В 1209 году разразился бунт против посадника Дмитра Мирошкинича, ставленника тогдашнего князя Всеволода Большое Гнездо, «треклятого суздальца». Дмитра и его помощников приволокли на вече и обвинили во взятии неоговоренных податей серебром, сборе со смердьих дворов кур, а также введении повозной повинности (в нее входили и обеспечение княжеских гонцов лошадьми, и починка мостов и дорог) и обложении купцов «дикой вирой», то есть штрафом, если в общине, где стоит их двор, найдено мертвое тело (прежде купцы такового штрафа не платили). Прямо с веча народ двинулся к домам ненавистного посадника и его семьи, пограбил их и пожег, а ценности, села и челядь изъял на продажу. Распродав награбленное, новгородцы честно распределили выручку между собой из расчета три гривны на человека, а доски (средневековые векселя) отдали в княжескую казну. На время этот бунт разрядил обстановку, но смердам жить лучше не стало. И народ был недоволен.
В 1228 году возмущенные ремесленники архиепископа Стефана подняли бунт и отняли у него Софийский собор, которым некоторое время самочинно и управляли. Вы только представьте себе эту картину: возмущенные верующие врываются с ножами, камнями и палками в главный храм города Москвы и с улюлюканьем гонят прочь патриарха, а все церковное имущество берут под контроль! И патриарх ни черта сделать не может! Новгородский архиепископ надеялся только на помощь князя, но и тот не мог его защитить. Год спустя, когда народное недовольство дошло до предела, прежнего князя «свели», а новому князю пришлось дать горожанам «Смердью грамоту», регулировавшую отношения между смердами и хозяевами, и вернуть размер податей, установленный «при отцах наших». То есть проблемы 1209 года были решены в 1229 году! Потребовалось двадцать лет постоянного Майдана!
В Новгороде шла ожесточенная борьба между партиями. Была партия, поддерживавшая черниговских князей, партия, поддерживавшая Мстиславичей, партия, поддерживавшая суздальцев. «Черным людям», конечно, от побед боярских кланов ничего не перепадало, но победа той или иной партии зависела от их участия, и «партии» боролись за свой «электорат», обещали хорошие законы и даже иногда частично выполняли обещания. Борьба нередко велась и бесчестными способами, и в городе всегда была своя «пятая колонна», готовая ради своей выгоды начать резню.
В соседнем Пскове, в отличие от Новгорода, такой чехарды князей не было, не было и такого количества партий и таких раздоров. Объясняется это очень просто: изначально построенный как военная крепость, этот город был не только торговым и ремесленным центром, он имел огромное значение для защиты новгородских земель. Само собой, готовность к постоянным войнам требовала и большего единодушия среди жителей, что к постоянным бунтам и мятежам не располагало. Да и состав населения был более демократичным.
Год 1174. Боярский бунт против Андрея Боголюбского
Состав современного Майдана – весьма разношерстный, и в Средние века восставать против княжеской власти решались тоже не только доведенные до отчаяния «черные люди». Иногда бунтовать начинали те, кто вроде неплохо устроился в княжеских хоромах. Один из самых известных боярских бунтов привел в 1174 году к убийству князя Андрея Боголюбского. Сын Юрия Долгорукого, князь Андрей Юрьевич, местом жительства выбрал для себя северо-восточный город Владимир-на-Клязьме. Это был город, который Андрей пестовал и любил, именно его он мечтал сделать новой русской столицей. Поэтому во Владимир он переселил искусных мастеров и зодчих, много строил и много украшал свой город. В то же время князь стал выстраивать совершенно новый тип отношений с горожанами и боярами.
Иногда бунтовать начинали те, кто вроде неплохо устроился в княжеских хоромах.
Один из самых известных боярских бунтов привел в 1174 году к убийству князя Андрея Боголюбского.
Горожан за вольных людей он не держал. Никаких вечевых вольностей в его Владимире не было и быть не могло – Андрей своей властью не желал делиться ни с кем. Бояре достались князю от отца Юрия, и они думали, что будут играть такую же роль, что и при старом князе. Однако бояре просчитались. Новый князь и их не считал за вольных людей, он видел функцию и ценность бояр только в том, чтобы они точно выполняли все княжеские приказы. Им, занимавшим почетные места вокруг прежнего князя, пришлось перебираться в захудалый Владимир! Вельможам, которые служили еще его отцу, с которым они держали совет, такое небрежение сына было обидно и оскорбительно. Но Андрей не терпел, чтобы ему возражали.
Татищев нарисовал нам такой портрет этого князя: «Сей князь роста был не вельми великого, но широк плечами и крепок, яко лук [его] едва кто подтянуть мог, лицом красен, волосы кудрявы, мужественен был в брани, любитель правды, храбрости его ради все князья его боялись и почитали, хотя часто и с женами и дружиной веселился, но жены и вино им не обладали. Он всегда к расправе и распорядку был готов, для того мало спал, но много книг читал, и в советах и в расправе земской с вельможи упражнялся, и детей своих прилежно тому учил, сказуя им, что честь и польза состоит в правосудии, расправе и храбрости». «Расправа» тут – слово ключевое. Со своими родичами Андрей был жесток, как с совершенно чужими людьми. На смертном одре его отец Юрий отказал своим младшим сыновьям Ростовскую землю, что было против обычая, но Ростов и Суздаль на том целовали ему крест. Однако после смерти князя Андрей выгнал младших братьев и племянников из Ростовской земли и стал править там единолично.
