Ознакомительная версия.
Полная гибель ещё одного легиона под мечами сарматов и маркоманов, конечно же, не прибавила славы правлению Домициана. Впрочем, при божественном Августе Рим потерял целых три легиона в Тевтобургском лесу. И, если нет никаких прямых оснований винить лично Домициана в катастрофах V легиона в Карпатах и XXI легиона на Дунае, то вина Августа, назначившего никчемного Вара наместником только – только захваченной Германии между Рейном и Эльбой, за Тевтобургскую трагедию более очевидна.
Думается, восприятие и античными авторами, и многими историками Нового и Новейшего времён правления Домициана основывалось всё же не столько на военных неудачах, наряду с которыми были ведь и очевидные успехи, сколько на особенностях его внутреннего управления. Домициан – гонитель философов, преследователь христиан, возродивший для сената времена Нерона – вот образ, ставший едва ли не ходульным в исторической науке. В то же время можно обратить внимание и на ряд иных, стремящихся к более объективной оценке мнений. Как вполне адекватную оценивает военную политику Домициана В. Н. Парфёнов.[171] О неоспоримо позитивных начинаниях и очевидных достижениях его правления пишет Карл Крист,[172] имея в виду его противодействие коррупции в судах и администрации Империи, ряд успешных экономи чес ких мер. Основа таких суждений – факты, приводимые Светонием, историком, отнюдь не благожелательным к Домициану: «Суд он правил усердно и прилежно, часто даже вне очереди, на форуме, с судейского места. Пристрастные приговоры центумвиров он отменял; рекуператоров не раз призывал не поддаваться ложным притязаниям рабов на свободу; судей, уличённых в подкупе, увольнял вместе со всеми советниками. Он же предложил народным трибунам привлечь к суду за вымогательство одного запятнавшего себя эдила, а судей для него попросить от сената. Столичных магистратов и провинциальных наместников он держал в узде так крепко, что никогда они не были честнее и справедливее».[173]
Любопытно мнение о Домициане польского антиковеда Александра Кравчука: «…ни один из предшественников Домициана не проявил столько энергии для защиты и укрепления границ империи, ни один не совершил столько длинных и опасных походов».
«Разумеется, в этом отношении деятельность Домициана предстаёт весьма достойно».
«Выдающимся вождём его не назовёшь, но к своим обязанностям руководител империи он относился серьёзно и в наиболее ответственных из них предпочитал принимать личное участие, не перепоручая их наместникам».[174]
Наконец, и нашего героя, Марка Ульпия Траяна можно считать во многом продолжателем дела Домициана.[175]
Домициан погиб в 96 г. на сорок пятом году жизни и пятнадцатом году правления. Гибель его не слала следствием организации сложного по составу заговора, участники которого имели разные причины ненавидеть неугодного императора, как в случае с Гаем Цезарем Калигулой.[176] Не была она и следствием возмущения, охватившего целые провинции, что случилось при Нероне. Убийство третьего Флавия стало следствием придворной интриги. «Он погиб, наконец, от заговора ближайших друзей и вольноотпущенников, о котором знала и его жена».[177] Это сообщение Светония, Дион Кассий же пишет, что Домиция, жена Домициана, случайно обнаружила список лиц, обречённых мужем на истребление. Якобы неосторожный Домициан оставил табличку с этим роковым списком под подушкой на ложе, а мальчик – раб вытащил её и стал ей играть. На него наткнулась Домиция и прочла табличку…[178]
Прелюбопытно, что историк Геродиан, современник Диона Кассия, приводит абсолютно схожие обстоятельства гибели уже последнего Антонина – Коммода. Тот якобы столь же роковую табличку просто бросил на свою постель, полагая, что в спальню никто посторонний не войдёт. Но вошёл такой же мальчишка – раб. Также играл табличкой и был замечен любовницей Коммода Марцией…[179] Последствия соответствующие.
Народ к гибели Домициана остался равнодушен, но вознегодовало войско: «воины пытались тотчас провозгласить его божественным и готовы были мстить за него, но у них не нашлось вожаков».[180]
Скорбь легионов по Домициану была вполне обоснована. Ведь после мятежа Сатурнина жалование легионерам было повышено с 900 до 1200 сестерциев в год. Действительно, счастье для сената, поддержавшего удачный исход заговора, что не нашлось среди военачальников мстителя за последнего Флавия. Эпитафию всей династии в злой эпиграмме сочинил знаменитый поэт Марциал:
«Флавиев род, как тебя обесчестил твой третий наследник!
