– Monsieur, venez chez nous pour un moment.[13]
– Что такое? – удивился прохожий.
– Зайдите, monsieur, к нам, у нас весело.
– Зачем я зайду?
– Теперь, monsieur, трактиры заперты, а у нас пиво и водка есть, у нас интересно для вас, зайдите!
От стены отделилась высокая фигура и за рукав потащила его вниз.
Тот не сопротивлялся и шел, опустив руку в карман короткого пальто и крепко стиснув стальной, с острыми шипами, кастет.
– Entrez![14] – раздалось у него над самым ухом.
Дверь отворилась. Перед вошедшим блеснул красноватый свет густого пара, и его оглушил хаос звуков. Еще шаг, и глазам гостя представилась яркая картина истинной трущобы. В громадном подвале, с мокрыми, почерневшими, саженными сводами стояли три стола, окруженные неясными силуэтами. На стене, близ входа, на жестяной полочке дымился ночник, над которым черным столбиком тянулся дым, и столбик этот, воронкой расходясь под сводом, сливался незаметно с черным закоптевшим потолком. На двух столах стояли лампочки, водочная посуда, остатки закусок. На одном из них шла ожесточенная игра в банк. Метал плотный русак, С окладистой, степенной рыжей бородой, в поддевке. Засученные рукава открывали громадные кулаки, в которых почти скрывалась засаленная колода. Кругом стояли оборванные, бледные, с пылающими взорами понтеры.
– Транспа-арт с кушем! – слышалось между играющими.
– Семитка око…
– Имею… На-пере-пе…
– Угол от гривны!
За столом, где не было лампы, а стояла пустая бутылка и валялась обсосанная голова селедки, сидел небритый субъект в форменной фуражке, обнявшись с пьяной бабой, которая выводила фальцетом:
И чай пи-ла, я, бб-буллки-и ела,
Паз-за-была и с кем си-идела.
За столом средним шел оживленный спор. Мальчик лет тринадцати, в лаковых сапогах и «спинчжаке», в новом картузе на затылке, колотил дном водочного стакана по столу и доказывал что-то оборванному еврею:
– Слушай, а ты…
– И што слушай? Что слушай? Работали вместе, и халтура пополам.
– Оно и пополам; ты затыривал – я по ширмохе, тебе двадцать плиток, а мне соловей.
– Соловей-то полета ходить небось.
– Провалиться, за четвертную ушел…
– Заливаешь!
– Пра слово… Чтоб сгореть!
– Где ж они?
– Прожил; коньки вот купил, чепчик. Ни финажки в кармане… Глянь-ка, Оська, какой стрюк заполз!
Оська оглянулся на вошедшего.
– Не лягаш ли?
– Не-е… просто стрюк шатаный.[15] Да вот узнаем… Па-алковница, что кредитного[16], что ли, привела?
Стоявшая рядом с вошедшим женщина обернула к говорившему свое густо наштукатуренное лицо, подмигнула большими, черными, ввалившимися глазами и крикнула:
– Барин пива хочет! Monsieur, садитесь!
Тот, не вынимая правой руки и не снимая низкой, студенческой шляпы, подошел к столу и сел рядом с Иоськой.
Игравшие в карты на минуту остановились, осмотрели молча – с ног до головы – вошедшего и снова стали продолжать игру.
– Что ж, барин, ставь пива, угости полковницу, – заговорил мальчишка.
– А почем пиво?
– Да уж расшибись на рупь-целковый, всех угощай… Вон и барон опохмелиться хочет, – указал Иоська на субъекта в форменной фуражке.
Тот вскочил, лихо подлетел к гостю, сделал под козырек и скороговоркой выпалил:
– Барон Дорфгаузен, Оттон Карлович… Прошу любить и жаловать, рад познакомиться!..
– Вы барон?
– Ma parole…[17]
Барон и коллежский регистратор… В Лифляндии родился, за границей обучался, в Москве с кругу спился и вдребезги проигрался…
– Проигрались?
– Вчистую! От жилетки рукава проиграл! – сострил Иоська.
Барон окинул его презрительным взглядом.
– Ma parole! Вот этому рыжему последнее пальто спустил… Одолжите, mon cher, двугривенный на реванш… Ma parole, до первой встречи…
– Извольте…
Барон схватил двугривенный, и через минуту уже слышался около банкомета его звучный голос:
– Куш под картой… Имею-с… Имею… Полкуша напé, очки вперед…
– Верно, сударь, настоящий барон… А теперь свидетельства на бедность – викторки строчит… Как печати делает! – пояснял Иоська гостю… – И такцыя недорога. Сичас, ежели плакат – полтора рубля, вечность – три.
– Вечность?
