Франция безумствовала от счастья по поводу захвата Каррикфергуса. Это была радость, лишь слегка омраченная известием о разгроме и смерти Туро. Его подвиги вызвали воспоминания о великих днях французских корсаров, когда в Ла-Манше вызывали ужас такие фигуры, как Жан Бар, Дюге-Труан и граф де Форбин.
Франция еще раз продемонстрировала, что не только Англия может породить Френсиса Дрейка. Туро занял место великого героя в пантеоне Франции — положение, которое подтвердила даже революционная эпоха 1790-х гг. Возможно, мадам де Помпадур преувеличивала, когда говорила: Франция могла победить в битве при Киброне, если бы командование возложили на Туро, а не на Конфлана. Но истинно лишь то, что он представлял собой человека неукротимого боевого духа, который позднее проявил такой персонаж, как Джон Пол Джонс.
Но при всем этом события 1760 г. в Каррикфергусе были лишь второстепенными среди второстепенных. В результате главной битвы при Киброне Британия завоевала мировое господство.
1759 год действительно сделал Британию мировой сверхдержавой восемнадцатого столетия. Впервые можно было определить очертания настоящей Британской империи. Это заложило основы господства английского языка в современном мире. Хотя британская победа официально не признавалась до Парижского договора 1763 г., остальная часть войны свелась к операциям «по зачистке».
Правда, 1760 г. стал временем ожесточенной военной кампании в Канаде (в какой-то момент французы были близки к тому, чтобы отвоевать Квебек). Но этот вопрос не вызывал никаких сомнений, а падение Монреаля привело к капитуляции Новой Франции.
В Индии сэр Эйр Кут одержал решительную победу при Вандиваше в 1760 г. Лалли и французы капитулировали в Пондишерри в начале 1761 г. Это привело к окончанию пребывания французов на субконтиненте Индостан.
В Вест-Индии остров Мартиника, избежавший захвата в 1759 г., очень быстро испустил дух в 1762 г. перед угрозой второго британского вторжения. Повсюду французы перешли в отступление. Этот процесс не закончился даже в тот момент, когда Шуазелю все же удалось вовлечь в войну на своей стороне Испанию.
Конечно, испанское участие в вооруженном конфликте положило конец гегемонии Питта (он ушел в отставку в порыве раздражения, когда коллеги не согласились с упреждающим ударом по Испании прежде, чем она вступит в войну). Но почти единственным эффектом участия Карла III в боевых действиях на стороне своего кузена из династии Бурбонов Людовика XV оказались ужасающие потери для заморской империи. В 1762 г. британскому военно-морскому превосходству подчинились и Гавана, и Мартиника.
Явным признаком британского мирового господства стала масса восстаний против сюзеренитета в 1760-е гг. и непримиримый имперский ответный удар с полным разгромом. Падение Пондишерри в 1761 г. и Битва при Плесси в 1757 г. предоставили весь восток Индии для победоносной «Ост-Индийской компании», успешно заменившей империю Моголов в качестве верховной власти на субконтиненте. Полученный ею «диван» (государственный совет) позволил получать государственные доходы непосредственно в Бенгалии.
Когда годом ранее восстали сипаи, служащий «компании Джона» Гектор Мунро разнес их в куски четырьмя шестифунтовыми пушками. Если индийские крестьяне расплачивались за аренду половиной своего урожая, то ткачи, мотальщики шелка и другие квалифицированные ремесленники влезали в долговые обязательства или вынуждены были подчиняться новой драконовской дисциплине фабрик и промышленной революции.
Хотя в 1769 г. в Британию ввезли 700 000 фунтов шелка (это в два раза превышало импорт предшествующего года), в самой Индии разразился страшный голод, от которого погибла одна треть ее населения. Возможно, последним годом, подающим надежды на существование не-британской Индии, стал 1763 г., когда разгромили Мир Касима.
Но Индия была не единственной ареной борьбы между новым хозяином мира и покоренными народами, обреченными на то, чтобы поставлять рабочую силу, на которой сможет кормиться британская столица. Восстание Таки в 1760 г. на Ямайке, движение тайной крестьянской организации «Уайтбой» в Ирландии (с 1761 г.), восстание индейцев Понтиака в Мичигане (1763-66), земельные войны в долине Гудзона (1765-66), мятеж «регуляторов» в Северной Каролине (1765-66) стали прямым и косвенным откликом на совершенно определенное появление Британии в качестве первой мировой сверхдержавы.
