Никаких оговорок, однако, в Мартовских Статьях предъявить богуславчанам Богдан Хмельницкий не смог, и те из города его со всей гетманской свитой попросту выгнали, произнося и выкрикивая при том слова, которые приводить здесь не годится. Догадливый читатель и так поймёт.
Но всё же верно говорится: пришла беда – отворяй ворота, может, и не сразу настежь.
Теперь все признают Богдана Хмельницкого гениальным полководцем, сравнивая его только с Александром Македонским. Ни Ганнибал, ни Наполеон ему не ровня. В нём одном воплотился гений всего запорожского казачества. А те неприятеля не считали. Пусть числом своим и в десятеро превосходил их, пусть весь в латы закован был, а они, голопузые, с пистолями, да с кривыми турецкими ятаганами всё равно в атаку шли и непременно побеждали. При Жёлтых Водах в 1648 году польско-немецкие латники, пожалуй, и более чем в десятеро превосходили их, если учесть к тому же громадное количество пушек у тех против казацких пукалок, а всё же жалкая горсточка ляхов уцелела, те, которые в плен поспешили сдаться. И с наёмными их германцами то же самое произошло. В том же году так и под Корсунем да Пилявой повторилось, а затем и во многих других битвах. И хотя пьянством загульным запорожцы тоже славились, но они же перед походом или битвой за пьянство смертью карали. В зимних походах водкой только коней поили, чтобы меньше корма на них навьючивать, водка-то калорийнее овса, и лошадь на морозе, когда спит, не мёрзнет.
В пух и прах казалась разбитой чванная Речь Посполитая, все продиктованные ей условия для мира приняла, но умер в 1657 году Хмель и, возможно, от одного сознания этого факта воспряла шляхта, посунула вновь на Украину с Россией. Десять лет с переменным успехом продолжались баталии, однако понял царь Алексей Михайлович: не одолеть ему гонористых ляхов. Пришлось в 1667 году заключить так называемое Андрусское перемирие на тринадцать с половиною лет, по которому за Россией оставался Смоленск и Северская земля, которых издавна добивалась Речь Посполитая, а Украину поделили по Днепру, к Польше отошло всё Правобережье, кроме Киева. Для Богуславщины, к сожалению, такого «кроме» сделано не было. Впервые за последние 372 года Богуслав утратил, как бы теперь сказали, статус подмандатной территории Северо- Восточной Руси, а вместе с ним и свою вольность. Обидно, но богуславчане царя Алексея Михайловича понимали, на его месте всякий здравый человек так бы и поступил, ежели смотреть на вещи с позиций государственных интересов: Смоленск – ворота к Москве, Северская же земля граничит со Смоленщиной. А что Богуславщина? Тут выбор ясен, царь в его положение принял решение единственно верное. И то спасибо, выторговал для Правобережной Украины наказное гетманство со своим реестровым казачеством, а это уже надежду подавало, и не малую, тем более, что в наказные гетманы казакам удалось протащить Самийла Ивановича Самуся, дед которого когда-то из Богуслава в Переявлавль переселился, однако характером Самуси оставались богуславчанами, такими же гордыми духом государственниками. Не случайно Самийло Иванович своей резиденцией сразу же избрал Богуслав. И дружка своего закадычного с собой привёл.
А дружил Симайло Самусь со знаменитым Семёном Палием, который воинскими талантами едва ли не самому Хмелю был под- стать. Потому эта дружба сильно и обеспокоила ляхов. Придраться к нему Палий повода им пока не давал, так их послы при московском дворе ухитрились как-то оболгать его перед царевной Софьей Алексеевной, будто он крамолу какую-то против России замышлял. Правительница-царевна и вызвала Семёна в Москву да, не пожелав и выслушать его, приказала ни в чём не повинного перед Россией сослать в Сибирь. Заступиться же за него Самусь никак не смог, не захотела сестрица будущего императора Петра I даже принять его, когда он нарочно по этому делу приехал в Москву. И остался Самусь таким образом без надёжнейшего соратника. А сам он в военном деле не больно мастаком был, и то сознавал.
Потом в 1699 году Польша заключила мир с Туреччиной, воспользовавшись которым польский сейм принял решение о ликвидации украийского казачества в Киевском и Брацлавском воеводствах, а значит, ликвидации подлежало и наказное гетманство. Все клейноды – булаву, бунчук и печать – у Самуся не замедлили отобрать. Но говорю же я, хоть и родился Самийло Иванович в Переяславле и крещёным был, но богуславский дух из него и в третьем колене не выветрился.
