Ответа долго не было. Мне представился убеленный сединами, длиннобородый металлический бог. В ниспадающих, блещущих заревым светом одеждах. Пожевывая отдающую в желтизну прядь, он обдумывает мое предложение. Словно подыгрывая мне, воображаемый мой собеседник неожиданно, совсем по-человечески спросил.
— Кровь здесь причем?
Голос был басистый, ровный, дружественный. В нем ясно слышались эмоциональные оттенки. И правда, дед-небожитель…
— Так принято, — ответил я. — Для надежности.
В дискуссию голос вступать не стал — сообщил, что готов выслать за мной аппарат. Предмет договора будет обсужден по прибытии.
Часам к четырем пополудни, я решил, что шутка, подстроенная Рогулиным, неприлично затянулась, и моя мечта близка к осуществлению. Принесу домой ягоды, наполню миску, помою, предложу сыну. Тот, как всегда откажется. Куснет одну, другую, потом спустя несколько минут снова подойдет к столу, наберет горсть и отправится в свою комнату. Потом ещё раз явится на кухню, потянется и спросит: «Землянички, что ли, поесть?» Навалится на ягоду, налопается до отвала и убежит во двор. Вечером жена нажарит картошки с грибами, в первый раз в этом году.
Я сглотнул слюнки. В этот момент темное пятнышко легло на солнце, заслонило его. Я, прикрыв глаза рукой, глянул в ту сторону и ничего не увидел. Солнце слепило. Впечатление составилось только, когда таинственный предмет завис над вырубкой. Матово-черный, зримый, с беспорядочно выпирающими, раздражающими глаз, наплывами на корпусе. Симметрии в их расположении никакой не было. Все эти наросты сгрудились в одном секторе, дальнем от меня. Согласно законам физики подобная машина непременно должна была опрокинуться в полете. Представьте самолет, у которого одно крыло раза в два длиннее другого. Примерно такие же ощущения вызывала эта летающая нелепость, которая, бесшумно пригнув вершины березок, прошуршав днищем по кустам, легла на траву.
Впечатление было не из приятных — диаметр около четырех метров, толщина в самой широкой, центральной части не более метра с хвостиком. «Что ж, прикажете лежа путешествовать?» — мысленно спросил я. Ответа не последовало. В следующее мгновение на поверхности аппарата очертился широкий овал, оформился и откинулся люк, обнажая совершенно черное бездонное отверстие. В ноги мне ткнулась короткая, в четыре ступени, выдвинувшаяся лестница. Я торопливо подхватил сумку, корзинку с грибами и бидон с ягодами и полез в смердящий жаром провал. Только сунул голову в темноту, как осветился входной шлюз — тесный закуток, который тем не менее ни при каких условиях нельзя было вписать во внешние габариты. По крайней мере, здесь я мог выпрямиться в полный рост, а он у меня, слава Богу, под два метра. Далее просматривался короткий коридор, за ним вместительное помещение. По-видимому, рубка… Освещение там было тусклое — руки у меня мгновенно ослабли, когда я заметил в овальном проеме ряды бегающих по наклонной плоскости огоньков. Выпала из пальцев корзина. Наклонившись за ней, я опрокинул бидон. По теплому металлическому полу раскатилась земляника. Я охнул, выпустил из рук сумку, принялся собирать крупную красную ягоду, вслух попросил простить меня.
— Можете не спешить, — раздался глуховатый, с заметной гнусавинкой голос. — У нас есть время.
Поблагодарив, я поинтересовался, с кем имею честь.
— Можете именовать меня «койс», — долетело в ответ.
Койс так койс. Первое впечатление, которое я, собирая ягоду, осмысливал в деталях было нерадостным. Я увидел то, что и должен быть увидеть, но соответствовало ли это обличье реальной картине? Вокруг никаких надписей, пиктографических знаков, никаких стрелок, указателей, предупреждающих знаков. Всей этой мишуры, распространенной на земных средствах передвижения, не было и в помине. Зацепиться не за что. Уже в рубке, устроившись в раздвинувшемся подо мной, вращающемся кресле, я задался вопросом — машина ли это? По внутренней вогнутой поверхности стайками бегали огоньки, складывались в простейшие геометрические фигуры. Вереницы светящихся точек змеились, расщеплялись, свивались, огибали одна другую.
Посидел, пообвык, потом осторожно, подушечкой указательного пальца коснулся ближайшей ко мне, то вспыхивающей, то гаснущей гирлянды. Это не металл, не пластик — поверхность была упруга, сыровата и скорее напоминала… лягушачью кожу. Потом обернулся — цветовая гамма внутреннего помещения как бы подтверждала мою догадку. Здесь преобладала болотистая зелень с переливом в молочную белизну. Повсюду был рассыпан черный крап.
