Самым крупным начинанием правительства компромисса было составление в июне 1550 г. нового Судебника, который заменил устаревший Судебник 1497 г. Исследования советских историков Б. А. Романова и И. И. Смирнова раскрыли правовое и социально-политическое значение этого выдающегося памятника русского законодательства. Если вспомнить жалобы, прозвучавшие на Соборе примирения, то можно было бы ожидать, что упорядочение судопроизводства будет отвечать чаяниям широких масс населения. Судебник предписал под угрозой «опалы» не «волочить дела», а давать управу жалобщикам «своего приказу». Взяточничество каралось в основном денежными штрафами — получатель их должен был выплатить «истцов иск», заплатить втрое судебные пошлины, выплатить «пеню», «что государь укажет». Тем не менее Судебник 1550 г. сохранил старую систему управления и суда на местах, но с поправками: власть наместников и волостелей сокращалась за счет уменьшения полномочий в области суда и усиления контроля над ними со стороны местной и центральной администрации. Впервые в общегосударственном масштабе была введена губная реформа, и дела о «ведомых известных разбойниках» передавались в ведение губных старост. В судопроизводстве наместников и волостелей отныне должны были участвовать старосты и целовальники — своеобразные присяжные заседатели, защищавшие интересы дворянства, черного крестьянства и посадских людей, что, впрочем, не способствовало упорядочению отношений между кормленщиками и детьми боярскими и всеми «христианами», а, напротив, еще больше накаляло атмосферу.
Центральная власть начинала отныне строго контролировать деятельность наместников: без доклада государю наместники не имели права «татя и душегубца и всякаго лихого человека… не продати (наказать штрафом. — Авт.), ни казнити, ни отпустити».5 Каждодневный контроль над деятельностью наместников должны были осуществлять в центре царские дьяки, выдававшие наместникам уставные грамоты, а местному населению доходные списки, т. е. документы, которыми определялись судебные и финансовые прерогативы наместников. Устанавливался единый размер наместничьих судебных пошлин.
Были также отменены торговые привилегии феодалов. Право сбора тамги (основной торговой пошлины того времени) переходило к царской администрации. Отмена торговых привилегий феодалов удовлетворяла требованиям посадской и волостной верхушки (купцов и ремесленников), все больше втягивавшихся в торговлю.
В отношении крестьянства Судебник 1550 г. сохранил старые права выхода крестьян один раз в году (за неделю до и неделю после Юрьева дня — 24 ноября) после уплаты так называемого пожилого{8}. Стоя на защите интересов холоповладельцев, Судебник разрешил обращать крестьян в холопов, не считаясь с Юрьевым днем, даже без уплаты господину «пожилого». Однако в интересах создания поместного войска он запретил холопить детей боярских, годных исполнять служилые обязанности.
Судебник впервые обратил внимание и на посадских людей. В их интересах он постановил «торговым людям городцким в манастырех в городских дворах не жити». Этим ограничивались возможности заклада посадских людей и затруднялось существование городских монастырских дворов. Новые законы должны были приниматься «с государева докладу и со всех бояр приговору» (статья 98).6 Дела должны были докладываться государю, а потом при участии Боярской думы принимался окончательный приговор.
В целом Судебник 1550 г. отражал компромисс между растущим дворянством, сторонником укрепления царского самодержавия, и феодальной знатью, цеплявшейся за права и прерогативы Боярской думы.
Царская власть, источники доходов которой были немногочисленны, а расходы велики, с завистью смотрела на богатства церкви и монастырей. Старец Артемий, представитель крайнего течения нестяжателей, писал в послании церковному собору 1551 г., что следует «села отнимати у монастырей».7 На совещании молодого царя с митрополитом Макарием 15 сентября 1550 г. была достигнута договоренность: монастырям запрещалось основывать новые слободы в городе, а в старых слободах ставить новые дворы. Посадские люди, бежавшие от тягла в монастырские слободы, возвращались на посад.
