начались наступление на фронте, восстание на островах и появились прокламации в Таллине» («Пяэвалехт» № 44, 22 февраля 1919 г.).
«Ваба Маа» не захотела и не могла отстать в этой патриотической деятельности от своих старших сообщников по плутовству! «Из Риги, – врали эти прилизанные господа, – на Сааремаа прибыло несколько красных агитаторов. Один из них (судя по виду, В.Кингисепп?) собрал в доме Хелламаского волостного управления собрание…» («Ваба Маа» № 51, 3 февраля 1919 г.)
Так все буржуазные газеты и деятели распространяли наглую ложь. И деятели даже усерднее, чем газеты. Ибо, как передавалось устно, «вполне достоверно» и «общеизвестно», якобы, то, что на Сааремаа прибыли красные латышские стрелковые части, из Риги – вооружение, и будто бы устроил весь этот мятеж Кингисепп.
Этот самый Кингисепп должен заявить от своего имени и от имени своих ближайших партийных товарищей, что, к сожалению, для нас этот «мятеж» был такой же неожиданностью, как и для Пятса и Пыддера! У нас «на материке, где установлен твердый порядок», было столько дела по подтачиванию этого «порядка», что мы, к сожалению, в течение всех предыдущих месяцев не могли «сосредоточить на островах» ни одного коммуниста, не могли послать на острова ни одной пачки листовок и прокламаций. Белый террор ежедневно вырывал из наших рядов товарищей, у нас не хватало их даже для посылки в более крупные города и уезды Эстонии, чем Курессааре и Сааремаа.
У буржуазной лжи ноги очень коротки: кровавые ищейки Пятса не обнаружили ни на Мухумаа, ни на Сааремаа ни одного латышского стрелка. Месяца два шныряли эти ищейки по островам, убивали, мучали, секли, выискивали спрятавшихся даже в лесных чащах и подземных пещерах. Были арестованы сотни людей. Было убито свыше двухсот пятидесяти человек. Многие десятки были брошены на сгниение в каторжные тюрьмы. Но, ни одного «профессионального большевика», ни одного человека с материка на мятежных островах не было найдено!
Что общего имело восстание островитян с тем наступлением, которое красные в то время вновь начали на фронте? Только то случайное обстоятельство, что восстание в Куйвасту началось 16 февраля. Но кто собрал в Куйвасту людей к тому дню, когда красные начали новое наступление на фронте? Верноподданническая «Сотс.», угадывая желания буржуазии по глазам (а также и все другие буржуазные газеты), не смогла все же изобразить начало этого восстания иначе, как только так: «16 февраля с. г. молодые люди четырех волостей, а именно: Муху-Сууре, Хелламаа, Мааси и Ууэмыйза, которые призывались в народную армию, явились в Куйвасту, чтобы оттуда ехать в Хаапсалу. В Куйвасту несколько человек, прибывших на место в пьяном виде, с винтовками, воспротивились мобилизации в народную армию и совершили кровопролитие, что положило начало восстанию» («Сотс.» № 199, 2 июля 1919 г. – «Отголоски Сааремаского мятежа»).
Ясно – Лайдонер и Пятс приказали людям собраться к 16 февраля – к тому сроку, когда на фронте началось наступление красных – и таким образом речь могла бы идти только о «связи» Пятса с красными! Приступая к мобилизации островитян Пятс и Лайдонер не учли, что трудящимся Мухумаа и Сааремаа еще не пускали кровь и что в этом смысле они предприняли эту мобилизацию несколько преждевременно! Оттого и случилось так, что именно на островах несколько человек явились «в пьяном виде» на сборные пункты и выстрелы этих «пьяных» вызвали «опьянение» двух островов.
Убийство начальника этапа офицера Ефимова и кайтселийтчиков – Таммеля и Вахера – послужило для пролетариев островов сигналом к восстанию. Это было неизбежно! Ибо политический самогон буржуазного правительства ударил в голову всем трудящимся страны. На материке выступление было ликвидировано уже месяцем раньше. Сааремаский же «мятеж» доказал задним числом еще раз и бесспорно, что вся политика правительства «независимой» Эстонии была ничем иным, как провокацией гражданской войны.
«У нас баронское правительство!» – таков был общий клич островитян. Буржуазные газеты писали об этом, качая головой – глядите-ка, как злостные агитаторы совратили с пути истинного этих бедных людей! Но островитяне были кругом правы! Никогда т. н. правительство Эстонии не было более баронским, чем в феврале. Даже «Сотс.» называла деятельность этого правительства «кирхбаховской» [35] и сетовала на то, что военные власти действуют так, словно они находятся на оккупированной земле. Вещественным доказательством того, что это правительство является баронским правительством, были т. н. национальные министры в правительстве Пятса. Господин Кох в качестве немецкого национального министра был вещественным доказательством того, что баронские имения останутся неприкосновенными. Господин Сорокин в качестве русского национального министра являлся вещественным доказательством того, что псковская белогвардейщина верно охраняет в Эстонии демократический строй и что кровопийцы могут спокойно переваривать пищу. Весь государственный аппарат охранял святость частной собственности баронов!
На Сааремаа широкие слои народа возможно ощущали это больнее, чем в других местах Эстонии. Земельный голод на Сааремаа и на Мухумаа был всегда вопиющий. Где в господской Маарьямаа [36] больше карликовых бобыльских хозяйств, чем на островах! Где трудовой народ голодает «на своем клочке земли» больше, чем на скудных почвах островов! Нищета трудящихся островов была тем ужаснее, что землекопы, копальщики картофеля, плотники, строительные рабочие и матросы уже несколько лет были безработными, ибо германская оккупация еще в августе 1917 года закрыла им доступ на большую землю.
И таких – девяносто девять сотых, ибо серых баронов, богатых крестьян – их называют на островах пуумаамеесами – там на редкость мало! Но все же пуумаамеесов в любой волости столько, что и там социальная несправедливость, классовые противоречия между бобылями и пуумаамеесами ощутимы. Не только противоречия с баронами, помещиками, но и с пуумаамеесами зажгли на островах костер революции. «Безземельные голодали, – признал даже один из органов угнетателей, – а у пуумаамеесов зерна хватает и на корм скоту и на пиво…» В Пэйде у каждого в погребе стояли бочки с пивом, а нуждающимся они не продавали зерна и за деньги. Составы волостных дум в большинстве своем были прежними и во время рекрутского набора сынки пуумаамеесов поголовно были зачислены в «кормильцы», между тем как бедных крестьян отправляли на войну. Класс «кормильцев» на Сааремаа прославился, жалобы на них стали «повсеместными». («Ваба Маа» № 54, 6 марта 1919 г. – «Мухумаский и Сааремаский мятеж»).
Но если противоречия между бобылями и пуумаамеесами, если раскол между тамошним эстонским населением был так велик, что даже закрытое око буржуазной газеты его разглядело, то как же велика должна была быть тогда пропасть между бобылями и помещиками! Мы говорим намеренно: помещиками, а не баронами. Ибо острие «мятежа» было направлено против всех помещиков, не только против баронов, т. е. дворянства или помещиков из немцев. «Мятежники» убили
