Размер свиты Марии и затраты на содержание ее двора теперь соответствовали ее государственному значению. Ей не исполнилось еще и трех лет, а стоимость содержания увеличилась до тысячи четырехсот фунтов, причем опись предметов ее обихода включала набор драпировок, постельных принадлежностей и прочее, чего хватило бы на апартаменты дворца значительных размеров. Наряду с гобеленами, коврами, перинами, бельем, медной посудой и оловянными тазами в хозяйстве принцессы в постоянном ходу были пять тысяч крючков, две тысячи приспособлений для навешивания и снятия гобеленов, молотки для вбивания крюков в стены и забивания гвоздями крышек шкафов и сундуков, десятки метров холста для покрытия груженых повозок. Сюда же следует причислить и миниатюрный трои — маленькое кресло, обитое золотой парчой и бархатом, — с золотым балдахинчиком и маленькой золотой подушечкой, подкладываемой под ножки принцессы.
К трем годам Мария стала любимицей родственников и придворных Генриха. Под новый, 1519 год ее завалили подарками. От леди Девоншир, близкой приятельницы Екатерины, золотая ложечка, от тети Марии — золотая шкатулка с ароматическими шариками, две блузочки от супруги камергера Екатерины, леди Маунтджой, а от Вулси — красивая золотая чашка. Теперь она уже начала принимать участие в дворцовой жизни. Ее одевали и выводили по разного рода торжественным случаям. Наряду с членами семьи она присутствовала на всех церемониях, а когда летом родилась кузина, Франсес Брэндои, Мария была назначена ее крестной матерью.
Тот факт, что король в это время уделял пристальное внимание дочери, становится очевидным из писем его секретаря, Ричарда Пейса, к кардиналу Вулси в июле 1518 года. Это лето Генрих и Екатерина провели в Мор, поместье Вулси. В основном охотились, а иногда просто совершали верховые прогулки. Бывали времена, когда королева отправлялась одна в небольшой охотничий парк в поместье сэра Джона Печи (ее любимое место), примерно в четырех милях от дворца Вулси. В любом случае ни Генрих, ни Екатерина не возвращались во дворец до позднего вечера. Марию они с собой не взяли, но поместье Мор располагалось всего в двух днях езды от королевской резиденци и Генрих с Екатериной регулярно получали сообщения от ее свиты. Больше всего короля беспокоило, не возобновилась ли эпидемия потницы, поэтому когда ближе к ночи 17 июля он получил известие, что одна из служанок Марии заболела острой «болотной лихорадкой», то сильно взволновался, не потница ли эта острая «болотная лихорадка», и сразу же приказал своему секретарю послать слуге Марии, Ричарду Сайднору, предписание привезти принцессу в Мор, по только через аббатство Бишем, то есть в обход опасных районов. Он поручил Пейсу также написать и Вул-си, который был ответственным за все дела при дворе, чтобы тот разработал на остаток лета безопасные маршруты для Генриха и Марии и дал свои предложения.
В те годы Генрих заботился о дочери постоянно, хотя видел ее лишь время от времени. Принцесса вообще редко общалась с родителями, совсем не так, как это принято в семьях менее высокого положения. Визиты короля и королевы были нерегулярными, все больше подарки, деньги, письма и записочки, которые возили туда и обратно слуги из свиты. Большую часть раннего детства Мария провела в окружении фрейлин. Самым близким ей человеком стала Маргарет Поул, графиня Солсбери, некрасивая женщина с длинным лицом, которую Мария любила всю жизнь и почитала как близкого человека.
Родители представлялись Марии как красочные видения из приятного короткого сна. Екатерина в пепельном парадном платье или охотничьих юбках, со всегда веселым, смеющимся лицом, и Генрих, высокий, сильный, в украшенной драгоценностями бархатной шляпе. Свое второе и третье лето (когда все боялись потницы) Мария провела с ними, но даже и тогда она видела их не по своему желанию, а когда за ней посылали. Чаще всего она наблюдала за ними из дальнего конца пиршественного зала или в окно по время турниров. Возможно, ей было позволено посмотреть пышное праздничное представление по случаю заключения мирного договора с Францией в октябре 1518 года, на котором рыцари, наряженные турками и христианами, сражались в потешном бою за овладение «утесом мира», символизирующим мир и дружбу между европейскими странами, однако письменных свидетельств того, что она там присутствовала, не сохранилось. Скорее всего в тот вечер Генрих приказал одеть принцессу в самый лучший наряд и украсить драгоценностями, взял на руки и пронес по залу, после чего передал дочь прислуживающей камеристке, чтобы та уложила ребенка в постель.