В январе-феврале 1551 г. церковный собор утвердил новый Судебник. На соборе были также зачитаны царские вопросы, составленные Сильвестром и проникнутые нестяжательским духом. Ответы на них составили сто глав приговора собора, получившего название Стоглавого или Стоглава. Царя и его окружение волновало, «достойно ли» монастырям приобретать земли, получать различные льготные грамоты.8 Прекращение царского вспомоществования монастырям, имеющим села и другие владения, лишало их постоянного дохода. Пекущихся об устройстве «небесных дел» постигло еще одно разочарование: Стоглав запретил из монастырской казны давать деньги в «рост» и хлеб «в насп», т. е. под проценты, чем лишил монастыри верного и постоянного дохода. Наконец, монастыри вместе со всей землей должны были участвовать в сборе «полоннничных денег» (налога на выкуп пленных), хотя церковнослужителей устраивало больше возносить к небу молитвы о спасении «плененных свободе».
Ряд участников Стоглавого собора — сторонники иосифлянства — встретили программу, изложенную в царских вопросах, ожесточенным сопротивлением. Церковно-монастырское землевладение объявлялось незыблемым, а покушавшиеся на него — «хищниками» и «разбойниками». Митрополит Макарий, сославшись на такие фальшивки, как грамота римского императора Константина («Константинов дар»), ярлык хана Узбека, якобы выданный митрополиту Петру, и др., дал понять, что церковные иерархи всеми средствами будут противиться поползновениям «земного царя» покуситься на собственность служителей «царя небесного».
Программу церковных реформ, намеченную Избранной радой, в наиболее существенных пунктах Стоглавый собор отклонил, Гнев Ивана IV после собора обрушился на наиболее видных представителей иосифлянства, 11 мая 1551 г., т. е. через несколько дней после завершения работы собора, была запрещена покупка монастырями вотчинных земель «без доклада» царю. У монастырей отбирались все земли бояр, переданные ими туда в малолетство Ивана. На царя отписывались поместные и черные земли, захваченные «насильством» у детей боярских и крестьян за долги. Суздальским, ярославским и стародубским княжатам запрещалось делать вклады в монастыри. Правда, одновременно монастырям удалось добиться отмены прав выкупа родовых вотчин во всех случаях, за исключением, когда это было оговорено в данной грамоте или завещании.
Наконец, в мае 1551 г. была произведена массовая «подпись» (подтверждение) старых жалованных грамот. Как правило, указывалось, что вновь подписанные грамоты не давали освобождения от ямских денег, посошной службы, мыта и тамги. Таким образом проводилось в жизнь решение Судебника об отмене тарханных грамот. В целом, несмотря на сопротивление церковников, правительству Избранной рады удалось нанести серьезный удар по церковно-монастырскому землевладению и податным привилегиям монастырей-вотчинников.
Ход Стоглавого собора показал, что чисто церковная идеология не могла удовлетворительно справиться с задачей теоретического обоснования самодержавия, более того, она даже приходила в некоторый конфликт с ним. Ф. Энгельс писал, что «…последовательный католик не может быть полезным гражданином. Это положение, подтверждаемое всей историей средних веков, действительно не только для протестантского, но и для всякого государства вообще. Кто все свое бытие, всю свою жизнь рассматривает как преддверие неба, не может относиться к земным делам с тем интересом, которого государство требует от своих граждан».9 То же можно сказать и о русской православной церкви.
Не решив финансового вопроса за счет секуляризации монастырской и церковной собственности, правительство Ивана IV вынуждено было изыскивать иные источники доходов. Введение новых прямых налогов — пищальных и полоняничных денег — потребовало произвести учет земель, с населения которых шли доходы в казну. Перепись, начатая в 1550 г., принципиально отличалась от предшествующих. Она сопровождалась реформой поземельного обложения: подворное обложение было заменено поземельным. На основных территориях вводилась новая единица — «большая соха», размеры которой колебались в зависимости от социального положения землевладельца. У служилых людей большая соха соответствовала 800 четвертям «доброй земли» в одном поле, у монастырей и церквей — 600 четвертям, у черносошных крестьян — 500. Таким образом, при равном количестве земли больше сох было у черносошных крестьян, которые, следовательно, и платили больше податей. Новая реформа несколько ущемляла интересы церковного землевладения. Это соответствовало общему духу реформ.