Почему же британцы были столь успешны в Семилетней войне? Ряд историков и экономистов пытаются обосновать это легкостью доступа к получению кредита. И в самом деле, Британии было легче, чем Франции, получить займы. Однако Франция еще и умудрялась получать их на более обременительных условиях финансовой системы. Так что эта новая версия экономического детерминизма не слишком далека от нас.
Возникает желание сделать особый акцент на простой случайности и задать вопросы, которые ставит противоречивая история. К примеру, битва за Квебек такова, что в ней не следовало участвовать Монкальму (по крайней мере, в том месте и так, как он сражался). Если бы французский командующий дождался пополнения, то, вероятно, он одержал бы победу.
И в самом деле, если рассматривать стечение обстоятельств войны, то не может быть иного объяснения неблестящего военного руководства французских командующих, кроме простого исторического невезения. У Британии были Клайв, Вульф, Хоук и Боскавен. У Франции — Лалли, Водрейль, Субиз, Контад, д'Эстре и Конфлан. Более чем просто интересно сравнить военную эффективность французов в Войне за австрийское наследство, которая велась в предшествующее десятилетие, с плохими показателями в Семилетней войне. Маршал Сакс был военным гением, граф де Ловендаль — весьма талантливым генералом. Но таких фигур не оказалось в период с 1756 по 1763 гг.
Для сопоставления Британии и Франции в Семилетней войне следует сравнить две олигархические элиты. Одна была объединенной и самоуверенной, а вторая — разрываемой на части конфликтами, фракционностью и сомнениями. Непрерывная борьба между королем и парламентом, набожными верующими и философами, католиками-ультрамонтанами (сторонниками абсолютного авторитета римского папы) и анти-иезуитами фатально ослабила способность принимать решения, волю и моральное состояние французов. Учтем и повальное участие во фракциях государственных министров Людовика XV.
Некоторые историки даже утверждают, что во Франции в годы Семилетней войны просматривались признаки того, что она находится на грани гражданской войны или преждевременной вспышки революции, которая после 1789 г. покончила с династией Бурбонов.
Хотя в идеализированных биографиях Уильяма Питта слишком преувеличены его достоинства, сейчас общественное мнение склоняется к тому, чтобы рассматривать его как лидера команды прилежных тружеников, но не как гения, который не принадлежал ни к одной партии. Скорее, он возглавлял безжалостный военный кабинет удивительных единомышленников.
Питт ограничил полномочия своих главнокомандующих так, как Людовик XV не мог и мечтать. Слабого, нерешительного и неустойчивого Людовика госпожа Помпадур всегда могла уговорить в пользу одного из своих протеже, сколь бы бесполезным он ни был; случай с Субисом — один из ярких примеров.
Жестокость Питта прежде всего проявляется в его отношении к сражениям в Северной Америке. Стало понятно, что одним численным превосходством нельзя добиться победы (о чем свидетельствует разгром Монкальмом в 1758 г. армии из 15 000 атакующих солдат при форте Тикондерога силами, численность которых составляла всего 3 800 человек). И Питт не пожалел денег для решения этой проблемы. Он потратил 5,5 миллионов фунтов стерлингов на армию, почти 1 миллион фунтов — на военно-морские силы, более 1 миллиона фунтов стерлингов — на колониальные войска. Этот лидер полностью поменял политику своих предшественников и фактически подкупил североамериканских колонистов ради сотрудничества с ним. Согласно оценкам, Франция в период с 1755 по 1760 гг. израсходовала всего одну десятую от этой общей суммы.
Франция могла собрать такие средства. Этот факт не учтен в оценке британского успеха с точки зрения «экономического детерминизма». Но она предпочла рассредоточить свои ресурсы для войны на два фронта.
Хотя современные историки относятся с пренебрежением к старым идеям относительно губительного влияния мадам де Помпадур на Семилетнюю войну, никто не смог убедительно объяснить логическое обоснование знаменитой «перемены союзников» или причин, по которым бессмысленная война в Германии против Пруссии рассматривалась в качестве борьбы за национальные интересы.
Куплеты, распространенные во Франции во время войны, выражали определенную горечь, которая ощущалась по данному вопросу:
