Во время золотой и алмазной лихорадок статус Бразилии поднялся до вице-королевства. Собственно, титул вице-короля Бразилии встречается в документах с 1640 года, но его присвоение было эпизодическим – не все генерал-губернаторы становились вице-королями. Но с 1763 года, в котором столица была перенесена из Сальвадора в Рио-де-Жанейро, Бразилией стали управлять вице-короли – колонии, которая по своему богатству превосходила метрополию, было несообразно находиться под властью «простого» генерал-губернатора. Перенос столицы тоже был обусловлен «лихорадками» – золото и алмазы отправлялись в Португалию через Рио-де-Жанейро, ставший основным связывающим звеном между колонией и метрополией, так что правительственным учреждениям было удобнее располагаться здесь.
Надо сказать, что золотая и алмазные лихорадки приносили бразильской экономике не только пользу, но и вред. В начале XVIII века многие северные районы практически обезлюдели, плантации и ранчо приходили в запустение, потому что на них некому было работать. Рабов начали ввозить в невиданных прежде количествах – по пятьдесят тысяч в год, но все они оставались на рудниках. Покупка рабов для использования на сельскохозяйственных работах стала очень дорогим «удовольствием», но ведь золотом невозможно питаться, и одежду из него не сошьешь… К счастью, повальное безумие длилось недолго, да и цены на продовольствие и прочие сельскохозяйственные товары резко возросли, что побудило многих искателей счастья вернуться к традиционным занятиям отцов и дедов.
Глава восьмая
Бразилия во второй половине XVIII века
Настает день, когда повзрослевшие дети начинают превосходить своих родителей, и именно это произошло с Бразилией в середине XVIII века. Бразилия богатела и развивалась, в то время как Португалия совершенно некстати ввязалась в Войну за испанское наследство [53] на стороне Англии. Никаких выгод из этой войны Португалия не извлекла, напротив – попала под сильное британское влияние, которое с годами все усиливалось и усиливалось. Ничего удивительного в этом не было, ведь Великобритания динамично развивалась, в то время как Португальское королевство пребывало в стагнационном упадке, поскольку не могло избавиться от феодальных пережитков, тянущих его назад. Жизнь требовала перемен, требовала перехода от феодализма к капитализму, но Португалия не была готова к этому. Верность традициям – хорошее качество, до тех пор, пока она не превращается в оковы, препятствующие развитию. Вдобавок португальская государственность сильно ослабла в период Иберийской унии, когда португальскими территориями управляли испанцы.
Домингуш Антониу де Секейра. Портрет Жуана VI. (1802–1806)
Короче говоря, к середине XVIII века Португалия уже не была одной из сильнейших морских держав. От былого величия остались только воспоминания. В Индии она сохраняла свои колонии, но влияние в этом регионе полностью перешло к Британии. В Индонезии португальцев теснили голландцы. Да что там говорить! Португалия не смогла удержать даже ближайшую свою колонию – город Сеуту [54], который испанцы оставили у себя после расторжения Иберийской унии, и Лиссабону пришлось смириться с этим наглым грабежом.
Стремясь удержаться на плаву, Португалия сделала ставку на союз с Великобританией, который был скреплен рядом торговых договоров, выгодных только на первый взгляд, – сотрудничество с британцами наносило крупный политический ущерб, превращая Португалию в британского сателлита.
Если в Португалии наблюдался регресс, то Бразилия активно развивалась. К концу XVIII века на долю Бразилии приходилось около восьмидесяти пяти процентов португальского колониального импорта и примерно половина всего импорта королевства. Порядки в колонии были не такими жесткими, как в метрополии, но проблем хватало, и главной из них было повсеместное использование малоэффективного рабского труда. Низкая производительность хозяйств, в которых трудились рабы, была всего лишь одной стороной медали. Наличие дешевой рабочей силы не располагало к внедрению технических новшеств, и таким образом тормозился прогресс.
