Но уже возникали в Австралии обширные объединения таких племен или групп — предшественники и предвестники появления на Австралийском материке «настоящих» новых народов (их появление надо было ждать в относительно скором времени, если бы до берегов Австралии не добрались европейцы). Такие объединения могли включать в себя племена, говорящие на разных языках, но их уже связывала общая мифология, представление о родстве с соседями по крови.
Серьезным ученым выдвинута точка зрения, согласно которой всех австралийцев континента надо рассматривать как единый народ. По-видимому, это не так, но нельзя забывать, что между отдельными племенами австралийцев существовали связи — и хозяйственные, и культурные, и семейные. Советский этнограф Н. А. Бутинов особенно подчеркивает, что никакая местная «…группа сама просуществовать не могла, она была связана хозяйственно с соседними…».
Сейчас большинство лингвистов приходит к выводу о существовании австралийской семьи языков.
Один ученый пишет о «замечательной близости фонетических систем всех австралийских языков», другой говорит об «интенсивных культурных и лингвистических связях между отдаленными частями континента», третий констатирует, что языки Австралии «в основе своей едины» и «составляют единую семью языков».
Само по себе сходство отдельных языков внутри семьи тем большее, чем ближе друг к другу живут люди, на них говорящие, нельзя считать чем-то экстраординарным. Еще в XIX веке сходная картина, пусть не без исключений и большей частью без «взаимопонимания» соседей, была установлена в Европе для индоевропейских языков. Украинский язык ближе к русскому, чем польский, сербский ближе к чешскому, чем русский, у немецкого и польского языка больше общих черт, чем у немецкого и русского, и так далее.
Тоже своеобразная лингвистическая непрерывность, только далеко не первобытная. Такая непрерывность, как и разрывы в ней, объяснимы конкретной историей Европы. Может быть, то же надо сказать об «австралийской непрерывности»?
Надо добавить, что, по самым щедрым расчетам, австралийские языки выделились из «праавстралийского» языка самое большее 20 тысяч лет назад. Человечество же обладает вполне членораздельной речью, как полагают антропологи, по меньшей мере сорок — пятьдесят тысяч лет, а может быть, с начала эпохи неандертальцев, то есть уже 200–300 тысячелетий. И очень трудно по нынешней языковой картине мира восстановить древнюю. Может быть, в конце концов теория первобытной лингвистической непрерывности окажется доказана. Тогда это будет очередное торжество человеческой мысли над временем. Но не исключено, что эта теория будет и опровергнута и станет восприниматься когда-нибудь как «миф …цатого века», отличающийся только научным обоснованием, но не степенью близости к истине, от мифов о вавилонской башне или великой ссоре из-за брачных законов.
Да, трудно установить, что было в «начале начал». Да и что считать началом в истории организации человечества в отдельные группы?
Сейчас нам не нужно слишком далеко углубляться в прошлое. И все-таки как не отметить, что есть ученые-археологи, которые и в находках времен палеолита, времен древнего каменного века видят признаки этнического деления, существовавшего среди наших предков десятки тысяч и даже сотни тысяч лет назад. Дело в том, что часто обитатели разных районов «оставили» нам вещи, отличающиеся настолько, что мы бы сегодня уверенно отнесли их хозяев к разным культурам. Кроме того, нет сомнений, что и тридцать — сорок тысяч лет назад наши предки говорили на разных языках.
Район расселения человечества и предчеловечества уже сотни тысяч лет назад был слишком велик, чтобы в нем могло поддерживаться единство языка, согласно тем лингвистическим законам, которые мы знаем. Вероятно, этническое деление могло быть развито даже гораздо сильнее, чем сейчас, в силу большей разобщенности отдельных групп людей, занимавшихся охотой и собирательством.
Но Ю. В. Бромлей в книге «Этнос и этнография» предостерегает против ошибки, которую можно сделать, посчитав большую область с однотипной археологической культурой местом расселения древней этнической общности. В тех условиях население сотен тысяч квадратных километров никак не могло осознавать себя единым целым. Не обязательно люди, жившие на такой большой территории, должны были и говорить на близких языках.
…В романах из первобытной жизни авторы обычно видят в древних группах людей племена во главе с вождями; иногда, особенно в плохих зарубежных фильмах (вроде английского кинофильма «Миллион лет до нашей эры»), изображается, как порядок в племени поддерживается почти ежечасно применяемой силой, а вождем становится самый могучий мужчина, убив своего предшественника.
На самом же деле образцы древнейшего типа строения общества нам дают, по-видимому, аборигены Австралии. Царящему в племени порядку, основанному прежде всего на выработанных огромным опытом общества обычаях, может позавидовать любая цивилизация. Родовая дисциплина, державшаяся на сочетании самых разных средств духовного воздействия на человека, вплоть до табу, поразила всех путешественников, живших в гостях у первобытных народов. У большинства австралийцев нет, как я уже говорил, даже вождей и племенных советов — координация действий отдельных родов, да и племен, в нужных случаях обеспечивается и без этого. (Кстати, мы, видимо, часто преувеличиваем значение в прошлом единой власти для общества. Долго считали, например, что только после образования в Месопотамии, междуречье Тигра и Евфрата, государства и появления царской власти стало здесь возможно создание грандиозной системы искусственного орошения. Последние раскопки показали, что эта система была создана еще в «доцарский» период усилиями сотрудничавших между собой независимых общин).
Ряд ученых склоняется все-таки к тому, чтобы называть австралийские племена — предплеменами. Ну что же, это еще сильнее подчеркивает древность таких этнических образований.
Вероятно, поскольку у нас речь идет прежде всего о народах, для этой книги «началом начал» можно считать время, когда началось не столько превращение предплемен в племена, сколько племен — в народности.
ОСНОВАНИЕ
Жить народ может иногда без общей и единой для него территории, без единого языка, без многого другого, чем обладает большинство народов. Так человек может пережить свою мать. Но родиться без нее невозможно. И когда народ возникает, у него всегда есть точный адрес, даже если он позже меняет его, покидая прародину.
С чего начинается народ? Сегодня это один из самых важных и сложных вопросов истории и этнографии. А когда-то эта проблема решалась чрезвычайно просто. Древние греки, например, были уверены, что народы начинаются точно так же, как аристократические семьи. А уж аристократические семьи, понятно, вели свой род или от знаменитых детей неизвестных родителей, или, что было гораздо удобнее и почетнее, от богов. Впрочем, «чужие» народы могли происходить не только от героев и богов, но и от чудовищ. Важно и трудно было установить только, от каких именно богов или чудовищ.
И русский поэт Валерий Брюсов писал в начале века:
…Народ, взлюбивший буйство и войну,
Сыны Геракла и Эхидны, скифы.
Да, согласно древней легенде, первый Скиф (с большой буквы) был младшим сыном героя Геракла и полудевы-полузмеи Эхидны.
Впрочем, эту версию рассказали великому древнегреческому историку Геродоту поселившиеся среди скифов греки. Сами-то скифы полагали, что они потомки союза между Зевсом и дочерью реки Борисфена (Днепра).
Надо отдать должное Геродоту — в версию с Зевсом и Борисфеном он не поверил совсем, в версии относительно Геракла и Эхидны явно сомневался. Гораздо более вероятным казалось ему сказание о приходе скифов в Причерноморье из Азии. Но ведь это сказание отвечало только на вопрос, откуда появились в Европе скифы, но не на другой, гораздо более важный: как вообще возник скифский народ.
