Ознакомительная версия.
13 февраля. Доложили по школе № 40. Интриганами, терроризировавшими коллектив, оказались грязные люди — Лазаренко и Волкова, последняя сотрудничала и сожительствовала с немецкими офицерами, была у немцев переводчицей. Теперь в школе преподает немецкий язык. Лазаренко тоже какой-то проходимец, выдававший себя за сотрудника КГБ. И вот такие «люди» воспитывают наше молодое, подрастающее поколение. И сколько еще есть таких фактов.
14 февраля. Мой день рождения — вот и стукнуло 63. Немало, но чувствую себя неплохо. Получил много поздравлений от друзей, знакомых и многих людей, которых я лично не знаю. Из Москвы получил поздравления от Брежнева, Косыгина, Подгорного, Полянского, Андропова, Кулакова и других товарищей по политбюро и ЦК. Мой день рождения вечером хорошо отметили в кругу семьи и близких товарищей и знакомых.
Вышла из печати моя книга «Украина наша советская». Первые отзывы неплохие. Да объективные и разумные люди по-другому и не могут отнестись к этому. Не претендую на что-то особое, но то, что она в идейном, партийном, историческом плане отвечает действительности и истине, этого не отберешь. (Хотя истину и нельзя отобрать, но извратить ее при желании можно, что впоследствии и было сделано с моей книгой.)
15 февраля. Принял Патона. Состоялся крупный, обстоятельный разговор, до некоторой степени не совсем приятный, но он нужный и неизбежный. Я Патону высказал все претензии, связанные со снижением развития науки в республике, и тем, что с его стороны нет должной защиты интересов развития фундаментальных наук. В кадровой политике делается ставка на совсем не тех людей. Честные и настоящие ученые, такие как Пасичник и другие, отстраняются и игнорируются в науке. Сказал Патону, что иногда бывает «научный террор», с которым нелегко бороться, что с его стороны замечается пренебрежительное отношение к некоторым работникам ЦК, в частности к секретарю ЦК Овчаренко. «Вы заявляете: «В ЦК в науке никто не разбирается». Вы внешне ведете себя неплохо, но у вас имеются нотки неискренности перед ЦК. Вы потворствуете разным кулуарным разговорам о кадровых перемещениях в республике. В Академии наук мало ответственности за работу академических институтов. Грубое ваше отношение с подчиненными граничит с зазнайством». Разговор проходил довольно спокойно, но, конечно, был не из приятных.
Затем вместе с Патоном Б. Е. обсудили ряд практических вопросов: о создании пяти научных центров по зонам Украины и создании шести специальных институтов в научных центрах. О дополнительных выборах целевым назначением в Академию наук — 10 человек академиков и 24 человека членов-корреспондентов.
17 февраля. В Житомире на заводе щитоавтоматики 250 рабочих отказались от работы, по существу — забастовка. Причина: неразумные действия администрации завода в вопросах пересмотра норм выработки. Дал задание срочно принять меры, провести с рабочими спокойную беседу, исправить положение дел, не применять к рабочим никаких административных мер воздействия.
19 февраля. В 10 часов утра в Октябрьском дворце открылась XV областная партийная конференция Киевщины. Предстоит мое выступление. Здесь буду избираться делегатом на XXIV съезд КПСС и КПУ. Конференция прошла организованно, выступления тоже были неплохие. Очень неудачно выступил Козаченко, пришлось подправлять, и основательно, воспринято хорошо.
24 февраля. Выехал в Залесье для встречи с представителем КГБ СССР Ю. В. Андроповым. Он специально приехал в Киев по заданию Брежнева, а заодно и на республиканское совещание КГБ. Но совещание было прикрытием. С Андроповым мы много говорили по общеполитическим вопросам, о состоянии дел в партии, стране. Андропов приехал явно с заданием выяснить мои мысли и позиции перед съездом партии. Мне было известно, что еще тогда Брежнев замышлял переместить меня на другую работу: на Украине я ему очень сильно мозолил глаза. Несмотря на все это, в разговорах с Андроповым я откровенно высказал свои соображения, в том числе и недостатки в стиле руководства центра. О Брежневе сказал, что его всячески надо поддерживать, но нельзя на политбюро устраивать беспредметную говорильню, «базар» — надо начатые дела доводить до конца, более предметно и глубоко заниматься экономикой собственной страны. Может быть, я говорил резко, но зато правду, и я уверен, что содержание и даже подробности нашего разговора Андропов передаст Брежневу, но ведь для него это не будет новостью — я ведь сам об этом говорил Брежневу, и не один раз. В общем, беседа с Андроповым прошла хорошо, но чувствую, что она для меня даром не пройдет.