Метрополия, державшая в своих руках всю внешнюю колониальную торговлю, была заинтересована в определенных товарах, ввиду чего бразильское хозяйство было узкоспециализированным, ориентированным на производство ограниченного ассортимента сельскохозяйственной продукции и добычу золота, алмазов, а также ценных пород дерева. Промышленность совершенно не развивалась, что давало метрополии возможность сбывать в Бразилии импортные промышленные товары по высоким ценам. Бразильцы традиционно используют мало соли, предпочитая подчеркивать вкус пищи при помощи малагеты [55] и прочих пряностей. Считается, что эта привычка берет начало с давних времен, когда, из-за королевской монополии, соль стоила очень дорого и не всякий мог позволить себе вдоволь солить пищу.
Какие-то отрасли хозяйства не развивались ввиду отсутствия соответствующих условий, а какие-то находились под запретом властей, как, например, культивирование оливковых деревьев (импорт оливкового масла приносил большие доходы португальским торговцам). Промышленная выработка тканей тоже была запрещена, поскольку они ввозились из метрополии. Бразильскими были лишь низкокачественные ткани кустарного производства, которые шли на одежду бедняков и рабов. Пожалуй, наиболее абсурдным из этих абсурдных ограничений был запрет на кораблестроение, и это в заокеанской колонии, которая сообщалась с миром (Европой и Африкой) водными путями и была богата корабельной древесиной.
В XVIII веке к сахарному тростнику добавились еще две популярные сельскохозяйственные культуры, без которых невозможно представить современную Бразилию – кофе и хлопок. Трудно представить Бразилию, без кофе, ведь сейчас на долю нашей страны приходится треть его мирового производства), но до 1723 года о нем здесь не знали и довольствовались мате [56], пока из Кайенны [57] не привезли первую партию зерен для посадки. Во второй половине XVIII века Бразилия уже импортировала и кофе, и хлопок. По мере затухания золотой лихорадки земли Минас-Жерайса начали отводить под земледелие и скотоводство и таким образом в Бразилии появился новый сельскохозяйственный регион.
Панорамный вид на Ору-Прету. Кон. XIX века
До определенного момента метрополия всячески старалась стимулировать эмиграцию за океан, поскольку неосвоенные земли – это ничьи земли, мало того, что они не приносят пользы, так еще их в любой момент могут захватить враги – испанцы, или, скажем, британцы. Но золотая лихорадка вызвала такой интенсивный отток населения из метрополии, что в 1732 году Совет заморских владений выразил беспокойство по этому поводу – мол, если дело пойдет и дальше такими же темпами, то скоро в Бразилии будет больше португальцев (имелись в виду и потомки португальских колонистов), чем в метрополии, а резкое сокращение численности населения метрополии было невыгодно короне. Однако же интенсивность иммиграции начала снижаться лишь по мере угасания золотой лихорадки, и к концу XVIII века в Бразилии проживало более трех миллионов человек (не считая рабов).
Если колония по экономическим показателям и по количеству населения начинает опережать метрополию, то рано или поздно она захочет стать самостоятельной, ибо сильным не пристало подчиняться слабым. Но всему свое время, как говорят бразильцы. Известный журналист Луис да Камара Каскудо, великий знаток бразильского фольклора и национальных традиций, писал в своей «Истории бразильской кухни», что «фасоль, сваренная с водой, мясом и солью – это еще не фейжоада, [58] а грубая фасолевая похлебка, которую могут есть лишь бедняки. Между такой похлебкой и фейжоадой существует огромная разница. Фейжоада подразумевает отбор и тщательное приготовление мяса, бобов и овощей». Точно также и борьба за независимость подразумевает, что общество должно дойти до определенной кондиции, чтобы откликнуться на призыв к свободе. Тщательную подготовку тоже нельзя сбрасывать со счетов, ведь серьезные дела не делаются наспех и наобум.