Повыше пульта располагался экран или скорее, лобовое стекло, просторное, почти во всю округлую часть помещения и высотой почти до вершины пологого купола. Четкость изображения была такова, что вся эта площадь казалась одним громадным проемом, через который, стоило только перегнуться, можно было сорвать ближайший, чуть покачивающийся за бортом аппарата колокольчик. А если потянуться, то и букет ромашек нарвать. Нет, экран был плотен, непробиваем.
— Не будет ли так любезен, уважаемый койс, если мы на несколько минут залетим в Снов? — спросил я. — Быстренько занесу домой грибы, ягоды?..
В ответ послышался легкий гул, люк медленно затворился, исчезло светлое пятно, лежавшее на полу, и койс медленно всплыл над поляной.
— Жаль, — вздохнул я.
Аппарат взлетел вертикально до уровня верхушек берез и двинулся вправо, огибая при этом редкие шпили и купола елей и сосен, которые то там, то здесь выпячивались над волнистой кудрявой поверхностью подмосковного леса. Слева, сквозь рассыпчатое половодье листвы неожиданно прорезалась светлая полоса шоссе. Редкие разноцветные штришки ползли по ней. Изображение тут же увеличило масштаб, исчезли помехи в виде паутины сучьев и лиственной, пронизанной светом ряби. Бликов тоже не было. На обочине стояли нарядные, вишневого цвета «Жигули», мужчина и женщина укладывали в багажник корзины с грибами.
— Может, попробуем? — умоляюще попросил я. — С ними бы и передал.
Аппарат послушно развернулся в сторону шоссе, метнувшись между стволов, опустился за густым, ещё не ломаным малинником. Люк вновь открылся. Я схватил бидон и корзинку, выбрался наружу и напрямую, через кусты, по крутым увалам бросился к людям. Подбегая, едва сдержался, чтобы не завопить, не нырнуть в салон, забиться там между сидениями. Потом, выпучив глаза, потребовать, чтобы хозяева немедленно отъезжали от этого места, спасались. Не могу точно сказать, какая из трех моих шкур сильнее дрожала от ужаса. Справиться с охватившей меня паникой оказалось делом нелегким. Так, размахивая корзинкой и бидоном, я вывалился из малинника, и, сломя голову, бросился к дорожному полотну, чем немало напугал стоявших возле машины людей.
Перед обочиной перевел дух, отряхнулся, метнул в их сторону полный дружелюбия взгляд, заулыбался, разговорил. Когда они тоже немного успокоились, попросил доставить дары леса ко мне домой. Объяснил, что я геодезист, мы здесь нивелированием занимаемся и вряд ли до конца недели мне удастся вырваться в Снов. Они помявшись согласились. Спросили, что передать на словах. Я ответил — скажите, это гостинец, после чего продиктовал адрес и объяснил, как лучше отыскать дом. Тут же решительно полез в малинник.
Устроившись в кресле, краем глаза уловил, как погас на полу лоскут дневного света. Затем услышал прежний ровный, с гнусавинкой, голос.
— Больше просьб нет?
— Нет. Поехали…
Не могу сказать, сколько времени длился полет. Я скоро заснул в кресле, тем более, что экран сразу после старта потух и обернулся частью сплошной обшивки, которой была отделана рубка. Разбудил меня мягкий толчок. Спросонья я ничего не понял и только по обозначившемуся светлому пятну на полу догадался, что мы приземлились. Никакой команды не последовало, и я суетясь полез в образовавшееся отверстие.
Был поздний вечер. Солнце село, однако света ещё хватало. Серебристые сумерки стояли окрест. В излучине полноводной горной реки были в беспорядке расставлены срубы, между ними по печным трубам можно было различить несколько изб. Никаких признаков заборов, палисадников, подсобных участков, огородов. Пологий мысок, на котором располагался поселок, был ровен, сух, густо порос травами и кустарником. Противоположный берег крут стремительный поток неутомимо вгрызался в подножие большой горы, обрывистый склон её осыпью скатывался к урезу. Выше по распадкам густо грудился ольховник.
С нашей стороны ровный мысок переходил в обширный болотистый кочкарник. Вся речная долина в ширину была чуть менее километра. На болоте там и здесь, вкривь и вкось торчали зазубренные палки — по-видимому, стволы погибших деревьев. Выше по течению — там, где долина заметно расширялась, угадывалась длинная, сколоченная из жердей загородь. Земля там была обнажена и утоптана — скорее всего, на том месте располагался загон для оленей. Ниже по реке начинался хилый, редкий лесок, который постепенно заполнял всю ширь долины и тянулся до крутого поворота вправо. В том направлении река резко забирала на восток.