По веками выработанным мировым нормам в случае необходимости в армию может быть мобилизовано десять процентов от общего населения страны. Значит, согласно ревизным книгам того времени, Богуславщина могла выставить около 20 тысяч воинов. Но обычно она обходилась полком численностью в 10 тысяч, как полностью укомплектованная дивизия времён Великой Отечественной войны. Однако надо учесть, что это были богуславчане, пращуров которых не смогла одолеть орда Батыя, и тогда арифметика получится совсем иная. Хотя постоянную воинскую службу в мирное время в теперешнем понимании этого слова никто не нёс, все жили по домам и собирались в известном месте с оружием, которое всегда было наготове по первому зову старшин.
Лишившись гетманской булавы, Самусь предложил богуславчанам свои услуги в качестве полковника. Долго объяснять свои намерения ему не пришлось. Сейчас, когда Богуславщина формально к Московскому царству не принадлежала и потому не обязана была придерживаться его перемирия с Речью Посполитой, начать восстание против польской шляхты ей ничто не мешало и сделать это более организованно, чем она, имевшая около четырёх веков самоуправления и в общей сложности почти три века самообороны, никто иной не мог. А в том, что её поддержит вся Правобережная Украина, сомневаться не приходилось. После упразднения казачества в Киевском и Брацлавском воеводствах ненависть к польской шляхте стала безмерной, ибо это значило, что испокон веков вольные казаки отныне должны превратиться в крепостных холопьев.
Самусь не ошибся. К Богуславу немедленно присоединились Корсунь и Лысянка, а затем и вся остальная Правобережная Украина. Началась новая освободительная война украинского народа, известная в истории как первая Колиивщина. Но я не к тому веду.
В это самое время шла также русско-шведская война, и похоже было, что Карл XII брал верх, а гетман Левобережной Украины, входившей в состав российского государства, Иван Мазепа в помощи Петру I вдруг отказал, нейтралитет объявил. Но что значит нейтралитет в подобной обстановке? Явная измена тому, кто осыпал его царскими милостями и даже безвинную голову Кочубея на плаху ему отдал.
Пишу эти строки, наперёд зная, что сегодня на Украине они многим не понравятся, поскольку Мазепа теперь по всем статьям реабилитирован и возведён в ранг чуть ли не большего народного героя, чем прежде Богдан Хмельницкий. Печатаются и его сентиментальные вирши, которые выдаются за образцы поэтической лирики, как присной памяти китайского Мао. Но это уже по-нашему, по- украински, мы без крайностей никак не можем, особенно когда на дворе такой «гуляй-не-хочу» плюрализм. Вчерашний корыстолюбец и натуральнейший предатель враз обожаемым героем делается, а на которого молилися вчера, как на икону, – наоборот. Не пойму только что-то, как при этаком вольномыслии до сих пор остаются преслав- ными два иудея Александр Корнейчук и Микола Бажан, загубившие сотни жизней лучших украинских деятелей науки, литературы и искусства, обрушив на них в 1947 году, когда Лазарь Каганович во второй раз стал первым секретарём ЦК Компартии Украины, свои смертоносные дубины украинского «буржуазного национализма», несмотря на то, что во всей нашей стране, в том числе и на Украине, к тому времени со всякой буржуазией давно было покончено. Хоть бери да публикуй их, то есть Корнейчука и Бажана, доносы в МГБ СССР.
А вот что касается первой и второй действительно преславных колиивщины, тут, как и в прежние времена, наблюдается во всех взглядах поразительное единообразие. Никогда не писалось официально и не произносилось вслух прилюдно, что оба восстания начинали и составляли их основную силу богуславчане. О двух героях второй колиивщины, Иване Гонте и Максиме Железняке, говорится и пишется много, хорошо и звучно, а вот Славомира Грача, прозванного Щуляком, то есть Коршуном, который после гибели Гон- ты и Железняка ещё двенадцать лет наводил ужас на польских панов, оставаясь со своими молодцами неуловимым, вроде бы и вовсе не было, ибо опять-таки из тех же богуславчан, еретиков и злостных сепаратистов, не пожелавших гуртом со всем народом в Великое княжество Литовское войти, будто их Владимиро-Суздальщи- на ещё не под ордынцами тогда была... Чу, теперь Славомира Щу- ляка вспомнят обязательно, скажут, вот, мол, своим пра-пра-прадедом выхваляется.
Я, конечно, не виноват, что Шуляк тот мне в прямом смысле пращуром приходится, как нет никакой моей заслуги и в том, что он вправду славнейшим народным мстителем был. Это понятно, но таков уж наш украинский характер: если с какого-то боку свой, тем более родич, лучше помалкивать о нём, иначе-де «кырпу гнэш», то бишь нос задираешь.
