Церковь полна молящихся. Свита, генералы, офицеры, солдаты, публика. Особенно горячо молятся казаки, генерал Алексеев. Государь впереди, на левом клиросе, скрытый иконами. В эту службу с Государем случился первый припадок. Государь почувствовал мучительную боль в середине груди. Она продолжалась с четверть часа. - Я едва выстоял, - сообщал о том Государь Царице, - и лоб мой покрылся каплями пота. Я не помню, что это было, потому что сердцебиения у меня не было, но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы.
После обедни Государь прошел в Штаб и принял доклад от Алексеева. За завтраком приглашенных было больше, чем всегда. С тревогой вглядывались многие в Государя. Его Величество казался спокойным. Государь только что получил вчера написанное письмо от Царицы, в котором Царица со слов Протопопова описывала все движение, "как хулиганское движение мальчишек и девчонок".
В 1 ч. 40 м. Алексеев получил от Хабалова дополнительную к вчерашней телеграмму, отправленную 26 февраля в 13 ч, 5 м. следующего содержания:
"К No 486. Доношу, что в течение второй половины 25 февраля толпы рабочих, собиравшихся на Знаменской площади и у Казанского собора, были неоднократно разгоняемы полицией и воинскими чинами. Около 17 ч., у Гостиного двора демонстранты запели революционные песни и выкинули красные флаги с надписью "Долой войну". На предупреждение, что против них будет применено оружие, из толпы раздалось несколько револьверных выстрелов, одним из коих был ранен и голову рядовой 9-го Зап. кав полка. Взвод драгун спешился и открыл огонь по толпе, при чем убито 3 и ранено 10 человек. Толпа мгновенно рассеялась. Около 18 час. в наряд конных жандармов была брошена граната, которой ранен один жандарм и лошадь. Вечер прошел относительно спокойно. 25 февраля бастовали двести сорок тысяч рабочих. Мною выпущено объявление, воспрещающее скопление народа на улицах и подтверждающее населению, что всякое проявление беспорядков будет подавлено силою оружия. Сегодня, 26 февраля, с утра в городе спокойно. No 3703. Хабалов".
Телеграмма была направлена Государю. После завтрака Государь поехал на автомобиле на прогулку по Бобруйскому шоссе, к часовне в память боев 1812 г. Государя сопровождали: Воейков, Граббе, Федоров и герцог Лейхтенбертский. У часовни вышли. Пошли пешком. Государь казался озабоченным. Задумчивый, Он почти не разговаривал.
Чай прошел обычно.
В 6 ч. с половиной Государь поблагодарил Царицу телеграммой за письмо и написал ей коротенькое письмо, в котором были такие строки: "Я надеюсь, что Хабалов сумеет быстро остановить эти уличные беспорядки. Протопопов должен дать ему ясные и определенные инструкции. Только бы старый Голицын не потерял голову".
Видимо, Государь совершенно неправильно, ошибочно представлял себе взаимоотношение высших властей теперь в столице, если считал, что Протопопов может давать какие-то инструкции Хабалову. Видимо, Государь все еще верил во всезнание, энергию и распорядительность Протопопова. Протопопов же, как мы видели, ровно ничего не делал полезного, сообщал Императрице неправильные, успокоительные сведения, радовался, что свалил всё на Хабалова и затем, перетрусивши, совсем исчез.
***
Однако, в Ставке далеко не все были так спокойны. С утра все только и говорили, что о столичных событиях. Всеми путями из Петрограда приходили самые тревожные сведения. Начальник Дворцовой полиции, полковник Герарди настолько потерял равновесие, что, придя в тот день к Дворцовому коменданту, просил разрешения уехать в Царское Село к семье.
"Увидя, что Герарди совершенно потерял голову, - писал позже Воейков, - я счел за лучшее отстранить его от исполнения ответственных обязанностей, на которые он в подобном состоянии был уже неспособен". Воейков разрешил Герарди уехать и заменил его чиновником Дворцовой полиции Гомзиным, когда-то служившим в гвардии.
Воейков был взволнован тем более, что в этот день он не получил от полковника Ратко никакой информации из Царского Села. Его попытки переговорить по телефону с кем-либо из старших чинов его канцелярии оказались безрезультатными. Их в канцелярии не было. Как иронизировал позже генерал, они были заняты составлением конституции у Вел. Кн. Павла Александровича.
