Вера Ковалевская - Конь и всадник (пути и судьбы)

Рассмотрим, например, глиняную фигурку жеребца из Сержень-Юрта. Его отличает небольшая голова с прямой линией носа, острыми, прямо поставленными ушами (что всегда ценилось древними и современными любителями лошадей). Шея прямая, мускулистая и крепкая, с коротко подстриженной, четко фиксированной стоячей гривой (у диких и колесничных лошадей она была длинной, а у верховых ее стригли, чтобы грива не мешала стрелять из лука). Древний художник рельефно выделил плечо (это особенно важно, так как удлиненная лопатка — один из немногих признаков, по которым домашние лошади отличаются от диких); жеребец широк в пояснице и крупе. Здесь следует вспомнить, что древние авторы всегда ценили ложбинку на спине у верховых лошадей. Многие современные авторы, как заметил В. О. Витт, неправильно переводили выражение древних иппологов spina duplex — «двойной круп», хотя на самом деле древние имели в виду мускулистую лошадь с позвоночником, находящимся в неглубокой ложбинке.

Жеребец уже в груди, чем в крупе, что заставляет вспомнить ахалтекинских скакунов. Хвост высоко поставлен, недлинный, суживающийся книзу; интересно моделирован круп с отчетливо выступающими моклоками.

Среди восьмидесяти подобных фигурок выделяются две группы: первая представляет быстроаллюрную стройную лошадь с маленькой головой и тонкой шеей, вторая — более тяжелую с широкой грудью и короткой шеей. Лошади на изображениях не взнузданы и не оседланы, но их подстриженные гривы позволяют полагать, что перед нами изображения верховых коней.

Первыми веками I тысячелетия до н. э. Е. Е. Кузьмина датирует бронзовое навершие из Дагестана с изображением двух всадников, очень подробно и всесторонне изученное ею в специальной работе [98]. Экстерьер коней здесь тот же, что у фигурки из Сержень-Юрта, но они более подтянуты, стройны и длинноноги. Наряду с посадкой всадников это свидетельствует в пользу более позднего происхождения дагестанского навершия (VIII-VII вв. до н. э.).

По северокавказским изображениям мы ничего не можем сказать о снаряжении коня. Псалии, удила и повод (за исключением налобной бляхи оголовья в одном случае) мастерами не обозначены. Что же касается посадки всадника, то в навершии кобанской булавы всадник сидит, несколько откинувшись корпусам на совершенно неясный нам изогнутый предмет, который С. Уварова назвала задней лукой седла [142, 53]. Если бы твердая основа и задняя выступающая часть луки седла не появились только спустя полторы тысячи лет, подобное предположение было бы естественным, однако доказать более раннее происхождение седел пока не удалось. Положение ног всадника, сильно согнутых в коленях, имеет аналогии только в самых древних ассирийских изображениях IX в. до н. э., что является определенной хронологической вехой, позволяющей относить к этому (если не более раннему) времени данную фигурку. Иная посадка всадников на дагестанском навершии: ближайшие аналогии она имеет в ассирийских изображениях уже VIII-VII вв. до н. э. Опущенные ноги левого всадника, посадка ближе к холке (правый даже несколько наклоняется вперед), согнутые в локте лежащие ближе к холке руки свидетельствуют о том, что навыки верховой езды совершенствовались; всадники сидят уверенно и спокойно. Лошадь также приобрела более верховой склад с высоко поставленной шеей и головой, следовательно, более развитой холкой. Это является признаком одомашненного, и прежде всего верхового, коня, несущего основную тяжесть на спине.

В Наохваму (Колхида), в верхнем слое, датирующемся началом I тысячелетия до н. э., найдено глиняное изображение породистого коня с маленькой головой, небольшими стоячими ушами и подстриженной гривой на длинной тонкой шее.

Закавказье дает нам самые ранние данные о военных подразделениях всадников. Так, Г. А. Капанцян приводит сведения, что в 30-х годах XIV в. до н. а. при хеттском царе Мурсиле II хайасцы вступили в страну Иштитина, имея десять тысяч пехотинцев и семьсот всадников [84, 21]. Основной же материал предоставляет нам анализ погребальных комплексов так называемых «степных курганов» Восточного Закавказья [102, 125].

