Ознакомительная версия.
НЕМЕЦКИЕ ШТИРЛИЦЫ В СОВЕТСКИХ ШТАБАХ
Из архивов германских спецслужб лучше всего сохранились те, что принадлежали отделу «Иностранные армии – Восток» (в немецкой аббревиатуре – ФХО) Генерального штаба сухопутных сил Германии. И неудивительно: ведь руководитель этого отдела генерал Рейнхард Гелен предусмотрительно позаботился о сохранении наиболее важной документации, чтобы в самом конце войны сдаться в плен американцам и предложить им, как говорится, товар лицом. Его отдел занимался почти исключительно Советским Союзом, и в условиях начинавшейся «холодной войны» геленовские бумаги представляли для США большую ценность. Позднее генерал возглавил разведку ФРГ, а копии его архива остались в распоряжении ЦРУ. Уже выйдя в отставку, генерал опубликовал мемуары «Служба. 1942 – 1971», увидевшие свет в ФРГ и США в 1971—1972 годах. Почти одновременно с книгой Гелена в Америке вышли его биографии. Одна из них, впервые изданная в 1971 году, называется «Гелен – шпион столетия» и принадлежит перу бывшего сотрудника британской разведки и участника чешского движения Сопротивления, греку по национальности Эдварду Спиро, писавшему под псевдонимом Эдвард Кукридж (скончался он в 1980-е годы в Вене). Другая, появившаяся годом позже, написана американским журналистом Чарльзом Уайтингом и названа им «Гелен – германский мастер-шпион». Обе биографии опираются на архивы Гелена, использованные с разрешения американского ЦРУ и западногерманской Федеральной разведывательной службы (БНД), основанной самим Геленом, а также на беседы с ним самим и его сотрудниками. При этом Кукридж придерживается документального стиля изложения, неизменно делая в примечаниях ссылки на источники, тогда как Уайтинг склонен беллетризировать повествование, опираясь, однако, на воспоминания и документы. Он заставляет своего героя вести обстоятельные диалоги с подчиненными или с руководителями германской армии, передает его размышления по поводу тех или иных донесений, разведывательных операций и обстоятельств. Иногда Чарльз Уайтинг манерой письма напоминает Владимира Богомолова в его талантливом романе «В августе сорок четвертого (Момент истины)", в котором речь идет о поиске контрразведчиками из СМЕРШ немецкой разведгруппы, засланной к нам тем самым Геленом и действующей в тылах 2-го Белорусского фронта. Но мы пока обратимся к предвоенному времени.
По признанию руководителей немецких спецслужб и офицеров, имевших отношение к разведывательной деятельности на Востоке, до начала войны они не могли похвастаться сколько-нибудь крупными агентами на территории нашей страны. Сказывалась жесткая, железная закрытость советского общества. Как говорил немецкий генерал Эрнст Кестринг, работавший перед войной военным атташе в Москве, «араб в своей белой развевающейся одежде легче пройдет по Берлину никем не замеченным, чем иностранец в России». А уж кто-кто, а Кестринг, сам уроженец Тульской губернии, нашу страну знал хорошо. Он даже послужил прототипом одного персонажа известной пьесы Булгакова «Дни Турбиных». Бывший советник немецкого посольства в Москве X. фон Херварт вспоминал:
"«Дни Турбиных» имели особое значение для одного сотрудника нашего посольства, генерала Кестринга, военного атташе. В одной из сцен пьесы требовалось эвакуировать гетмана Украины Скоропадского, чтобы он не попал в руки наступавшей Красной Армии (в действительности – петлюровцев. – Б. С). Чтобы гетмана не узнали окружающие, его переодели в немецкую форму и унесли на носилках под наблюдением немецкого майора. В то время как украинского лидера транспортировали подобным образом, немецкий майор на сцене говорил: «Чистая немецкая работа» (на самом деле эту фразу в пьесе произносит адъютант гетмана поручик Шервинский. – Б. С), все с очень сильным немецким акцентом. Так вот, именно Кестринг был тем майором, который был приставлен к Скоропадскому во время описываемых в пьесе событий. Когда он увидел спектакль, то решительно протестовал, что актер произносил эти слова с немецким акцентом, поскольку он, Кестринг, говорил по-русски совершенно свободно. Генерал обратился с жалобой в дирекцию театра. Однако, несмотря на негодование Кестринга, исполнение осталось прежним».
Интересно, что у Булгакова главную роль при эвакуации Скоропадского играет не майор фон Дуст, а генерал фон Шратт, который в основном и ведет разговоры с гетманом и Шервинским. И весь акцент у Шратта тотчас исчезает, когда гетмана уносят и ломать комедию больше незачем. И заканчивает разговор с адъютантом немецкий генерал уже на вполне чистом русском языке. Либо Херварт что-то напутал насчет реакции военного атташе, либо сам Кестринг не уловил тонкостей булгаковского замысла. Но в чем генерал был абсолютно прав, так это в том, что иностранному агенту внедриться в советское общество, с господствовавшей в нем атмосферой слежки и всеобщего доносительства, было чрезвычайно трудно. Ведь каждого иностранца в СССР рассматривали как потенциального шпиона. Неудивительно, что особыми успехами немецкая разведка до 1941 года похвастать не могла.
