Европа переживает настоящий строительный бум. Повсюду вырастают новые дворцы и доходные дома, театры и присутственные места, банки и торговые ряды, учебные заведения и воспитательные дома, госпитали и больницы. Появляются новые типы производственных, жилых, усадебных, дворцовых и культовых зданий. Меняется архитектурный стиль: на смену барокко и рококо приходит неоклассицизм. Совершенствуется строительная техника, используются новые строительные материалы. Большую роль в модернизации городского пространства играла политика властей. По воле Петра I на берегах Невы за несколько лет выросла и превратилась в один из красивейших городов Европы новая российская столица Санкт-Петербург. «Строительная лихорадка» так захватила Екатерину II, что ее эпоха стала временем расцвета городского строительства. На финансовую поддержку монархов опирались многие масштабные стройки Парижа, Вены, Праги, Берлина, Мадрида…
Разумеется, несмотря на все перемены, города Европы сохраняли немало архаичных черт и не могли полностью избавиться от накопленных веками проблем. Напротив, некоторые из них усугублялись под влиянием модернизации. В частности, в социальной топографии многих городов увеличивались различия между ухоженными кварталами привилегированных центров и менее благоустроенными окраинами. Серьезной проблемой, особенно во второй половине века, в ряде регионов стала миграция в города сельских жителей и иностранцев. Прилив населения одновременно стимулировал расширение городских пространств и их трансформацию. Не прекращалось соперничество между городами в сфере фискальных и иных привилегий.
Длительное время историки считали рост городов в XVIII в. одним из проявлений экономического подъема. Однако связь между этими двумя процессами не столь прямолинейна. Многие городские сферы деятельности слабо или весьма опосредованно влияют на экономику. Темпы развития городов зависят от их географического положения, политического и культурного статусов, экономической «специализации». Так, находившиеся в динамичном северо-западном регионе Европы Лондон, Париж и Амстердам оказались в более выигрышном положении, чем Неаполь или Стамбул, которые располагались в «застывшем» Средиземноморье. Столицы повсеместно имели безусловное преимущество перед провинциальными центрами. Торговые города росли быстрее, чем города ремесленные. Трансатлантическая торговля способствовала процветанию европейских портов. Быстро крепли новые промышленные центры Англии — Ливерпуль, Манчестер, Бирмингем, Бристоль.
В то же время по всей Европе старые города испытывали сложности в связи с развитием сельской индустрии. Рассеянная деревенская мануфактура оказалась настолько конкурентоспособной, что ряд производств переместился в сельскую местность, где им не мешали развиваться ремесленные гильдии и цехи. Нередко деревенская промышленность отвоевывала у городской целые производственные операции, что также требовало перестройки уже налаженного в городах процесса выпуска определенных товаров.
Несмотря на быстрые темпы урбанизации, город и деревня в XVIII в. еще не были разобщены. Многие горожане были выходцами из сельских регионов и в течение жизни не прерывали родственных, культурных и экономических контактов с родными краями. Развивались традиционные экономические отношения между городом и деревней: деревня поставляла в город продукты земледелия и ремесла, город предоставлял деревне широкий спектр товаров собственного производства, рынок сбыта, рабочие места, оказывал образовательные, юридические и иные услуги. В течение века особенно возросла роль связей, порожденных рассеянной деревенской мануфактурой. Горожане нередко вкладывали средства в покупку земли, а состоятельные сельские жители, переселяясь в города, обычно сохраняли за собой имевшуюся ранее земельную собственность. Во Франции при Старом порядке около 50 % земельных владений принадлежало людям, большую часть года проживавшим в городах. К взаимной выгоде обеих сторон сельские регионы поставляли в города сезонную рабочую силу, причем подчас специализированную (подробнее об этом см. гл. «Путешествия»). Поденная оплата на стройках многих городов увеличивалась весной, когда толпы сезонных рабочих возвращались к своим сельским заботам, и уменьшалась осенью, когда людской поток шел в обратном направлении, из деревни в город. Деревня не только обеспечивала город рабочими руками — в некоторых странах она даже «выкармливала» городских младенцев. Во Франции это явление имело массовый характер: по данным полицейской сводки 1780 г., в руки деревенских кормилиц ежегодно попадало 16 из 21 тыс. новорожденных парижан. Сохранение малышей в родной семье или их вскармливание вблизи от дома было привилегией обеспеченных горожан, поскольку услуги кормилиц в городе стоили дорого. Простолюдины, как правило, обращались к наемным кормилицам в деревнях и городках, расположенных в радиусе 50 лье от Парижа. По мнению Э. Ле Руа Ладюри, в двух важнейших сферах — мануфактурном производстве и в начальном воспитании детей — город XVIII в. все еще находился в зависимости от села. В то же время городская управленческая элита почти везде контролировала жизнь прилегающей сельской округи. В частности, регламенты городских рынков предусматривали особые правила торговли для жителей окрестных деревень. Достаточно тесными были и культурные связи. Крестьяне участвовали в городских праздниках и религиозных церемониях, искали в городе помощи в кризисные годы, принимали участие в городских протестных движениях.