Из – за него не бывать лучше б и первым двоим».[181]
Клеймя Домициана и весь род его, Марциал как – то позабыл совсем недавние свои же строки, третьему Флавию как раз посвящённые:
«Наивысший судья нравов, принцепс принцепсов,
Твой Рим обязан тебе многими триумфами,
Многими новыми и восстановленными храмами,
Многими представлениями, многими богами и городами,
Но больше тем, что вернулось повиновение».[182]
Удивительные прозрения бывают порой у людей. Даже даровитые поэты не исключение.
Глава III. Безупречный путь к трону
«После Домициана римляне провозгласили императором Нерву Кокцея. Из ненависти к Домициану его изображения, в большом количестве изготовленные как из серебра, так и из золота, были пущены в переплавку, благодаря чему получили большие суммы денег. Также и арки, огромное множество которых возведено было в честь одного человека, были разрушены. Нерва освободил всех, кто обвинялся в оскорблении величества и возвратил изгнанников; более того, он предал смерти всех рабов и вольноотпущенников, которые строили козни против своих господ, и лицам рабского состояния воспретил подавать какие бы то ни было жалобы на своих хозяев, а всем прочим – выдвигать обвинения как в оскорблении величества, так и в приверженности иудейским обычаям. Многие доносчики были осуждены на смерть. В их числе был и философ Сера. Когда в результате того, что теперь все обвиняли всех, возникла немалая сумятица, говорят, консул Фронтон заметил, что плохо иметь такого императора, при котором никому не позволено ничего делать, но ещё хуже – такого, при котором каждому можно делать всё, и Нерва, услышав эти слова, потребовал впредь исключить такое положение дел»[183] – пишет Дион Кассий о начале правления нового императора. Современник и участник этих событий Плиний Младший свидетельствует: «В первые дни после возвращения свободы, каждый за себя, с нестройным и беспорядочным криком, привлекал к суду и карал своих недругов, по крайней мере, таких, которые не пользовались влиянием».[184]
Получается, что знаменитые доносчики Валерий Катул Мессалин и Фабриций Вейентон, будучи людьми влиятельными, возмездия избежали. А вот Пальфурий Сура, неточно Дионом Кассием поименованный Серой, некогда упомянутый в сатире славного Ювенала – «Если мы в чём – либо верим Пальфурию иль Армиллату»[185] – не будучи достаточно влиятельным, погиб.
А вот Публий Корнелий Тацит, не фиксируя внимания на тех или иных издержках наступившего правления, выделил главные, сущностные, его достоинства, не имевшие аналогов в прошлом: «Цезарь Нерва в самом начале нынешней благословенной поры совокупил вместе вещи, дотоле несовместимые, – принципат и свободу».[186] Тацит писал, что принципат Нервы и положил начало тем годам «редкого счастья, когда каждый может думать, что хочет, и говорить, что думает».[187]
Любопытно, что сам Марк Кокцей Нерва, ставший теперь императором Цезарем Нервой Августом, выдвинулся во времена, для римской свободы прескверные. Это были последние годы правления Нерона. Сначала Нерва угодил поэту и актёру на троне своими стихами, за каковые Нерон даже соизволил назвать его Тибуллом новейших времён. А затем, будучи знающим юристом, он оказал обожаемому цезарю немалые услуги в изоб личении и разгроме злосчастного заговора Пизона в 66 г. Не забудем, что важнейшей своей задачей заговорщики ставили убийство Нерона, а сам заговор являл собою совершенно реальную угрозу правлению законного принцепса. Потому Нерва мог действовать и по убеждению. Нерон достойно вознаградил его триумфальными знаками отличия и двумя статуями, одна из которых должна была стоять на форуме, другая же – в Палатинском дворце.[188] Впрочем, таких же высоких наград наряду с Нервой удостоился и префект претория Софоний Тигеллин.[189] А уж о нём – то никто в истории доброго слова не сказал за его кровавые деяния в угоду Нерону. И поделом.
При Домициане Нерва неожиданно оказался в опасности из – за того, что императора осведомили о каком – то предсказании пожилому сенатору высшей власти. Римляне, надо сказать, во все времена были весьма суеверны, и порой самые нелепые знаменья и предсказанья могли иметь печальные последствия. По счастью, Домициан не предпринял ничего против Нервы, а вскоре его самого убили. Организаторы же заговора и вручили осиротевшую высшую власть отеческой заботе того, ком у она, вроде как, и предсказана была. Хотя, думается, едва ли их решение могло иметь мистические корни. Нерва для сената был, что называется, «своим человеком». Он как раз и мог стать гарантом не повторения худших дней предшествующего правления, напоминавших недоброй памяти времена Калигулы и Нерона. Не удивительно, что Нерва сразу же дал клятву не казнить ни одного сенатора. С правовой точки зрения эту клятву можно было истолковать как то, что сенаторы отныне находятся вне юрисдикции принцепса.[190]
Ознакомительная версия.