Положение изменилось после нападения Германии на СССР. Миллионы бойцов и командиров Красной Армии оказались в плену, десятки миллионов мирных жителей – на оккупированной территории. Среди тех и других было немало противников советской власти, к тому же пленных к сотрудничеству с разведкой противника – абвером – толкал страх перёд голодной смертью в лагере. Немцы делали ставку на массовость агентуры. Через линию фронта перебрасывались сотни разведгрупп.
Но многие агенты рассматривали переброску в советский тыл как возможность вернуться к своим – и сдавались первому же патрулю. Других арестовывала советская военная контрразведка. Однако некоторым удавалось осесть в советских штабах или гражданских учреждениях и добывать порой действительно ценную информацию. В среднем из каждой сотни агентов лишь пятнадцати удавалось благополучно вернуться обратно. Многие были перевербованы советскими органами безопасности, проводившими радиоигры с противником с помощью работавших под их контролем захваченных радистов. В свою очередь, и немецкая разведка проводила такого рода операции. Как признался позднее в своих мемуарах бывший начальник занимавшегося разведкой VI управления имперского Главного управления безопасности Вальтер Шелленберг, одно время под немецким контролем работало до шестидесяти радистов противника. И советская и германская сторона учитывали большую вероятность того, что многие агенты могли работать под контролем вражеской контрразведки, и старались выяснить, когда им поставляют дезинформацию. Нередко одна и та же радиоигра проводилась и немецкой и советской разведкой в своих целях. Например, в середине 1943 года немцы стали использовать арестованных радистов «Красной капеллы» для зондажа возможностей сепаратного мира с Советским Союзом, а для этого необходимо было дать понять советской разведке, что радиограммы идут под германским контролем и отражают действительные намерения руководства Третьего Рейха. Вот почему был даже организован побег ранее арестованного советского резидента в Западной Европе Леопольда Треппера (разумеется, без его ведома). Гестапо арестовало почти всех участников французского движения Сопротивления, с которыми Треппер встречался после побега, не тронув, однако, самого резидента и предоставив ему возможность сообщить в Москву о провале советской агентурной сети.
И сегодня историки из разных стран и бывшие сотрудники спецслужб ведут нескончаемые споры, какие донесения немецких агентов представляли собой тщательно продуманную дезинформацию, изготовленную в советских штабах, а какие – отражали подлинные намерения советского военно-политического руководства и отправлены от сотрудников немецких разведслужб, так и не попавших в поле зрения советской контрразведки. Больше всего полемики породило одно сообщение, относящееся к июлю 1942 года и приписываемое агенту, будто бы работавшему в секретариате Государственного Комитета Обороны (ГКО).
Вот как данная история изложена у Кукриджа, единственного, кто опубликовал полный текст этого донесения, в главе под интригующим заглавием «Советский комиссар становится агентом 438»:
«В Лукенвальде один из геленовских офицеров сделал великолепное приобретение. Среди подавленных и истощенных пленных он обнаружил некоего Владимира Минишкия, плененного 13 октября 1941 года группой разведотдела «Валли-1», возглавляемого майором Бауном, который занимался организацией разведки на Восточном фронте. Минишкий был одет в форму армейского капитана, и, хотя Баун решил направить его в специальный лагерь в Лукенвальде, его подлинная биография не была выявлена до прибытия туда офицера отдела «Иностранные армии – Восток». Этот 38-летний русский на самом деле был высокопоставленным функционером советской компартии и перед войной занимал должность одного из семи подсекретарей Центрального Комитета (буквально undersecretary; нам так и не удалось выяснить, какую должность в советском аппарате Кукридж обозначил этим английским словом. – Б. С.). Вскоре после германского нападения на СССР, в июле 1941 года, он был назначен политическим комиссаром в Центральную армию маршала Жукова. (Трудно понять, о чем здесь идет речь. В начале войны Г. К. Жуков был начальником Генштаба и ни армией, ни фронтом не командовал. С конца июля он возглавил Резервный фронт, действовавший на московском направлении, а в октябре, после катастрофы под Вязьмой, – Западный фронт. Кроме того, в июле – августе 1941 года существовал Центральный фронт – а не армия, – которым командовал генерал М. Г. Ефремов. Позднее часть соединений этого фронта попала в окружение под Вязьмой и Брянском. – Б. С). Он был захвачен вместе с водителем, когда объезжал передовые части во время Вяземского сражения.
Ознакомительная версия.
