Ознакомительная версия.
Ну и самый смак вот это – «запретил… продажу христиан язычникам».
У нас ведь «всем известно», что гордые германские юберменши сотнями и тысячами порабощали жалких склавинов.
Только вот в этом отрывочке «христиане» – явно германцы, а «язычники» – столь же явно славяне. То есть в XI веке германским королям приходилось принимать специальные законы против продажи германских рабов язычникам-славянам (это в разгар «дранг нах остен»). Не знали, видать, невежественные склавины, что в колодниках ходить положено исключительно им, и в блаженном неведении покупали крещёных рабов из числа благородных тевтонов…
О гуннах, «гордых тевтонах» и «склавинах»
Интересно сравнить отношение к гуннам и лично к Аттиле у русов и у германо-скандинавских племён.
Вопреки популярным у «ариохристиан», «русских вотанистов» и прочих мутантов сказкам, никакой расовой ненависти или тем паче презрения германские племена ни к гуннам, ни к их правителю никогда не питали – насколько только об этом вообще можно судить сейчас. Вовсе наоборот.
Вот англосаксы. В эпической поэме VII столетия «Видсид» – названной так по имени легендарного певца – сообщается следующее:
Долго Хвала достохвально правил
а самым сильным был Александр
среди людей и благоденствовал больше
всех на этом свете, о ком я слышал.
Этла правил гуннами, Эорманрик готами,
Бекка банингами, бургендами Гвикка;
Кесарь правил греками, а Кэлик финнами»[68].
Здесь гунны во главе с Этлой-Аттилой упомянуты сразу после «идеального государя» Александра Великого. Легендарный царь Македонии был известен в качестве образца правителя и воина от Средней Азии до, как видим, Британских островов. С ним считали за честь сравнивать своих правителей, например, гота Германариха – в этом списке Эорманрика. Вот что пишет про него придворный историк готских королей Иордан:
«Германарих, благороднейший из Амалов, который покорил много весьма воинственных северных племен и заставил их повиноваться своим законам. Немало Древних писателей сравнивали его по достоинству с Александром Великим»[69].
И тем не менее – даже это новое воплощение великого завоевателя названо в «Видсиде» после Этлы-Аттилы!
Даже византийцам-грекам, наследникам великого Рима, со своим Кесарем-Цезарем (тут скорее титул, понятый, как имя) – и тем пришлось потесниться!
Дальше в том же самом «Видсиде»:
[…] Жил я в державах чужих подолгу
обошёл я немало земель обширных,
разлучённый с отчизной, зло встречал и благо
сирота, служа властителям:
песнопевец, я теперь поведаю
в этих многолюдных палатах медовых
как дарами высокородные не раз меня привечали.
Был я у гуннов и у хред-готов,
у свеев, геатов и у сут данов
[…].[70]
Опять гунны упомянуты впереди всех племён, в том числе – впереди северных.
Скандинавы, «Старшая Эдда», «Песнь о Хлёде».
Хумли, как слышно,
Гуннами правил,
а гаутами Гицур,
Ангантюр – готами,
данами – Вальдар,
а валами – Кьяр
и Альрек Храбрый —
англов народом[71].
И снова гунны «впереди планеты всей» в глазах нордического сказителя. Кстати, «валы» в этом списке, как считается – римляне, и правящий ими Кьяр – тот же Кесарь. Но и римляне, в глазах предания, идут после гуннов – даже не вторыми.
Та же «Старшая Эдда», «Вторая песнь о Гудрун». Девушку королевского рода, собственно, ту самую Гудрун, сватают за Атли, вождя гуннов – исторического Аттилу. Мать говорит ей:
Великого конунга
я тебе выбрала, первым
из всех
он признан повсюду[72].
То есть для германки королевского рода лечь на ложе гуннского вождя – завидная участь.
Та же Гудрун, уже к тому времени снова вдова, побуждает сыновей, Сёрли и Хамдира, отомстить за смерть их сестры Сванхильд (песнь «Старшей Эдды», в которой всё это происходит, так и называется – «Подстрекательство Гудрун»):
…будь вы подобны
братьям моим
иль духом крепки,
как гуннские конунги![73]
То же говорит и немецкая «Песнь о Нибелунгах», называющая Аттилу римских хроник, Атли северных саг, Этлу англосаксов, на свой лад Этцелем:
Как ни суди об Этцеле, завидный он жених.
От Роны вплоть до Рейна он всех людей славней.
От Эльбы и до моря нет короля сильней.
Себя прославил Этцель так, что из всех краёв
К его двору стекалось немало удальцов.
Был с каждым он приветлив, учтив и щедр без меры,
Будь то боец языческой иль христианской веры[74]
В «Песни», кстати, вроде и ещё один повод для «презрения» добавляется – ну язычник же, поганин, так сказать, а невеста не только германская принцесса, но ещё и христианка[75]… Но всем как-то безразлично.
Имена Атли и Этла на протяжении всего раннего средневековья были у скандинавов и англосаксов аристократическими. Ими называли ярлов и епископов[76].
«Песнь о Хельги, сыне Хьёрварда»:
«Идмундом звали его ярла. У него был сын Атли»[77].