Со своими боярами князь и вовсе обращался как с рабами и не знал снисхождения ни к знатности, ни к богатству. Бояр, которые не умели унижаться, Андрей попросту выгнал вон. Оставшиеся мучительно пытались смириться, но это получалось плохо. Князь был не только властолюбив, но еще и подозрителен: стал жить в селе под Владимиром – Боголюбове, завел штат доносчиков и всюду выискивал крамолу. Свое время князь куда с большей охотой проводил с так называемой младшей дружиной, то есть людьми не знатными и не богатыми. Но у них имелось одно ценимое князем качество – они были послушны и подобострастны. Бояре так не умели. Неудивительно, что между князем и боярами тлела ненависть, и было достаточно случая, чтобы родился заговор. Он и родился.
И не на пустом месте. Князь умудрился озлобить не только бояр, но и собственную дружину – получил от новгородцев тяжелейшее военное поражение: в первом бою четыреста ополченцев разгромили семитысячное войско Андрея, погибло более 1300 его людей, а во втором бою новгородцы захватили столько пленных, что за одного суздальца давали на невольничьем средневековом рынке две ногаты – треть от цены овцы! Вряд ли подобные военные успехи могли добавить популярности и народной любви. Городское строительство в стольном Владимире тоже популярности не добавляло. Князь требовал в сжатые сроки возвести ему новый и прекрасный город, затмевающий красой мать городов русских – Киев. Зодчие, конечно, старались. Каменщики трудились не покладая рук. Однако Золотые ворота, которые князь хотел торжественно открыть в престольный праздник, рухнули на головы сограждан точно в момент открытия и придавили камнями двенадцать человек. Со спешно окрашенных стен слоями отпадала краска. Но за упавшие ворота и облупленные стены не убивают. Не убивают даже за военные неудачи. Заговор против князя составился, когда он перешел черту человечности.
Причиной боярского заговора был, конечно, всеобщий страх, что крутой на расправу князь по очереди изведет всех вельмож. Поводом стала казнь ближайшего родственника князя – брата его жены боярина Кучкова. По одним источникам, Андрей убил боярина, прельстившись красотой его жены. По другим – обилием его богатств. Второе, конечно, вернее, поскольку, по мнению историков, именно бояре Кучковы поставили на вершине холма замок, в котором пировал некогда Юрий Долгорукий в 1147 году и на месте которого позже вырос город Москва. Боярин, осиливший такое строительство, не мог не быть очень богатым человеком. Но романтическую версию, которую рассказывают легенды, тоже нельзя совсем уж отвергать – князь вполне мог возжелать отобрать у боярина то, что последний ценил наравне с богатством.
Далее события развивались стремительно: брат убитого Яким стал вербовать заговорщиков. Вербовал он их таковыми словами: «Сегодня одного казнит, другого казнит, а завтра казнит и нас. Промыслим-ка об этом князе». Еще при достопамятном князе Игоре жители Искоростеня вывод из ситуации сделали сходный: «Если повадится волк ходить, так не успокоится, пока не вырежет все стадо». Желающих промыслить оказалось немало.
«28 июня 1174 года, в пятницу, в обеднюю пору, в селе Боголюбове, где обыкновенно жил Андрей, – рассказывает Соловьев, – собрались они в доме Кучкова зятя, Петра, и порешили убить князя на другой день, 29 числа, ночью. В условленный час заговорщики вооружились и пошли к Андреевой спальне, но ужас напал на них, они бросились бежать из сеней, зашли в погреб, напились вина и, ободрившись им, пошли опять на сени. Подошедши к дверям спальни, один из них начал звать князя: „Господин! Господин!“ – чтоб узнать, тут ли Андрей. Тот, услышавши голос, закричал: „Кто там?“ Ему отвечали: „Прокопий“. „Мальчик! – сказал тогда Андрей спавшему в его комнате слуге. – Ведь это не Прокопий?“ Между тем убийцы, услыхавши Андреев голос, начали стучать в двери и выломили их. Андрей вскочил, хотел схватить меч, который был всегда при нем (он принадлежал св. Борису), но меча не было. Ключник Анбал украл его днем из спальни. В это время, когда Андрей искал меча, двое убийц вскочили в спальню и бросились на него, но Андрей был силен и уже успел одного повалить, как вбежали остальные и, не различив сперва впотьмах, ранили своего, который лежал на земле, потом бросились на Андрея; тот долго отбивался, несмотря на то что со всех сторон секли его мечами, саблями, кололи копьями: „Нечестивцы! – кричал он им. – Зачем хотите сделать то же, что Горясер (убийца св. Глеба)? Какое я вам зло сделал? Если прольете кровь мою на земле, то Бог отомстит вам за мой хлеб“. Наконец Андрей упал под ударами; убийцы, думая, что дело кончено, взяли своего раненого и пошли вон из спальни, дрожа всем телом, но, как скоро они вышли, Андрей поднялся на ноги и пошел под сени, громко стоная; убийцы услыхали стоны и возвратились назад, один из них говорил: „Я сам видел, как князь сошел с сеней“. „Ну так пойдемте искать его“, – отвечали другие; войдя в спальню и видя, что его тут нет, начали говорить: „Погибли мы теперь! Станем искать поскорее“. Зажгли свечи и нашли князя по кровавому следу: Андрей сидел за лестничным столпом; на этот раз борьба не могла быть продолжительна с ослабевшим от ран князем: Петр отсек ему руку, другие прикончили его».