Конские погребения появляются в Закавказье в последних веках II тысячелетия до н. э. Так, в Нахичеванской АССР в с. Шахтахты под кругом из камней о грунтовой могиле найдено погребение коня с богатым инвентарем; в Хачбулахе в кургане с каменным ящиком наряду с погребением человека обнаружены голова и нижние части ног коня; в ряде случаев в подкурганных каменных ящиках — отдельные конские черепа.

В этой связи нельзя не вспомнить ритуал погребения хеттских цариц, когда останки преданного сожжению тела с костра, погашенного вином, пивом и ритуальными напитками, жрица складывает в сосуд с растительным маслом, чтобы высыпать потом пепел в то место, где были сожжены конские или бычьи головы.

Наиболее многочисленны захоронения коней в курганах XIII-Х вв. до н. э. из Восточного Закавказья. Здесь мы видим сочетание курганного обряда со сложными большими грунтовыми ямами, в конструкции которых использовались речные булыжники, бревенчатые срубы, вертикальные столбы, поддерживающие деревянный настил, и т. д. Конские погребения найдены почти в 70% всех комплексов. Располагаются они как в яме, так и на настиле. В погребениях очень четко прослеживается культ огня — это следы костра, углей, золы, красной краски и т. д. Например, в кургане Паша-Тапа длинная яма площадью около 50 кв. м. представляет собой камеру, засыпанную большими речными булыжниками; вдоль стен располагаются столбы, поддерживающие два настила, между которыми были положены и затем подожжены дрова. На настиле, очевидно, лежали останки трех коней и богатый инвентарь. Погребения чаще всего содержали нечетное количество коней (1, 3, 5). Это говорит о том, что они были верховыми. Кони найдены только в погребениях знати, в рядовых могильниках их нет.

Коневодству в Древней Греции посвящено довольно много работ, которые опираются на большое количество источников (письменных и изобразительных). Это позволяет осветить вопросы, важные для решения проблем развития и распространения древних пород и типов лошадей в Евразии. К сожалению, отсутствие остеологических материалов заметно обедняет наши представления о древнегреческом коневодстве.

Реконструировать погребальный обряд с трупосожжением, захоронениями юношей, коней и собак и сооружением кургана лучше всего по текстам гомеровской «Илиады»:

Верховая езда и джигитовка во времена Гомера были известны, но в его поэмах во всех случаях речь идет о колесницах и колесничных лошадях (троянцы и «конями богаты», и «конеборцы», и «укротители коней», и «конники храбрые»).

Уже на критской вазе IX в. до н. э. имеется изображение вооруженного всадника, во второй половине VIII в. до н. э. такого рода рисунки (правда, всадники чаще показаны в мирных процессиях, чем в сражениях) становятся более многочисленными — на вазах, металлических предметах и т. д. Посадка у первых всадников была такой же неудобной и неумелой, как на Кавказе и в Ассирии. Греки даже в VIII в. до н. э. использовали колесницы не так, как воины Передней Азии. Как можно судить по аттическим вазам, греческие воины не умели стрелять не только с двигающейся, но даже и со стоящей колесницы. Для стрельбы им приходилось соскакивать на землю.

Искусство геометрического стиля доносит до нас коня подчеркнуто длинноногого (что отражало не столько особенности экстерьера, сколько своеобразие стиля живописи), с изящно изогнутой спиной и высоко поставленным хвостом. Коневодство и всадничество пришло к грекам, видимо, из Подунавья, где оно было развито раньше; существенна, конечно, и роль Малой Азии, а также Африки в пополнении конных ресурсов. Очевидно, квадриги (скачки на них во время Олимпийских игр начались в 680 г. до н. э.) в Грецию пришли из Ливии. Только на греческих изображениях VII в. до н. э. мы видим более удобную посадку всадников. В это же время (648 г. до н. э.) впервые вводятся на Олимпийских играх скачки верховых лошадей.