Провозившись еще с полчаса, они перенесли Мухтара в изолятор - в комнату позади амбулатории; здесь стояли четыре пустые клетки.
Потом они долго мыли окровавленные руки. Погасили яркий электрический свет. За окнами было чахлое зимнее утро.
- Хотите спирту? - спросил Зырянов.
Сам он пить не стал, а проводнику отмерил в мензурку сто граммов.
- Водой разбавить вам?
- Да нет, я лучше потом запью водой.
- Вы только задержите дыханье после спирта, а то можно обжечь слизистую.
- Я знаю, - сказал проводник. - В войну пивал его.
- Ну и климат у нас! - сказал Зырянов, посмотрев в окно. - Всегда мечтал жить на юге - и всю жизнь прожил в Питере. Вот выйду на пенсию, уеду куда-нибудь со своей старухой в Ашхабад. Буду выращивать урюк.
- Больше у меня такой собаки не будет, - сказал Глазычев.
- Отличный был пес, - сказал Зырянов. - Шли бы вы домой, Глазычев. Я скажу начальнику, что отправил вас. Вы имеете полное право на отдых: бандита ведь взяли.
- Я-то его не брал. Мухтар его брал.
- Валяйте домой, Глазычев, - сказал ветврач. - А то вы начинаете городить чепуху. Нате вам на дорожку еще пятьдесят граммов. Заснете дома как убитый.
- Я-то не убитый, - сказал Глазычев. - Я как раз целенький.
- Вы что, обалдели? - запыхтев, прикрикнул на него Зырянов. - Вы где работаете: в детском саду или в уголовном розыске? По-вашему, лучше бы сейчас ходил на свободе этот убийца, а вы бы целовались со своей собакой? Так, что ли?.. Немедленно отправляйтесь домой!
- Слушаюсь, товарищ майор ветеринарной службы, - сказал Глазычев, медленно козыряя; на голове его не было даже кепки.
Перед уходом он зашел в изолятор. Мухтар лежал на боку с вытянутыми в одну сторону четырьмя лапами. Обычно он так никогда не ложился. Пожалуй, только в очень жаркий летний день. На голове и на груди у него была выстрижена шерсть - там, где копался ветврач. Присев на корточки, Глазычев забрал в ладонь его сухой горячий нос.
- Будь здоров, псина, - сказал проводник. - Мы им еще покажем.
Через несколько дней младшему лейтенанту Глазычеву была объявлена благодарность по Управлению и выдана денежная премия. Товарищи поздравили его. На общем собрании работников питомника Дуговец сказал, что равняться надо именно по таким труженикам, как проводник Глазычев, который относится к своим обязанностям не формально, а творчески.
Ларионов пожал ему руку и сказал:
- Здорово тебе повезло, Глазычев! С тебя приходится.
Самый пожилой проводник, Иван Тимофеевич, не стал ничего говорить, а только попросил:
- Покажи-ка мне твоего Мухтара.
После собрания Глазычева задержал Билибин.
- Покуда у вас нет собаки, - сказал он, - займитесь хозяйственной работой в питомнике. А заодно будете помогать Трофиму Игнатьевичу в изоляторе.
Недели две так и шла жизнь Глазычева. Он рубил конину для собачьей кухни, таскал в кладовую и из кладовой мешки с овсянкой, ящики с жиром, с овощами; убирал снег на территории, чинил забор.
И по нескольку раз в день забегал в изолятор к Мухтару. Проводник кормил его, расчесывал шерсть, чтобы она не свалялась, прибирал за ним, совал в рот лекарства. Да и просто ему иногда хотелось сказать своей собаке, что он ее не забыл.
Подметая как-то двор, Глазычев увидел, что у пустой Мухтаровой клетки Ларионов прилаживает стремянку. Взобравшись на нее, он отодрал дощечку, на которой была написана собачья кличка, и, вынув из кармана другую дощечку, собрался приколачивать ее.
- Какого черта ты делаешь? - крикнул Глазычев издали.
- Площадь освободилась, буду заселять, - весело ответил Ларионов.
Подойдя к клетке, Глазычев поднял сорванную дощечку, лежавшую на снегу, и протянул ее Ларионову.
- Приколоти на место.
Он произнес это таким тоном, что Ларионов спросил:
- Ты что, сдурел?
- Я тебе сказал, приколоти!
И, не дожидаясь, сам полез по стремянке с другой стороны, вырвал из рук Ларионова молоток и прибил старую дощечку с кличкой Мухтар на прежнее место.
- Рано хороните моего пса, - сказал Глазычев.
- Чудило! Работать-то он больше не будет...
- Это откуда же тебе известно?
- Да у него ж задета центральная нервная система...
Глазычев посмотрел на Ларионова.
- У тебя она задета с детства, однако ты работаешь?
Вскоре Мухтар окончательно встал на ноги. Проводник подолгу гулял с ним по Крестовскому острову, сперва не беспокоя его никакими служебными командами, затем стал выводить его на тренировочную площадку в те часы, когда там никого не было.
