На заседании большевистского ЦК, после критики Ленина, проект декрета о земле Милютина и Ларина отклонили. Сам Владимир Павлович в воспоминаниях подтвердил это в более мягкой форме: «Мы были лишены возможности долгого обсуждения», а посему «окончательную формулировку и написание проекта декрета о земле» поручили Ильичу[1185].
Наталья Ивановна Седова – жена Троцкого – записала в своем дневнике: «Я зашла в комнату Смольного, где увидела Владимира Ильича, Льва Давидовича, кажется Дзержинского, Иоффе и еще много народу. Цвет лица у всех был серо-зеленый, бессонный, глаза воспаленные, воротнички грязные, в комнате было накурено… Мне казалось, что распоряжения даются, как во сне». И Наталья Ивановна вдруг подумала, что если они не выспятся и не поменяют воротнички – все рухнет[1186].
Но это взгляд со стороны. Сами члены ЦК ощущали себя совсем по-иному. «Все несколько утомлены бессонными ночами, – писал тот же Милютин, – но напряжение нервов, важность совершающегося – все это делает незаметным утомленность, наоборот, веселые разговоры прерываются разными шутливыми замечаниями»[1187].
О том, чтобы в этой круговерти поменять воротнички, не могло быть и речи. А вот часок-другой передохнуть – можно было попробовать. Разбрелись кто-куда. Ленин, Троцкий и Сокольников устроились, как пишет Григорий Яковлевич, «в одной из комнат Смольного – видимо, занятой издательством ЦИК. В ней не было никакой мебели. Навалены были кипы газет. Ночевало нас трое. Мы улеглись на газетных кипах, укрылись газетными листами и так продремали несколько часов». Троцкий добавляет, что потом две подушки и одеяла все-таки принесли.
Троцкий пишет о Ленине: «На уставшем лице бодрствуют ленинские глаза. Он смотрит на меня дружественно, мягко, с угловатой застенчивостью… – “Знаете, – говорит он нерешительно, – сразу после преследований и подполья к власти…” – он ищет выражения, – “es schwindelt [кружится голова]”, – переходит он неожиданно на немецкий язык и показывает рукой вокруг головы. Мы смотрим друг на друга и чуть смеемся. Все это длится не более минуты-двух. Затем простой переход к очередным делам»[1188].
Так что поспать Ленину так и не удалось. Он поднялся на 3 этаж, где размещался Военно-революционный комитет. Те указания, которые были даны ночью на заседании ЦК, успешно реализовывались. В пять утра заняли телеграф. Около шести моряки Гвардейского флотского экипажа захватили Государственный банк. В седьмом часу под руководством Лашевича и Калягина красногвардейцы Выборгского района и солдаты Кексгольмского полка разоружили юнкеров на Центральной телефонной станции и отключили связь с Зимним дворцом и штабом округа. К семи часам, прямо под окнами Керенского, моряки отбросили юнкеров, охранявших Дворцовый мост. В восемь был занят Варшавский вокзал[1189].
Наивно звучат утверждения, что власть, мол, «валялась на дороге и только большевики догадались подобрать её». Власть не валялась на дороге подобно дамской шляпке, которую сдуло ветром. Охотников до власти было множество. Но ее надо было не подбирать, а завоевывать. Шаг за шагом. Ибо Временное правительство собиралось удерживать ее до конца, не считаясь ни с чем. Буквально накануне, в беседе с английским послом Бьюкененом, Керенский, говоря о большевиках, «не раз восклицал: “Я желаю только того, чтобы они вышли на улицу. И тогда я их раздавлю”»[1190]. Он все еще надеялся, что ударные части все-таки прибудут с фронта.
Основания для таких надежд были. Под утро начальник штаба главковерха генерал Николай Николаевич Духонин, еще до отключения связи с Зимним, сообщил из Ставки генералу Левицкому, что приказ об отправке в Петроград 44-ой пехотной дивизии с двумя батареями, 5-й Кавказской казачьей дивизии с артиллерией, 43-го Донского казачьего полка, 13-го и 15-го Донских полков с артиллерией, 3-го и 6-го самокатных батальонов уже отдан[1191].
К казакам, расквартированным в самой столице, на рассвете обратился сам Керенский: «Во имя свободы, чести и славы родной земли Верховный главнокомандующий приказал 1,4, 14-му казачьим полкам выступить на помощь ЦИК Советов, революционной демократии и Временному правительству для спасения гибнущей России». Казаки запросили поддержки пехоты и заявили, что через 15–20 минут «начнут седлать лошадей»[1192].