Нет никаких сомнений в том, что Генрих восхищался своей дочерью и лелеял ее — правда, когда вспоминал о ее существовании, — и эти вспышки любви повторялись время от времени в течение всей его жизни. Свои отцовские обязанности он считал выполненными после того, как, побыв с дочерью (демонстративно и шумно) несколько минут, передавал ее затем в другие руки. Важным для него было только одно: чтобы уход за ней был хорошим. Убедившись в этом, он успокаивался и не делал никаких попыток узнать ее поближе или принять какое-то участие в ее жизни, когда она повзрослела. В отношениях между Генрихом и Марией не было никакой доверительности. Потому что сына он хотел, а не дочь.
Молоденькая Елизавета Блаунт, племянница лорда Ма-уитджоя, появилась при дворе Генриха где-то вскоре после появления па свет «новогоднего мальчика» и стала фрейлиной королевы на весь период, когда Екатерина тщетно пыталась произвести на свет наследника. Светловолосая и очень привлекательная, Елизавета вначале стала фавориткой Чарльза Брэндопа, а затем и самого короля. Он и его приближенные называли ее просто Бесси. Она была украшением всех дворцовых празднеств, где всегда ценились грациозные танцоры и чистые голоса, а Бесси Блауит танцевала и пела исключительно хорошо.
Бесси стала любовницей Генриха, когда ей не было еще и двадцати. Конечно, она не была у него первой. Следует вспомнить о существовании упомянутой выше сестры герцога Бакингема, после чего ходили слухи о фламандской любовнице, ее Генрих завел во время кампании 1513 года, и дюжине непродолжительных флиртов, которые скорее можно было бы назвать рыцарскими, — то есть там была одна лишь галантность и больше ничего. А вот с Бесси у него было совсем иначе. Она определенно была самой красивой девушкой при его дворе, к тому же, наверное, и самой умной. Их связь продолжалась не каких-то там несколько дней или даже недель, а несколько лет. И, что более важно, она родила ему сына.
Мальчик родился в 1519 году, когда Марии было три года. При появлении заметных признаков беременности Бесси перестала служить фрейлиной Екатерины (которая, как и все остальные, прекрасно знала, кто отец ребенка) и удалилась в монастырь для родов. Ребенку было дано имя Генри и почетная фамилия Фитцрой. Самой Бесси был дарован неофициальный титул «мать королевского сына», король организовал для нее брак с солидным дворянином, сэром Гилбертом Тол-бойсом, а ее ребенок был почитаем, как имеющий королевское происхождение. Многие современники в тот период пришли к выводу, что если Екатерина так и не родит наследника, то Англией будет править не законная дочь, а королевский бастард. И, чтобы внести окончательную ясность, Генрих даровал своему младенцу сыну свиту, как принцу, и титулы, соответствующие наследнику престола.
* * *
Раннее детство Марии пришлось на пик популярности Генриха VIII. Он вполне соответствовал идеалам рыцарской монархии, подняв ее на вершины, немыслимые для его средневековых предков: победил во Франции, успешно правил беспокойными, но обожающими своего короля подданными и, наконец, зарекомендовал себя одним из самых богатых и наиболее щедрых правителей Европы. Завидев его, смеющегося, в шлеме с красным плюмажем и в золотых доспехах, покрытых маленькими золотыми колокольчиками (этими колокольчиками он кидался в воинов Максимилиана во время осады Теруанна), или скачущего на охоту в сопровождении всего двора, невозможно было отвести взгляд. Генрих привлекал внимание и вызывал восхищение своих современников, как ни один король до него. Его правление представлялось грандиозным театральным действом, в котором он играл главную роль. Всех, кто находился рядом, восхищали его любовь к переодеванию и сюрпризам (когда он появлялся в образах различных персонажей), а также его вкус к театральным представлениям и его непредсказуемость — как в личных, так и в государственных делах. На протяжении всей жизни Генрих никогда не забывал о своем возрасте и всегда вел себя соответственно. Он воссоздал английскую монархию, сотворив ее по своему образу и подобию, причем с выдающимся мастерством.
Детство Мария провела в гигантской тени Генриха. В общественном сознании дочь была неотделима от отца, но ее представляли как любимую игрушку короля, еще одно украшение подобно массивному, усыпанному драгоценностями адмиральскому свистку или накладному воротнику с огромными бриллиантами. Он называл ее жемчужиной, «самой большой жемчужиной королевства». В глазах Генриха она была сокровищем, которое нужно защищать, хранить и… выгодно сбыть, когда придет время. А то, что она когда-нибудь сможет наследовать престол отца, казалось просто невероятным. Таким образом, в детстве за ней ухаживали, воспитывали и учили не тому, как править Англией, а как наиболее успешно превратиться из дочери в жену, то есть из сокровищницы отца перекочевать в сокровищницу супруга. Все образование Марии было направлено на то, чтобы сформировать ее слабым, подчиненным существом, которое может искупить свою врожденную греховность только путем раболепного и неусыпного самоотречения. Личность Марии складывалась под влиянием этого контраста, когда, с одной стороны, существовал славный величественный отец, а с другой — она, которой все восхищаются, но от которой одновременно постоянно требуют подавления в себе любых проявлений индивидуальности.
