлена молитва о власти русского правителя над всей Вселенной. (Эта идея должна была импонировать Алексею Михайловичу, особенно в зрелые годы, когда он мечтал возглавить весь православный мир и примерялся к роли «второго Константина Великого». По сути, начавшиеся в 1653 году церковные реформы патриарха Никона, направленные на унификацию русских и греческих церковных обрядов и богослужебных книг, работали на эту идею возвышения русского монарха до вселенской роли, а посему и были столь ревностно поддержаны царем.) После этого патриарх принял из рук царского деда по матери, боярина В. И. Стрешнева, Мономахов венец и возложил его на Алексея Михайловича, вручил ему скипетр и державу.
Присутствующие бояре поздравили государя, а патриарх произнес поучение: «Глаголет бо Господь Бог пророкам: Аз воздвигох тя, царя правды, и приях тя за руку и укрепих тя. Сего ради слышите царие и князи и разумейте, яко от Бога дана бысть держава вам и сила от Вышняго, вас бо Господь Бог в Себя место избра на земли, и на свой престол вознес и посади, милость и живот у вас положи. Вам же подобает, приемше от Вышняго повеления правления человеческого ради православным царем, не токмо о своих пещися и свое точию правити, но и все обладаемое от треволнения спасати и соблюдати стадо его от волков невредимо, и боятися серпа небесного…» Можно представить, каким бальзамом лились эти слова на сердце шестнадцатилетнего «ревнителя древлего благочестия».
Далее была отслужена торжественная обедня, которую Алексей Михайлович отстоял «во всем своем царском сане». Завершилась литургия чином миропомазания и причастием. Во время миропомазания царский венец держал Ф. И. Шереметев. По окончании церемонии царь на выходе из Успенского собора был осыпан золотыми монетами Никитой Ивановичем Романовым, своим двоюродным дядей (тот еще до царского венчания был вместе с князем А. Н. Трубецким пожалован в бояре, а посему золотой дождь обещал пролиться и на его голову). Процессия при огромном стечении народа прошествовала в Архангельский собор «приложиться к гробам предков», затем в Благовещенский. О народе в «Чине венчания» сказано особо: «Всенародное многое множество бесчисленное православных христиан стояху кийждо на своем месте со страхом и трепетом, со многою сердечною радостью».
Пир, завершавший «вступление в должность» нового царя, был грандиозным («зело честной и великой») и длился несколько дней в Грановитой палате. Каждый день царь кого-то жаловал и миловал. Высший думный чин был пожалован князьям Я. К Черкасскому, М. М. Темкину-Ростовскому, Ф. Ф. Куракину. Они и вошли в придворную элиту под эгидой царского «дядьки» Бориса Ивановича Морозова.
Коронационные торжества закончились посещением любимых царем монастырей «по обещанию», то есть по клятвенному обету: Саввино-Сторожевского, Николо-Угрешского и Пафнутьево-Боровского.
Алексей Михайлович любил вспоминать это событие, а посему указал ежегодно 28 сентября, «на сей день венчался царским венцем», служить патриаршую литургию и звонить в колокола. Например, в 1668 году служба прошла в дворцовой церкви Святой Евдокии, «и звон от Евдокеи сверху».
Венчание его сына Федора Алексеевича могло бы и не состояться, если бы в 1670 году не умер его старший брат Алексей. Отцу пришлось назначать другого преемника — им и стал Федор. В день новолетия по допетровскому календарю, 1 сентября 1674 года, прошел чин объявления царевича наследником престола. И спустя два года, после скоропостижной кончины Алексея Михайловича, состоялось венчание на царство Федора. Поскольку оно было уже третьим по счету для династии Романовых, то впитало опыт двух предыдущих церемониалов. Устроители данного обряда лишь добавили или изъяли некоторые детали. Любопытную характеристику правления Алексея Михайловича дал патриарх Иоаким в речи, обращенной к его сыну и преемнику: «…своим царским бодроопасным и храбрым содержательством, во всем своем великом Российском царствии крепце соблюде, и многая государства и земли мечем и милостию своею государскою в подданство приведе, и все православное христианство в покое, и тишине, и в благоденствии тихо и немятежно строя, и всеми благими на вселенней цветяше, и во всех великих окрестных государствах у государей славно и страшно бысть имя его, и все окрестные великие государи с ним, великим государем, с его царским величеством в дружбе и в любви быти желаху».
Федор, как и отец, указал устроить в Успенском соборе «место высокое, еже есть чертожное, где ему, великому государю, на свой царской превысочайший престол венчатися царским венцем, и святыми бармами, и всем своим царским чином, и вся, яже к тому царскаго величества венчанию годно, то все указал изготовить». Поутру в день венчания в храм принесли трон — «царское место златое с драгим со многим камением, зовомое персидское, и приступ оболочен бархатом золотным»; рядом поставили кресло для патриарха. Некоторые историки считают, что, памятуя о претензиях патриарха Никона на власть, при венчании Федора кресло для патриарха не ставили рядом с креслом монарха. Но это утверждение не подтверждается источником, в деталях описывающем весь церемониал. В «Чине поставления на царство Феодора Алексеевича» говорится также, что патриарх в сопровождении церковных иерархов первым пришел в собор и занял свое чертожное место. Царь же сначала зашел в свой домовый храм Спаса Нерукотворного и приложился к иконам, затем отправился в Грановитую палату, где собрались придворные чины в золотных одеждах с жемчужными ожерельями, высоких шапках и золотых «чепях». Здесь было оглашено пожалование государем в бояре И. М. Стрешнева (из окольничих) и М. И. Морозова (из стольников), а в думные дворяне — А. С. Хитрово.