– Да, дворянский паспорт или указ об отставке… С орденами – четыре… У него на все такцыя…
– Удивительно… Барон… Полковница…
– И настоящая полковница… В паспорте так. Да вот она сама расскажет…
И полковница начала рассказывать, как ее выдали прямо с институтской скамьи за какого-то гарнизонного полковника, как она убежала за границу с молодым помещиком, как тот ее бросил, как она запила с горя и, спускаясь все ниже и ниже, дошла до трущобы…
– И что же, ведь здесь очень гадко? – спросил участливо гость.
– Гадко!.. Здесь я вольная, здесь я сама себе хозяйка… Никто меня не смеет стеснять… да-с!
– Ну, ты, будет растабарывать, неси пива! – крикнул на нее Иоська.
– Несу, оголтелый, что орешь! – И полковница исчезла.
– Malheur![18] Не везет… А? Каково… Нет, вы послушайте. Ставлю на шестерку куш – дана. На-пе́ – имею. Полкуша на-пе́, очки вперед – пятерку – взял… Отгибаюсь – уменьшаю куш – бита. Иду тем же кушем, бита. Ставлю насмарку – бита… Три – и подряд! Вот не везет!..
– Проиграли, значит?
– Вдребезги… Только бы последнюю дали – и я Крез. Талию изучил, и вдруг бита… Одолжите… до первой встречи еще тот же куш…
– С удовольствием, желаю отыграться.
– All right![19] Это по-барски… Mille mersi. До первой встречи.
А полковница налила три стакана пива и один, фарфоровый, поднесла гостю.
– Votre santé, monsieur![20]
Другой стакан взял барон, оторвавшийся на минуту от карт, и, подняв его над головой, молодецки провозгласил:
– За здоровье всех присутствующих… Уррра!.. Разбуженная баба за пустым столом широко раскрыла глаза, прислонилась к стене и затянула:
И чай пила я с сухарями,
Воротилась с фонарями…
Полковница вновь налила стакан из свежей бутылки. Около банкомета завязался спор.
– Нет, вы па-азвольте… сочтите абцуги… девятка налево, – горячился барон.
– Ну, ну, не шабарши с гривенником… говорят, бита…
– Сочтите абцуги… Вот видите, налево… Гривенник имею… Иду углом… Сколько в банке?
– В банке? Два рубли еще в банке… Рви… Бита… Гони сюда.
А с гостем случилось нечто. Он все смотрел на игру, а потом опустил голову, пробормотал несколько несвязных слов и грохнулся со стула.
– Семка, будет канителиться-то, готов! – крикнул банкомету мальчишка.
– Вижу!..
Банкомет сгреб деньги в широкий карман поддевки и, заявив, что банк закрыт, порастолкал игроков и подошел к лежавшему.
Полковница светила.
Мальчишка и банкомет в один момент обшарили карманы, и на столе появилась записная книжка с пачкой кредиток, часы, кошелек с мелочью и кастет.
– Эге, барин-то с припасом, – указал Иоська на кастет.
Барон взял книжку и начал ее рассматривать.
– Ну что там написано? – спросил банкомет.
– Фамилии какие-то… Счет в редакцию «Современных известий»… постой и… Вот насчет какой-то трущобы… Так, чушь!..
– Снимайте с него коньки-то!
– Да оставьте, господа, простудится человек, будет, нажили ведь! – вдруг заговорила полковница.
– Черт с ним, еще из пустяков сгоришь… Бери на вынос! – скомандовал банкомет.
Иоська взял лежавшего за голову и вдруг в испуге отскочил. Потом он быстро подошел и пощупал его за руку, за шею и за лоб.
– А ведь не ладно… Кажись, вглухую!
– Полно врать-то!
– Верно, Сема, гляди.
Банкомет засучил рукав и потрогал гостя…
– И вправду… Вот беда!
– Неловко…
– Ты что ему, целый порошок всыпала? – спросил русак полковницу.
– Не нашла порошков. Я в стакан от коробки из розовой отсыпала половину…
– Половину… Эх, проклятая! Да ведь с этого слон сдохнет!.. Убью!
Он замахнулся кулаком на отскочившую полковницу.
Ул-лажила яво спать
На тесовую кровать! —
еле слышно, уткнувшись носом в стол, тянула баба. К банкомету подошел мальчик и что-то прошептал ему на ухо.
– Дело… беги! – ответил тот. – Иоська, берись-ка за голову, вынесем на улицу, отлежится к утру! – проговорил Семка и поднял лежавшего за ноги. Они оба понесли его на улицу.
– Не сметь никто выходить до меня! – скомандовал банкомет.
Все притихли.
На улице лил ливмя дождь. Семка и Иоська ухватили гостя под руки и потащили его к Цветному бульвару. Никому не было до этого дела.
А там, около черного отверстия, куда водопадом стремилась уличная вода, стоял мальчишка-карманник и поддерживал железную решетку, закрывающую отверстие.
На край отверстия поставили принесенного и опустили его. Раздался плеск, затем громыхнула железная решетка, и все стихло.
– И концы в воду! – заметил Иоська.
– Сгниет – не найдут, илом занесет али в реку унесет, – добавил карманник.
