сами при немцах перебрались в Латвию, и немцы выделили им еврейский дом. Через какое-то время пришли двое военных, которые также жили там, но квартирантами у «хозяев». Военные нам сказали: мы вас сюда не пустим. Тогда мы обратились к прокурору Зайцеву Николаю. Он был инвалид войны, без левой руки. Зайцев немедленно позвонил в милицию. По его распоряжению нас в присутствии милиционера тут же вселили как семью погибшего воина. Военных предупредили, чтобы они освободили дом вместе с другими жильцами. Ночь переночевали все вместе. Но уже было ясно, что мы хозяева. Вероятно, военный комендант был предупрежден, и 7 декабря 1944 года нам дом полностью освободили. Мы почувствовали, что с нами, как с семьей погибшего советского солдата, считаются представители власти. Такое тогда еще было время.
<…> Начался третий этап моей жизни в Лудзе без родных, без брата. Папа сразу же пошел на работу в типографию по своей специальности – наборщиком. Заведующий коммунальным отделом горисполкома Астановский [1443] предложил мне работу управдомом. 24 декабря я был официально оформлен. Одновременно я вступил в истребительный батальон по борьбе с бандитизмом при горотделе милиции. Начальником милиции был майор Фрицис Фридрихсонс [1444]. Комсомольцев в городе было мало. Мне выдали наган. Мое желание, цель были поймать и наказать всех тех, кто сотрудничал с немцами и убил моих родных. Это было начало моей трудовой и боевой жизни в Лудзе. Днем я работал в горисполкоме, однако в любой момент был готов по приказу отправиться на операцию.
Командиром группы истребков в Лудзе был Владимир Аглиш [1445], а роту истребков во всем уезде возглавлял Яков Марон [1446].
В январе – июне 1945 г[ода] из эвакуации возвращались беженцы. Многих из них я знал с детства. Я поставил перед собой задачу поселить их в дома, в которых они жили до войны. Эти дома были заняты как местными жителями, которые их получили от немцев, так и теми, кто отступал с немцами из России и остался в Лудзе. Меня поддержали в горисполкоме и прокуратуре. Так я, будучи управдомом и истребком, подготовил предупреждения и сам поручил всем так называемым захватчикам освободить в течение 24 часов занимаемые ими полученные во время немецкой оккупации дома. В случае невыполнения распоряжения в указанный срок они будут выселены принудительно с наложением штрафа.
Конечно, с 1944 до 1946 г. у нас, эвакуированных и вернувшихся, у семей и родственников погибших, была огромная привилегия: нас защищал закон, нам доверяли больше, чем тем, кто был в оккупации. У нас же была ненависть к гражданам, которые прямым или косвенным образом получили какую-либо выгоду во время фашистской власти. У меня была злость и чувство мести: пусть наступит страдание для тех, кто воспользовался расстрелом евреев. Неоднократно встречал незначительное сопротивление, но на моей стороне был закон. <…>
Утром 9 мая 1945 г[ода] старший лейтенант Семка Астановский, работники милиции, истребки, услышав приказ Сталина о победе над фашистской чумой и об окончании Великой Отечественной войны, побежали с автоматами, пистолетами, что у кого было, на берег озера у мостика и начали стрелять в воздух, дали салют, обнимали друг друга, целовались; собрался народ, танцевали, пели, организовали бесплатное угощение, даже была бочка пива. Этот день Победы ждали долго и не жалели ничего, даже себя. Казалось, что особенно евреям была спасена жизнь. В Лудзенской синагоге молились за чудо Победы, которое хоть поздно, но пришло и Гитлер мертв. Мне казалось, что моя клятва, которую я дал 27 июня 1941 г[ода], сидя в бочке из-под соленых огурцов, прячась от бомбежки, исполнилась. Всевышний услышал ее. Т. е. я поклялся произносить проклятия на Гитлера при любом разговоре с кем-нибудь в случае спора или какого-нибудь несогласия. Это происходило так. Как только, что-то не так, я говорил: «Аф Хитлер коп. Зол эр нор гихер пейгерен фар але цорес. Вос эр хот онгетон фор иден» [1447]. Наконец, это сбылось. <…>
11 июня 1945 г[ода] ночью бандиты напали на дом парторга Мердзенской волости Лялина, в дом была брошена граната. Жене Лялина оторвало руку, был ранен и его сын. Сам парторг уцелел. Напали и на волостное отделение милиции, начальником которого был Али-Заде. Он и несколько истребков отстреливались. Успели позвонить в Лудзу. Али-Заде был ранен в живот. Когда мы приехали, это 16 километров, банду мы уже не застали. Али-Заде был еще жив, шептал-бредил: «Не давайте им мой наган». Наган был именной, вручен за храбрость. Похоронили Али-Заде в Лудзе [1448].
Учеба в школе МВД
<…>
В конце мая 1946 г[ода] меня вызвали в райком комсомола. Секретарем райкома был Смирнов Иван. Партизан-подрывник. Прямой, резкий, честный. Он и направил меня на учебу в Рижскую школу милиции. Я прибыл в Ригу на ул. Заля 1/2 в школу МВД СССР. Ехал трамваем номер 2 до Агенскалнского базара.
Так началась моя новая эпопея. Школа именовалась: Оперативно-следственная школа МВД СССР. Территорию школы приводили в порядок и ремонтировали здания пленные немцы и мы, принятые на учебу. Начальником школы был полковник Захарьят, начальником 1-го курса был Афанасьев. Начальником моего курса – капитан Кущ, а замполитом – капитан Цыганов. Капитан Мартинсон [1449], из латышских стрелков [1450], читал курс по ведению секретной документации. Майор Урбан [1451], тоже латыш читал историю ВКП(б) и Основы государства и права. Он рассказывал об убийстве Урицкого, о «врагах народа» Пятакове, Бухарине [1452] и других. Теперь-то я знаю правду. Но тогда мы все верили сказанному.
Урбан подчеркивал, что самое опасное – это дискредитация звания и формы чекиста. Он говорил: «вы будущие работники милиции – лицо советской власти».
Жена Урбана обучала этике поведения за столом, правильному владению ножом и вилкой, поведению в общественных местах.
В школе мы проходили все предметы общеобразовательной программы 7—10 классов и специальную средне-юридическую программу подготовки следователей и оперативных работников МВД.
Обучали, что при допросе надо уважать человека, учитывать его профессию, с кем и как говорить. По-разному со священником, рабочим, интеллигентом, необходимо учитывать лексику допрашиваемого. Обучали тому, что в работе надо знать и учитывать национальные традиции разных народов. Мы изучали логику и психологию. Изучали спецдисциплины: работа с агентурой, ведение следственной и секретной документации, после таких занятий пронумерованную тетрадь надо было сдавать на хранение и получали ее только на следующем занятии.
Мы изучали криминалистику по учебнику криминалистики, который вышел во время войны. Автором, кажется был, комиссар милиции 3-го ранга Буданов или Баданов. Он был одним из руководителей Ленинградской милиции. Было много огневой подготовки: стрельбы из автомата ППШ, пистолета ТТ и нагана, ручного пулемета, метали гранаты. Каждый день физподготовка, обучали