Обмен: рынок, деньги, кредит
При Старом порядке обмен, по мнению Ф. Броделя, был «еще не в состоянии соединить всю сферу производства со всей сферой потребления», поскольку значительная доля производства по-прежнему находилась вне сферы рыночного обращения и работала «на натуральное потребление». Тем не менее обмен оказывал организующее влияние на производство и потребление, на всю человеческую жизнь, являясь «тем узким, но чрезвычайно активным пространством», где зарождались «живые импульсы, стимулы, нововведения, инициативы, озарения, динамика роста и сам прогресс».
Это влияние распространялось и на самих людей. Современные аналитики полагают, что в пространстве рынка формируется не только агрессия, но и терпимость к неравенству, к вызовам конкуренции, к индивидуализму. Рыночные отношения развивают также предприимчивость, находчивость, изобретательность. Уже в начале XVIII в. английский мыслитель Бернард де Мандевиль в сатирической «Басне о пчелах» (1714) имевшей подзаголовок «Частные пороки — общая выгода», писал о том, что зависть и тщеславие способны служить трудолюбию, а связанное с ними стремление к роскоши и расточительности — один из главных двигателей торговли. Конечно, рыночные отношения уходят своими корнями в глубокую древность, однако идеи Мандевиля широко обсуждались современниками. Дискуссии вокруг этих идей обогащали проблематику взаимосвязи экономики и морали, которая занимала важное место в экономической мысли эпохи, в том числе в творчестве А. Смита.
Рыночные процессы, механизмы обмена играли огромную роль в развитии мобильности европейского общества. Циркуляция товаров и капиталов постоянно побуждала людей сниматься с насиженных мест, перемещаться в пространстве, отрываться от дома то на короткое время, то надолго. Крестьяне и сельские ремесленники везли плоды своего труда на базары или в соседние города, торговцы экзотическим товаром снаряжали заморские экспедиции, разносчики бродили по стране, предлагая покупателям не только набор товаров, но и ассортимент услуг (плетенье стульев или шляп, точку ножей и пр.), ремесленники перебирались из бедных краев в процветающие, подчиняясь колебаниям рынка труда… Однако мобильность общества была отнюдь не только горизонтальной. Экономическая жизнь стимулировала вертикальную мобильность, позволяя одним обогащаться и подниматься по общественной лестнице, вынуждая других по разным причинам опускаться на социальное дно. Сегодня историки интенсивно изучают формы, масштабы и каналы социальной мобильности в XVIII в., стремясь выявить возможные точки ее пересечения с мобильностью пространственной.
В век Просвещения «экономика обмена» распространилась по всему континенту достаточно широко, хотя до XIX в. это пространство динамичной жизни представляло собой «плотный, но достаточно тонкий слой». Но именно здесь, как показал Бродель, протекали процессы, которые он назвал «играми обмена». В них были задействованы экономические, административные, законодательные, географические, исторические, технологические, социальные, психологические, политические и множество иных факторов. Характеризуя «процесс распределения» в Европе XVIII в., американский историк С. Каплан писал, что он зависел от уровня развития транспорта и путей сообщения, от технологий хранения продукции, от развитости рыночной сети, от форм организации хлебной и мучной торговли, от степени интеграции и коммерциализации мельничного дела и хлебопечения, от состояния посреднических коммерческих структур и кредитных учреждений, от местных продовольственных привычек, от отношения к использованию пищевых суррогатов, от локальной структуры потребления, от связей между городом и деревней, от конкуренции внутри страны, от региональных особенностей законодательной практики и социально-экономического регулирования, от деятельности судов и полиции, от коллективной памяти и ментальных установок по отношению к торговле и законам, от степени заинтересованности региональных и центральных властей в местных делах и от многого другого.