9 марта. Был в Москве в ЦК КПСС у Кириленко, а затем выехал в Завидово к Брежневу. Вместе с ним обсудил все вопросы, связанные с предстоящим съездом КПУ, оставил ему для ознакомления и возможных замечаний мой доклад на съезде КПУ. Согласовал вопрос об увеличении состава ЦК КПУ на 36 человек, в том числе до 15 членов политбюро ЦК КПУ. Доложил персональный состав ЦК, вот тут и зашел вопрос о Семичастном. Я Брежневу сказал, что Семичастный является первым заместителем председателя Совмина. Брежнев на это мое замечание промолчал, только сказал: «Да не все же заслуживающие этого могут быть членами ЦК».
Рассмотрели состав членов и кандидатов политбюро ЦК КПУ. Я предложил ввести кандидатом в члены политбюро Салманова, командующего Киевским военным округом, так уже было у нас заведено. Брежнев отрицательно отнесся к этому и сказал: «Еще молодой, новый, надо присмотреться». Почему-то очень интересовался кандидатурой первого секретаря Донецкого обкома партии Дегтярева. Я дал вполне заслуживающую положительную характеристику Дегтяреву и тут же спросил, о чем идет речь. Ответ Брежнева был: «Да мы на него имеем некоторые виды». Но тут же вроде бы в «шутку» сказал: «Нет, пусть останется, хоть один будет первый секретарь русский». Я тут же ответил Брежневу, что у нас в республике 70 национальностей, и мы никогда не делим, тем более коммунистов по национальностям. А что касается русских, то, как вы видите, их в этом составе ЦК КПУ находится 40 %, а среди первых секретарей обкомов партии 6 человек русских — это Андреев, Всеволожский, Дегтярев и ряд других. Среди руководящего административного состава республики русских 58 %.
Я откровенно сказал Брежневу, что часто национальный вопрос мы, руководители, создаем сами. Это вопрос гнилой интеллигенции и некоторых чересчур «идейных деятелей». Простой рабочий народ этого вопроса не чувствует, ибо для него такого вопроса нет. Неумная постановка этого вопроса может только разжигать рознь между народами, а это только на пользу нашим идейным врагам. Брежнев все это мной сказанное выслушал и, очевидно поняв, что наговорил много лишнего и неправильного, тут же примирительно сказал: «Это я так просто сказал, что за национальным вопросом надо смотреть». Я сказал на это, что за всем надо смотреть. На этом наш разговор был закончен, но все же все вопросы, связанные со съездом, я согласовал.
16 марта. Позвонил в Москву. Переговорил с Брежневым по всем вопросам проведения съезда, в том числе и по кадровым. Доложил Брежневу, что все члены политбюро ЦК КПУ высказались за кандидатуру Погребняка и Сологуба. Брежнев наконец согласился с нашими предложениями и пожелал успехов в работе съезда.
В этот же день переговорил по телефону с Подгорным. Разговор был хорошим, откровенным. Он не разделяет мнения о «социальном крене» в кадрах по русскому вопросу, даже отрицательно отнесся к этому, при этом сказал, что этот вопрос кем-то муссируется и создается специально. Он отрицательно высказался по вопросу выпуска моей книги «Украина наша советская». Он прямо сказал, что в такой обстановке не надо было этого делать, потому что некоторые «деятели» на этом подыгрывают, и основательно. Подгорный пожурил меня за то, что я, будучи в Москве, не зашел к нему, даже не позвонил, я и сам признал, что это было с моей стороны ошибкой и нетактично. Фон мне перед съездом создали довольно сложный. Я от всего этого страшно устал, и это не может не сказаться на состоянии моего здоровья.
Переговорил с Шелепиным по вопросу Клименко и Сологуба. Он согласился, а что ему оставалось делать?
21 марта. Был в Москве со Щербицким, Ляшко был у Брежнева на приеме, много сложных вопросов. Брежнев опасается обструкции в его личный адрес на предстоящем Пленуме ЦК КПСС. В разговоре с нами он, по существу, добивался поддержки, ведь от Украины многое зависит. По всем вопросам договорились. Мы выразили свою поддержку ему при любой ситуации. Брежнев после беседы с нами оживился.
22 марта. В Свердловском зале Кремля открылся Пленум ЦК КПСС, но с самого начала был так «заорганизован», что ни о какой «вылазке», как говорилось, не могло быть и речи. Все бралось на «ура» — кто громче, тот «активнее», а «ура» кричать у нас любителей и мастеров, к великому сожалению, немало. Ведь просто и безответственно, ни о чем думать не надо, за тебя уже все продумано — только громче кричи «Правильно!» — и ты в активе и замечен начальством. После пленума Брежнев просто воспрянул, его даже не узнать, появился особый гонор.
Ознакомительная версия.