Вызванный в 5 ч. к телефону из Царского Села генералом Спиридовичем, о чем сказано выше, ген. Воейков, видимо, не принял должного значения тому разговору, хотя позже, наговорив в своей книге комплиментов Спиридовичу, писал так о том разговоре:
"То обстоятельство, что, передавая мне эти сведения, полученные от Департамента полиции, генерал Спиридович не сказал мне ничего утешительного от себя лично, еще более утвердило меня в убеждении, что положение безвыходно".
Сам генерал Воейков заявляет: "В этот день это был единственный мой разговор с Царским Селом". Раз это так, то приходится признать, что в тот важный исторический момент осведомленность единственного, чисто политического органа около Его Величества, осведомленность Дворцового коменданта была неудовлетворительна. Даже 26 февраля, вечером, Дворцовый комендант еще не знал, что, как и почему происходит в Петрограде.
***
После пятичасового чая, Государь получил следующую телеграмму от председателя Гос. Думы Родзянко:
"Положение серьёзное. В столице анархия.
Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы этот час ответственности не пал на Венценосца."
Телеграмма эта вполне отражала всю растерянность, царившую в Петрограде, растерянность самого Родзянки, но в Ставке этого не понимали. Государь показал телеграмму графу Фредериксу и Воейкову, причем сказал графу: - "Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать".
Однако, телеграмма Родзянки не могла не произвести тревожного впечатления. К тому же Воейков доложил про разговор со Спиридовичем. Обед прошел, как обычно. Но, после обеда Государь, несмотря на кажущееся спокойствие, решил возвращаться в Царское Село.
В 9 ч. 20 м. вечера Государь послал Императрице телеграмму, в которой писал между прочим: "Выезжаю послезавтра". Около 10 ч., вышедший от Государя Воейков, объявил заведывающему своей канцелярией, что отъезд назначен на 2 ч. 30 м. 28 февраля и стал отдавать предварительные распоряжения.
Государь же, выйдя в столовую, сыграл несколько партий в домино с Ниловым, Граббе и Мордвиновым. Государь казался озабоченным и скоро распрощался с партнерами. Об отъезде Государь им, однако, не сказал.
В этот вечер, у горячившегося генерала Дубенского зародилась несчастная мысль прекратить беспорядки в Петрограде, послав туда с войсками генерал-адъютанта Иванова. "Ведь вот, в первую революцию Иванов блестяще усмирил какой-то бунт, а затем был отличным генерал-губернатором в Кронштадте". Дубенский отправился к лейб-хирургу Федорову и красноречиво убеждал его подсказать эту мысль Государю. До позднего вечера сидели несколько человек у Федорова и слушали горячую речь Дубенского. Прощаясь, Федоров обещал начать с утра хлопотать за посылку Иванова.
***
В 22 ч. 22 м., 26 февраля с аппарата Ставки приняли из Петрограда следующую телеграмму Председателя Государственной Думы Родзянко по адресу: Начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего Алексееву:
"Волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры. Основы их - недостаток печеного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику, но главным образом, полное недоверие к власти, неспособной вывести страну из тяжкого положения. На этой почве, несомненно, разовьются события, сдержать которые можно временно путем пролития крови мирных граждан, но которых, при повторении, сдержать будет невозможно. Движение может переброситься на железные дороги и жизнь страны замрет в самую тяжелую минуту. Заводы, работающие на оборону в Петрограде, останавливаются за недостатком топлива и сырого материала. Рабочие остаются без дела и голодная безработная толпа вступает на путь анархии стихийной и неудержимой. Железнодорожное сообщение по всей России в полном расстройстве.
На Юге, из 63 доменных печей работают только 28, ввиду отсутствия подвоза топлива и необходимого материала. На Урале из 92 доменных печей остановилось 44 и производство чугуна, уменьшаясь изо дня в день, грозит крупным сокращением производства снарядов. Население, опасаясь неумелых распоряжений властей, не везет зерновых продуктов на рынок, останавливая этим мельницы и угроза недостатка муки встает во весь рост перед армией и населением. Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно бессильна восстановить нарушенный порядок. России грозит унижение и позор, ибо война при таких условиях не может быть победоносно окончена. Считаю необходимым и единственным выходом из создавшегося положения безотлагательное призвание лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения. За таким правительством пойдет вся Россия воодушевившись вновь верою в себя и своих руководителей.
