«Многоуважаемый Алексей Александрович! Приехав вечером домой, я, несмотря на поздний час, принялся за поиски у себя чего-нибудь пригодного для Вашего собрания. Результаты этих поисков, по необходимости поверхностных, — посылаю и прошу покорно не взыскать за их незначительность. Exlibris Шуберта нашел пока один, да и то попорченный. Знаю, что где-то у меня есть лучше, но найти сейчас не мог. (…) Автографов нашел пока штук 20. Рассчитываю найти еще по крайней мере НЮ. Дело в том, что их отыщется немало в моей старой переписке. Писем всего около 4 тысяч. Следовательно, есть что поискать.
Здесь у меня есть еще порядочная пачка бумаг из вотчинного архива графов Дмитриевых-Мамоновых, попавшая ко мне по родству. Среди этих бумаг нет интересных автографов, но есть курьезы. (…)
От души благодарен Вам за радушие и гостеприимство, а также за любезность, с какой Вы предоставили мне возможность познакомиться с Вашей богатой и интересной коллекцией. Буду очень рад, если чем-нибудь буду в состоянии способствовать ея пополнению.
С искренним уважением и преданностью Ваш покорный слуга?. Н. Опочинин» (ГЦТМ,?. 1, ед. хр. 2196).
Следующее письмо, помеченное 11 января 1905 г., интересно прежде всего как свидетельство очевидца событий того года:
«Не знаю, в Москве Вы или еще в Кисловодске, многоуважаемый Алексей Александрович, но наудачу пишу в Кисловодск. Немного времени прошло с моего последнего к Вам письма, но много «воды утекло»… Вы, конечно, из телеграмм уже знаете о страшных событиях в Петербурге, а теперь то же начинается и в Москве. Говорят, забастовало уже 9 фабрик, в том числе и Ваша. Последнее, впрочем, только слух, Вам, вероятно, лучше знать. Из газет завтра не выйдет только одна — «Новости дня», остальные пока не покинуты наборщиками. Сегодня было уже несколько столкновений рабочих с казаками на окраинах, но серьезное «дело» будто бы произойдет 14-го и затем 20-го. Как видите, театром военных действий теперь, кроме местностей Дальнего Востока, будут обе наши столицы… Между прочим, здесь ожидается общая стачка и забастовка почтальонов и телеграфистов, так что и писать Вам мне больше не придется, хотя я с полной готовностью желал бы сообщить Вам обо всем, что здесь происходит. Как бы то ни было, а времена мы переживаем исторические (…)
Население Москвы пока только в тревоге, но если сбудется, что обещают — перерыв водопроводной магистрали и забастовка газовых заводов и электрических станций, — то будет и паника, которая царит теперь в Питере. Хорошо, что Ваша семья теперь далеко от Москвы, в тихом и хорошем уголке Кавказа!? Вам невольно завидую. За себя я, конечно, ничего не боюсь, но за моих малышей, думается, позволительно и бояться.
Приходит мне в голову еще одно опасение — за все, что собрано у Вас в доме. Вот в такие времена нельзя знать, на что бросится толпа, а Замоскворечье теперь считают едва ли не центром рабочего движения. Однако я не сомневаюсь, что домовничать у Вас оставлен народ надежный, и, Бог даст, все обойдется. Во всяком случае, что бы ни понадобилось Вам, пожалуйста, располагайте мною вполне. Пишите, а еще лучше телеграфируйте, и я сделаю все, что надо и что в силах сделать.
Простите, хотел бы порассказать Вам еще о многом, но писать больше не могу, — так взволновали меня последние вести.
Искренне уважающий и преданный Вам Е. И. Опочинин.
P.S. Не откажите передать мой душевный привет Вере Васильевне и Юрочке, а «Александру Алексеевичу» (младший сын Бахрушиных. — Н. С.) пожелание доброго здоровья (ЦГТМ,?. 1, ед. хр. 2227).
Стр. 98. Делами фабрики дядя не занимался… — Ср.: «Это был большой оригинал. Вставал он (Сергей Александрович Барухшин. — Н. С.) обычно в три часа пополудни и ехал в амбар, где состоял кассиром суконного склада. Приезжал он, когда уже запирали» (Бурышкин 11. А. Москва купеческая. С. 127).
Стр. 110. …времен Очакова и покоренья Крыма… — неточная цитата из «Горе от ума» А. С. Грибоедова: «Времен очаковских и покоренья Крыма».
