На самом первом этапе предусматривалась жесткая оборона на линии укрепрайонов: 11-я армия обороняет 42-й и 46-й УРы, 3-я армия — 58-й УР, 4-я армия — 62-й УР, 10-я армия — 66-й УР, 5-я армия — 2-й и 9-й УРы, 6-я армия — 5-й и 6-й УРы, 12-я армия — 10, 11 и 12-й УРы, 26-я — 8-й УР, 9-я армия — 80, 81, 82, 84 и 86-й УРы, 7-я армия — 26-й УР, 14-я армия — 23-й УР, 23-я армия — 27-й и 28-й УРы. Помимо укреплений на новой границе в обороне могли участвовать укрепления старой границы, которые и после переноса границы охранялись и имели свои пограничные комендатуры. По директиве Генштаба эти УРы требовалось держать в таком состоянии, чтобы на десятый день войны они могли быть полностью боеготовы. Этого, однако, сделать в полной мере не удалось — немцы захватили или обошли многие УРы раньше.
Немецкий план уничтожения Красной Армии исходил именно из того, что русские займут жестокую оборону на линии укрепрайонов, а не перейдут в атаку и не начнут маневренную войну, сочетающую разнообразные оборонительные и наступательные действия (что было бы самым правильным).
«О результатах воздушной разведки 22 мая Гальдеру доложил офицер отдела разведки штаба военно-воздушных сил майор Вестерберг. Было установлено, что вдоль границы советские войска ведут работы по строительству укреплений, особенно противотанковых рвов. На прокладку сплошного оборонительного рубежа, заключили разведчики, указывает также прокладка кабеля. «Аэрофотосъемки подтверждают наше мнение о решимости русских удержаться на границе», — делает вывод Гальдер. Это вселяло в германское командование уверенность в возможность разгрома советских войск западнее Двины и Днепра, как это предусматривалось планом «Барбаросса» (Анфилов В. А. Крушение похода Гитлера на Москву. С. 37).
План прикрытия границы не учитывал случая, когда противник сразу обрушивает всей силой и занимает места сосредоточения советских войск. Потом Г. К. Жуков будет каяться в своих «Воспоминаниях и размышлениях»:
«Прежде всего, я думаю, справедливо будет сказать, что многие из тогдашних руководящих работников Наркомата обороны и Генштаба слишком канонизировали опыт Первой мировой войны. Большинство командного состава оперативно-стратегического звена, в том числе и руководство Генерального штаба, теоретически понимало изменения, происшедшие в характере и способах ведения Второй мировой войны. Однако на деле они готовились вести войну по старой схеме, ошибочно считая, что большая война начнется, как и прежде, с приграничных сражений, а затем уже только вступят в дело приграничные силы противника. Но война, вопреки ожиданиям, началась сразу с наступательных действий всех сухопутных и воздушных сил гитлеровской Германии… Наконец, важную роль сыграло и то обстоятельство, что И. В. Сталина до последнего момента — начала гитлеровского нападения на Советский Союз — не покидала надежда, что войну удастся оттянуть».
Немецкий генерал Л. Рендулич придерживается того же мнения:
«… По-моему, русское командование не извлекло уроков из [немецкой] западной кампании и придавало слишком большое значение развертыванию сил в начальной стадии войны, рассчитывая на затяжные бои передовых частей, в то время как немецкая армия, как и на Западе, обрушилась на русских сразу всеми своими силами» (Рендулич Л. Управление войсками. С. 139).
Надо сказать, что советский оперплан от 18 сентября 1940 года был в принципе верным, но он годился на февраль, март и апрель 1941 года. Позднее немцы сконцентрировали на нашей границе столь крупные силы, что о «прикрытии границы» не могло быть и речи; требовалось создавать полноценный фронт и мобилизовывать всю Красную Армию, а при явном развертывании немцами войск для нападения — думать и о превентивном ударе. К чести Г. К. Жукова, он это понял и 15 мая 1941 года представил совершенно новый оперплан — план развертывания войск для превентивного удара (заметим, что, если бы оперплан от 18 сентября 1940 года был наступательным, в разработке нового оперплана не было бы нужды).
В оперплане от 15 мая 1941 года говорилось:
«Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар.
Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому Командованию, упредив противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск» (Пит. по: Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи. С. 208).
Вопреки утверждению Бунича, этот план не был утвержден. В «Воспоминаниях и размышлениях» Г. К. Жуков пишет, что в 1941 году действовал уточненный план 1940 года (который разрабатывался не при Жукове). Экземпляр (единственный) плана от 15 мая 1941 года имеет место для подписей наркома обороны и начальника Генштаба, но самих подписей нет — как и резолюции Сталина.
Какова была судьба этого оперплана? По свидетельству В. А. Анфилова, в 1964 году Жуков рассказывал ему следующее:
«Идея предупредить нападение Германии появилась у нас с Тимошенко в связи с речью Сталина 5 мая 1941 г. перед выпускниками военных академий, в которой он говорил о возможности действовать наступательным образом. Это выступление в обстановке, когда враг сосредотачивал силы у наших границ, убедило нас в необходимости разработать директиву, предусматривающую предупредительный удар. Конкретная задача была поручена A. M. Василевскому. 15 мая он доложил проект директивы наркому и мне. Однако мы этот документ не подписали, решили предварительно доложить его Сталину. Но он прямо-таки закипел, услышав о предупредительном ударе по немецким войскам. «Вы что, с ума сошли, немцев хотите спровоцировать?» — раздраженно бросил Сталин. Мы сослались на складывающуюся у границ СССР обстановку, на идеи, содержащиеся в его выступлении 5 мая… «Так я сказал, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали не о победе, а о непобедимости немецкой армии, о чем трубят газеты всего мира», — прорычал Сталин. Так была похоронена идея о предупредительном ударе…» (Военно-исторический журнал. 1995. № 3. С. 41).
План, естественно, не был принят. Если бы план был утвержден, он бы приобрел форму соответствующих распоряжений и был бы выслан в войска, но никаких важных директив после 15 мая в войска не поступало. По крайней мере, до нас не дошло ни единого документа и даже ни единого косвенного упоминания. Единственное, что получили войска перед началом войны, — оперативную директиву начала мая 1941 года.
«В первой половине мая всем военным округам были направлены директивы Генштаба с требованием подготовить к концу месяца детально разработанные планы прикрытия государственной границы. Позднее других, 2 июня 1941 года, такой план представил Прибалтийский округ. Во всех округах ставились сугубо оборонительные задачи. Только для Киевского округа предусматривалось: «При благоприятных условиях всем обороняющимся войскам и резервам армий округа быть готовым, по указанию Главного Командования, к нанесению стремительных ударов для разгрома группировок противника, перенесению боевых действий на его территорию и захвату выгодных рубежей» (Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи. С. 210–211). Но и Киевский округ имел оборонительную задачу, поскольку речь шла о перенесении в ходе обороны военных действий, не о прямом нападении на территорию противника.
Если бы план от 15 мая 1941 года был принят, вся конфигурация размещенных у границы советских войск должна была бы измениться, а не осталась бы в оборонительным виде, предписанном оперпланом 1940 года: пограничники, за ними части прикрытия, за ними — стрелковые соединения, за ними, в глубине, — мехкорпуса, за ними — оперативный резерв. В стране была бы объявлена мобилизация (а ее не было, кроме призыва 800 000 резервистов). Чтобы не дать противнику сорвать мобилизацию, к границе должны были бы подойти дивизии прикрытия. Сталин же, напротив, в июне отводил от границы дивизии прикрытия, чтобы не спровоцировать немцев, — вопреки командующим, которые пытались это распоряжение саботировать.
И. Х. Баграмян пишет в книге «Мои воспоминания»:
«20 июня, т. е. за два дня до начала войны, Генеральный штаб распорядился отвести все части дивизии из этого района в тыл, чтобы не вызвать провокационных действий со стороны фашистов. Но все же, чувствуя приближение войны, Алябушев на свой риск оставил в предполье укрепленного района три стрелковых батальона, которые в последующем сыграли весьма положительную роль в развертывании боевых действий дивизии».
Командующий 8-й армией ПрибОВО П. П. Собенников:
«В ночь на 22 июня я лично получил приказание от начальника штаба округа генерал-лейтенанта Клёнова П. С. в весьма категоричной форме — к рассвету 22 июня отвести войска от границы».