В самом Зимнем дворце в это время находилось около 3 тысяч офицеров, казаков, юнкеров и ударниц женского «батальона смерти»[1193]. Американскому журналисту Джону Риду удалось пробраться во дворец. «В подъезде дворца, – рассказывает он, – от нас вежливо приняли пальто и шляпы все те же старые швейцары в синих ливреях с медными пуговицами и красными воротниками с золотым позументом. Мы поднялись по лестнице. В темном, мрачном коридоре, где уже не было гобеленов, бесцельно слонялись несколько старых служителей…
К нам подошел старик-швейцар: “Нельзя, барин, туда нельзя!” – “Почему, дверь заперта?” – “Чтоб солдаты не ушли”, – ответил он… Мы открыли дверь… По обеим сторонам на паркетном полу были разостланы грубые и грязные тюфяки и одеяла, на которых кое-где валялись солдаты. Повсюду груды окурков, куски хлеба, разбросанная одежда и пустые бутылки из-под дорогих французских вин… Душная атмосфера табачного дыма и грязного человеческого тела спирала дыхание… На меня вдруг пахнуло слева запахом спирта и чей-то голос заговорил на плохом, но беглом французском языке: “…Американцы? Очень рад! Штабс-капитан Владимир Арцыбашев. Весь к вашим услугам… Мне бы очень хотелось уехать из России. Я решил поступить в американскую армию… Не будете ли вы добры помочь мне в этом деле у вашего консула»”»[1194].
Поскольку «гарнизон» Зимнего, располагавший броневиками и орудиями, был достаточно велик, а бездействие лишь разлагало его, решено было до прихода фронтовых частей активизировать оборону. Отряд офицеров-ударников из 32 человек направили развести Николаевский мост. Однако, увидев, что его охраняют около 200 матросов и рабочих, ударники поспешно ретировались. То же самое случилось с полуротой женского батальона, отправленной для разведения Троицкого моста. Прибыв на место и узрев направленные на них пулеметы Петропавловской крепости, ударницы убрались восвояси. Столь же безуспешной оказалась и попытка юнкеров, предпринятая около 8 часов утра, отбить телеграф[1195].
Получив доклад командующего округом Полковникова о том, что положение «критическое» и в «распоряжении правительства нет никаких войск», Керенский решает выехать из Петрограда навстречу якобы идущим на помощь фронтовым частям. В 9 часов утра 25 октября он назначает временным главой Временного правительства Александра Ивановича Коновалова и приказывает изыскать для своей поездки в Псков автомобиль[1196].
Именно в это время в Смольном, в помещении Военно-революционного комитета началось совещание членов большевистского ЦК и ВРК. Сергей Уралов – член Центрального совета фабзавкомов и комиссар ВРК, находившийся там в этот момент, вспоминал: «Мне необычайно повезло, совершенно неожиданно я очутился не то на заседании ЦК, не то на совещании отдельных членов ЦК – понять было трудно».
В комнату вошел Владимир Ильич, «быстрой походкой подошел к стоящему прямо против двери у окна маленькому канцелярскому столику и, отодвинув старенький венский стул, сел за столик… Вслед за Лениным в комнату вошли Дзержинский, Сталин, Свердлов, Урицкий и другие, всего человек семь или восемь. Вошедшие разместились вокруг Владимира Ильича, кто на подоконнике, кто у окна, кто у столика, один стоял напротив Ильича, опершись коленкой на стул, остальные стояли вокруг стола. В. И. Ленин был в те минуты заметно взволнован…»[1197]
По первоначальным наметкам ВРК «предполагалось, – пишет Антонов-Овсеенко, излагая план взятия Зимнего дворца, – начать наступление ранним утром 25-го…» Основной ударной силой должны были стать балтийские моряки из Гельсингфорса и Кронштадта. Но выяснилось, что эшелон из Финляндии из-за поломки паровоза застрял в чистом поле у Выборга. А кронштадцы лишь в 9 часов закончили погрузку десанта на корабли и вот-вот начнут двигаться к Петрограду. И по мнению ВРК, пишет Антонов-Овсеенко, «начинать без них атаку Зимнего [было] рискованно»[1198].
Между тем, в 12 часов предполагалось открытие II съезда Советов[1199]. И говоря о том, что Ленин «был в те минуты заметно взволнован», Уралов отметил и другое. Лицо Владимира Ильича – как у человека, пришедшего к важному для него выводу, – выражало «непреклонную решительность». Он был уверен, что пора ставить точку.
Деятельность правительства восставшие парализовали полностью. Его заблокировали в Зимнем дворце. Учреждением, которому – одни добровольно, другие вынужденно – подчинялись в Петрограде буквально все, стал ВРК. К нему обращались уже не только в связи с ходом восстания, положением в районах, снабжением населения продовольствием, но и по вопросам, возникавшим на заводах, даже по сугубо частным делам граждан, ибо все прочие учреждения были закрыты. И теперь ВРК имел все основания для того, чтобы объявить себя единственным органом государственной власти.