Стр 112. …его мощи не были еще открыты… — Прославление Серафима Саровского и открытие его мощей торжественно совершились 19 июля 1903 г. Об этом знаменательном дли России дне вспоминает кн. Владимир Волконский, крупный государственный деятель тех лет: «(…) Когда я ехал в Саров (…) и выехал на большую дорогу, то вплоть до монастыри я ехал рядом с почти беспрерывной цепью богомольцев: шли молодые, шли в одиночку, шли семьями, шли старики и такие калеки, что понять было трудно, как эти люди вообще могли двигаться, а шли они десятки и сотни верст, в самую жару в середине июля. Помню старенькую-старенькую, сгорбленную старушку, сама от древности едва двигалась, а тащила за собой тележку — небольшой ящик с деревянными кружками вместо колес, — и в этом ящике была положена — иначе выразиться нельзя — еще более древняя старушка, уже десятки лет недвижимая, а подвигались они таким образом, по обочинам дорог, уже много месяцев, чтобы поспеть к торжеству прославления старца Серафима: поспели, я их видел там, обе довольны сподобились… Чем ближе к монастырю, тем вереница идущих богомольцев становилась все гуще, а в окружающем монастырь и принадлежащем ему лесу были толпы их. Всюду были построены бараки, устроены походные кухни, медицинские пункты: все, что было возможно сделать для такого наплыва народа, было сделано. (…) Через день или два, кажется 17 июля, приехали на лошадях из Арзамаса Государь, Императрица и почти вся Царская Семья. Встреча была в лесу, на границе Нижегородской губернии, в версте от монастыря; кроме официальных лиц, были группы от разных народностей Тамбовской губернии. Удивительно красива была депутация мордвы. Их одежда, головные уборы и невиданные украшения, которыми сплошь были увешаны мордовки, производили впечатление чего-то древнего, полудикого, языческого; почетные татары в своих цветных халатах, поневы крестьянок — все это на фоне столетнего бора и освещенное полуденным июльским солнцем делало всю картину встречи поразительно красочной, врезывающейся в память. Внутри, за стеной монастыря и вокруг него было море голов. (…) Все были один другому действительно други; иначе назвать это настроение, как умиленным, я не могу; и эта умилен-ность, эта ласковость царила над всем Саровом и над всеми под его сень пришедшими. Хорошо было очень! (…)
За все время, что Государь был в Сарове, словом, за все время «торжеств», не было ни одного случая недовольства, настроение оставалось все время хорошее, ласковое ко всем. Государь свободно ходил всюду; по отношению к нему народ был трогателен. Все, что Государю пришлось увидеть и почувствовать в Сарове, осталось у него глубоким и хорошим воспоминанием, он любил о нем говорить; я слышал от него фразу: «Когда вспоминаешь о Сарове, как-то тут захватывает», — и показал на горло (Москва. 1991. № 5. С. 164, 165).
Стр. 117. …где он якобы принимал Александра I… — Имеется в виду версия, по которой Александр I не умер в Таганроге, а, приняв монашеский сан, находился несколько лет в Сарове кой обители у преподобного Серафима Саровского, а после его смерти жил в Сибири в образе чудотворного старца Федора Кузьмича. См. подробно в кн. Даниила Андреева «Роза мира». М.: Прометей, 1991.
С. 169–172. …ездили мы и в Дивеево… — В Дивеево, вблизи от Саров-ской пустыни, находился женский монастырь, основанный прей. Серафимом Саровским.
Стр. 129. …факт посещения вел. княгиней Каляева в тюрьме. — Речь идет о вел. княгине Елизавете Федоровне, великомученице, супруге вел. князя Сергея Александровича, сестре императрицы Александры Федоровны. После смерти мужа она полностью отдала себя служению ближним. Основала в Москве Марфо-Мариинскую обитель милосердия, госпиталь. После революции сочла своим долгом остаться в России, где в ее помощи нуждались сотни страждущих. В 1918 г. была арестована большевиками и сброшена живой в Алапаевскую шахту.
В ГЦТМ сохранились ее письма к А. А. Бахрушину, касающиеся их совместной деятельности в делах благотворения. Приводим два из них:
Алексей Александрович!
Благодаря заботливости и энергии Вашей еще с декабря месяца началась работа по организации сбора «Красное Яичко» в пользу несчастных детей, пригретых моими трудовыми артелями, мочлежными домами и «Маяком» на Хитро-вом рынке.
Сбор прошел в удивительном порядке, без всяких недора зумений и без пропажи кружек.
Несмотря на дурную погоду 28-го марта — холоде мокрым снегом, кружки дали около 38 ООО рублей. Такой блестящий результат меня крайне радует и радует потому, что жители Москвы от богатого и бедного вносили свою лепту и крупными суммами и в большом количестве медными деньгами, — давали каждый, кто что мог.
От всего сердца благодарю Вас за Ваш громадный труд, который Вы посвятили на пользу дорогому моему сердцу делу спасения несчастных детей, радуюсь вместе с Вами успешными плодами его и надеюсь, что Господь Бог Вам даст силы и здоровья и в будущем помогать мне в этом добром деле.