«Сага о Хальвдане Чёрном» из «Круга Земного» Снорри Стурлусона тоже знает ярла-тёзку правителя гуннов:
«К нему приехал ярл Атли Тощий из Гаулара»[78].
Английский средневековый автор Беда Достопочтенный в своей «Церковной истории народа англов»:
«Пять человек из этого монастыря впоследствии стали епископами, а именно Боза, Этла, Офтфор, Иоанн и Вилфрид, все мужи редкого благочестия и святости. Первый, как уже говорилось, был посвящен в епископы Эборака; о втором можно вкратце сказать, что он был епископом города Доркика»[79].
Впрочем, что там Аттила-Этла-Атли-Этцель…
Сигурд Убийца Фафнира – он же Зигфрид – может смело быть назван лицом нордического мифа. Величайший из героев Севера, воплощение скандо-германского идеала, белокурая бестия, символ тевтонского духа, центральный персонаж героических песен Старшей Эдды, саг, немецких поэм, опер Вагнера, массы картин и скульптур.
«Пророчество Грипира» из «Старшей Эдды» даёт – под видом прорицания – такую емкую характеристику этому герою:
Будешь велик,
как никто под солнцем,
станешь превыше
конунгов прочих,[80]
щедр на золото,
скуп на бегство,
обличьем прекрасен
и мудр в речах[81].
Наверно, поэтому глаза читателей «соскальзывают» с одной детали образа героя из героев в самом архаичном из посвящённых Сигурду-Зигфриду памятников – тех самых песнях «Старшей Эдды».
В «Краткой песни о Сигурде»[82] северный витязь дважды назван «гуннским конунгом». И ещё один – поименован «гуннским Бальдром войска» – то есть украшением войска, лучшим из гуннских ратников.
В «Гренландских речах Атли»[83] Сигурд обозначен «князем гуннов».
Итого – четыре раза «Старшая Эдда» называет своего героя номер один гунном. Готом – ни разу.
Конунгом гуннов герой не раз величается ещё и в «Саге о Вольсунгах» – но предания Эдды всё же считаются источником более ранним и более надежным.
Вот такой вот поворот.
Интересно, а как это вообще состыкуется в головах читателей с привычным нам образом гунна из массовой культуры – колченогого вонючего дикаря-монгола, зверочеловека, одним словом, полной противоположности всего, что вкладывается в образ «гуннского Бальдра войска»?
Ну а теперь – «Тидрек-сага».
Аттила сватается к дочери «конунга русов Озантрикса». (Напомню, германские правители сами к Аттиле своих дочек сватали.)
Ответ:
«Нам кажется удивительным, что конунг Аттила так смел, что дерзает просить руки нашей дочери, ибо он взял с боя наше царство, от этого он возгордился. А отец его Озид был незначительным конунгом, и род его не так знатен, как были русские люди, наши родичи»[84].
Занавес. Кому (причем вроде бы «гордым тевтонам») настолько «завидный жених», что и самим посвататься не грех, а кому (причем вроде бы «гунносклавинам») даже после военного поражения «род его не так знатен».
Каменный страж у колыбели Руси
Многие видели картину Николая Рериха «Заморские гости» (раньше я бы написал «все видели» – она в советские времена даже попала в учебник для средней школы; сейчас – не знаю). По широкой реке под ясным дневным небом скользит ладья с высоко поднятым резным носом.
Ветер надувает пёстрые паруса. Грудь корабля рассекает речные волны, обрастая «усами» из пены – корабль идёт против течения. Люди в остроконечных шлемах оглядывают холмистые берега. На одном их холмов – крепость. Вроде бы даже с каменными стенами… Фантазия? Рерих взял пейзаж на этой картине не из головы. Более ста лет тому назад, на рубеже XIX и XX веков он часто навещал северный край. «Перед нами один из лучших русских пейзажей. Широко раскинулся серо-бурый Волхов с водоворотами и серыми хвостами течения посередине; по высоким берегам сторожами стали курганы, и стали не как-нибудь зря, а стройным рядом, один красивее другого. Из-под кургана, наполовину скрытая пахотным чёрным бугром, торчит белая Ивановская церковь с пятью зелёными главами. Подле самой воды типичная монастырская ограда с белыми башенками по углам. Далее, в беспорядке, серые и жёлтые остовы посада в перемежку с белыми силуэтами церквей. Далеко блеснула какая-то глава, опять подобие ограды. Что-то белеет, а за всем этим густо-зелёный бор – всё больше хвоя; через силуэты елей и сосен опять выглядывают вершины курганов. Везде что-то было, каждое место полно минувшего. Вот оно, историческое настроение (По пути из варяг в греки// Н.К. Рерих. Собрание сочинений. Кн. I. М., 1914, с. 46–48)1. «Один из лучших русских пейзажей» открылся художнику с вершины кургана «Олеговой могилы» над Волховом. Напротив в древнюю русскую реку впадала неприметная речушка Любша. Но о том, что на холме у её устья когда-то действительно стояла крепость, учёные узнали спустя сто лет после гениального прозрения Николая Константиновича, в 1997 году.
Ознакомительная версия.