Глазычев тотчас же увидел, что из занятий ничего не получится.
Мухтар понимал, что проводник чего-то хочет от него, но выполнить этого не мог. Он очень старался помочь проводнику, склонял свою большую, умную, простреленную голову набок, всматриваясь в губы, в руки, в глаза проводника и нетерпеливо переступая лапами. Иногда он опрометью, радостно бросался выполнять приказание - и делал не то, что велено было, а то, что случайно застряло в его раненой памяти.
Глазычев подавал ему команду "апорт", а Мухтар вместо этого бросался к крутой лестнице, судорожно цепляясь еще не окрепшими лапами, взбирался на самый верх, спускался вниз, падал с последних ступеней и, прихрамывая, подбегал (ему казалось, что он мчится во весь опор) к проводнику и ждал поощрения.
И, жалея его, Глазычев говорил:
- Хорошо, Мухтар, хорошо!..
Дуговец как-то спросил проводника:
- Ты что, начал заниматься с Мухтаром?
- Начал.
- Ну и как?
- Нормально.
- На той неделе полугодовая проверка. Успеешь поставить его в строй?
- Успею, - сказал Глазычев.
И он продолжал выводить собаку на площадку, следя только за тем, чтобы при этом никого поблизости не было. Мухтар был счастлив, что с ним снова работают.
Незадолго до прихода проверочной комиссии Глазычева вызвал начальник питомника. В кабинете, кроме Билибина, сидели Зырянов и Дуговец. Сперва они поговорили вчетвером о закупке новых собак - предполагалась для этого поездка Глазычева в город Киров, - а затем Билибин мимоходом сказал проводнику:
- Старший инструктор подал мне рапорт. Вы до сих пор не приглашали его на занятия с вашей собакой. А когда однажды он все-таки явился сам, вы тотчас же увели Мухтара в клетку.
- Было, - сказал Глазычев.
Билибин подождал, не добавит ли проводник чего-нибудь еще в объяснение своего поступка, и, не дождавшись, спросил ветврача:
- Трофим Игнатьевич, каково клиническое состояние пса?
Зырянов не успел ответить, он еще только начал пыхтеть, когда Глазычев быстро сказал:
- К служебно-розыскной работе непригоден.
- Значит, будем выбраковывать? - спросил Билибин. - Тогда надо приглашать представителя Управления.
- Товарищ начальник, - сказал Глазычев, - усыплять Мухтара я не дам.
- Постановочка! - усмехнулся Дуговец.
- Насколько я понимаю, - спокойно сказал Билибин, - младший лейтенант Глазычев не совсем верно выразил свою мысль.
- Так точно, товарищ майор. Прошу прощенья.
- Он, очевидно, имел в виду, - продолжал Билибин, обращаясь к Дуговцу, словно Глазычева здесь и не было, - имел в виду, - для чего-то повторил Билибин, - что ему жаль собаку.
- А мне своего Дона не жаль было?
- Возможно. Вы ничего об этом не говорили, но вполне возможно. Есть же люди, которые умеют переживать свое горе молча. Я даже припоминаю, что вы как-то написали мне докладную, прося выбраковать свою старую собаку и прикрепить к вам новую, молодую.
Дуговец ответил:
- Я всегда стараюсь, Сергей Прокофьевич, по силе возможности для пользы дела.
- Понятно, - кивнул Билибин. - Сейчас речь идет о том, не попытаться ли нам, списав Мухтара, оставить его на дожитие при питомнике, учитывая его заслуги.
- На пенсии, что ли? - улыбнулся Дуговец. - Никто нам этого не позволит. Как только мы составим акт выбраковки, Хозу снимет его с довольствия.
- Попробуем, - сказал Билибин.
- Две кастрюли супа в день всегда можно сэкономить, - сказал Зырянов, до той поры молчавший. - Мухтар долго не проживет.
Сомневаясь, Дуговец покачал головой:
- Не получилась бы такая картина: если каждый проводник станет требовать...
Билибин сердито перебил его:
- Вот этой формулой - "если каждый станет требовать" - удивительно легко обороняться, когда не хочешь сделать что-нибудь хорошее. Дескать, я бы с удовольствием, но если каждый станет требовать... А насчет экономии супа, Трофим Игнатьевич, то давайте уж оформлять все на законном основании. Иногда экономия - хуже воровства. У вас, скажут, излишки две кастрюли супа? А только ли две? А может, сто две? Пишите, будьте любезны, объяснение... И - поехало! Напишешь одно объяснение в одну инстанцию, смотришь - уже и вторая требует, третья; накопилась папочка. А раз накопилась папочка, надо принимать меры. Зарплата-то ведь идет. Оправдать ее надо?..
Поговорив еще немного, решили написать ходатайство в хозяйственное управление и приложить его к акту о непригодности собаки к милицейской службе.
