Так как Диана была одновременно богиней неба и земли, наличие у нее хтонических черт постепенно привело к тому, что она стала ассоциироваться с подземным миром и была отождествлена с трехликой Гекатой – ужасной бледноликой богиней ада, плодородия и смерти, покровительницей злой магии и оборотничества, а также матерью ламий. Гекате поклонялись на перекрестках, и ее три лика олицетворяют власть над землей, небом и преисподней. Эта темная Диана, богиня плодородия, часто выступала в роли предводительницы ведьм в раннем Средневековье и даже в Италии XVI века: там ее последователи в ночь со среды на четверг шли процессией к месту собрания, где пировали и танцевали в ее честь, чтобы она даровала плодородие их полям. Они также приносили еду и питье для блуждающих ночных духов и могли покидать свои тела, чтобы бестелесно путешествовать. Те же характеристики можно обнаружить в культах некоторых тевтонских и кельтских божеств: вероятно, имя и образ Дианы были привнесены в эти, по сути, северные культы знатоками античной литературы.
Скандинавские культы, связанные с растительностью и охотой, оставили самый яркий след в позднейшем ведовстве. Валькирии меняли свой облик, выезжали ночью и собирались на горах, где происходили пиры, предвосхищающие шабаш. Бог Один и богиня Фрейя, которая каждую ночь охотилась верхом на кабане, могли менять свое обличие. «Вплоть до последних этапов развития ведовства мы видим в нем связь с жертвоприношениями и миром духов древних германцев», – писал Гримм, и эта его точка зрения была предвосхищена раннехристианским римским правом, которое в VI веке приравняло германских богов плодородия к демонам [81].
Из множества германских традиций наибольшее влияние на ведовство оказала дикая охота, или дикий гон (wilde Jagd), во время которой процессия существ под предводительством духа пролетала над окрестностями, пируя, убивая, разрушая, поедая все, что они находили на своем пути. И имя, и характер предводителя охоты варьировались в зависимости от местности: иногда это было божество, связанное с природой, растительная сущность, а иногда – связанное с охотой. Но почти всегда это был дух женского пола, а не мужского, и чаще всего ее звали Перхта или Хульда. На латинский язык эти имена переводились как Диана, но был также не менее любопытный перевод – Иродиада. При объяснении происхождения последнего имени нельзя ограничиваться только указанием на то, что кровожадная сестра Ирода была записной злодейкой в представлении христианских авторов, ведь они вполне могли использовать и другую фигуру. Выбор, скорее всего, был продиктован тем фактом, что имя предводительницы дикой охоты чаще всего начиналось с Бер- или Гер- например, Берта [82].
Имена, начинающиеся с Гер-, ассоциировались с предводителями дикой охоты мужского пола, природа которых еще более необычна, чем у женских божеств [83]. Эти существа, первоначально духи плодородия, были известны в Средние века как «дикие люди» или «лешие», и к их существованию относились достаточно серьезно, поэтому они фигурировали во многих легендах, историях и художественных изображениях [84]. Дикарь, жестокий и чувственный, был идеальной проекцией подавленного либидо средневековых мужчин. Его двойник – дикарка, убийца, пожирательница детей, кровопийца, а иногда и нимфоманка – был прототипом ведьмы.
Эти существа – боги, духи и демоны – постепенно сформировали образ ведьмы, которая была человеческим существом. Даже их последователи, участвовавшие в дикой охоте, поначалу представлялись духами. Часто они в обличии призраков принимали участие в похоронных процессиях, что стало одним из мотивов средневековой литературы. В какой-то момент в период раннего Средневековья появилась новая идея о том, что те, кто следовал за дикой кавалькадой, были не духами, а людьми, в частности женщинами. История роста ведовских верований была в данном случае, как и во многих других, связана с постепенным очеловечиванием демонических сил.
Ни один из языческих пережитков так не будоражил воображение людей, как древние праздники, и ничто не сохранилось дольше. Праздники в основном были связаны с сезонными событиями, такими как сокращение светового дня зимой и его удлинение весной, посев и сбор урожая, а также сезонные изменения количества дичи для охоты [85]. Позднейшая привязка ведовских ритуалов к датам христианских праздников, таким как 1 ноября, 1 февраля, 1 мая и 1 августа, была не столько попыткой спародировать христианство, сколько следствием того, что христианские праздники выпадали на те же даты, что и старые языческие. Нет никаких причин, почему День всех святых, не говоря уже о Вальпургиевой ночи или Обрезании Господнем, должен был подвергнуться надругательству со стороны ведьм, и в то же время Пасха или любой другой праздничный день в христианском календаре избежали подобной участи. В период с 1 ноября по 1 февраля язычники совершали особые ритуалы, чтобы возродить силу солнца. Задолго до того, как 31 октября стало Хэллоуином, кануном Дня всех святых, этот день считался кануном зимы, когда язычники разжигали nod-fyr («живой огонь» [86]), символизировавший надежду на возрождение света после наступления зимней темноты. День Гая Фокса пришел на замену древнему празднику огня. Между Рождеством и Крещением в Средневековье праздновали День дураков, в котором ритуал возвращения к хаосу разыгрывался в форме разгульного кутежа, но, по сути, это был обряд зимнего солнцестояния, знаменующий начало нового года и новой жизни. Таким же ритуалом обновления мира были римские Сатурналии, праздновавшиеся 17–24 декабря; 25 декабря был днем рождения Митры, а 6 января – Осириса, т. е. тогда же, когда празднуется и христианское Богоявление. Во времена раннего Средневековья 1 января люди в Северной Европе практиковали восходящие к палеолиту обряды, направленные на сохранение или приумножение дичи для охоты в течение следующего года; такие обряды сопровождались ношением шкур животных, рогов или масок. Другой древний праздник огня, который праздновался 1 февраля, превратился в христианское Сретение Господне. 30 апреля, который стал Днем святой Вальпургии, безобидной англосаксонской миссионерки в Германии VIII века, был, что более существенно, днем кануна празднества в честь богини плодородия Флоры, который римляне отмечали с 28 апреля по 3 мая; на севере его встречали обрядами возрождения, связанными с майским древом и «зеленым человеком». День 23 июня, пришедшийся на канун праздника Святого Иоанна Крестителя, был кануном летнего солнцестояния, кульминацией обрядов огня и плодородия, символизирующих победу солнца и возобновление роста растений.
Эти праздники имели особое значение, потому что они восславляли других богов, а не Христа или Иегову. Исходя из этого Рунеберг сделал вывод, что «таким образом, шабаш ведьм можно объяснить как эзотерическую форму тех языческих обрядов плодородия, которые сохранились в Западной Европе спустя столетия после официального принятия христианства» [87]. Однако историк должен осторожно относиться к этому слишком категоричному утверждению о происхождении ведовства от культа плодородия. Для начала, сомнительно, были ли даты шабаша когда-либо унифицированы, поэтому невозможно доказать календарную преемственность этих дат от Средних веков к XVI–XVII векам. Тот «факт», что некоторые более поздние ритуалы ведьм совершались в дни сезонных праздников, возможно, был, как и появление Дианы в североевропейских обрядах, лишь плодом воображения ученых педантов. Вместе с тем некоторые языческие праздники, такие как Праздник дураков, охотничьи маскарады первого января и еженедельные гуляния по четвергам (dies Iovis [88]), сохранились в Средние века и принесли с собой определенные элементы, которые позднее связали с культом ведьм: танцы, эротизм, пиры, переодевания в животных и назначение короля ритуала. Праздники плодородия были лишь одним из элементов ведовства, но очень важным.
