Дело в том, что сами португальцы, как и иные европейцы, далеко в глубь континента не заходили (это относится и к арабам восточно-африканского побережья). Дорог не было, условия и климат тяжелые, да и не было особой нужды. Конечно, время от времени совершались в те или иные районы глубинной Африки экспедиции, миссии. Но преимущественно все дела вершились через посредников – тех самых, что добывали рабов, золото и иные нужные колонизаторам товары и приносили их к факториям, где и производился по привычной для всей Африки традиции прямой меновой торг. Поэтому, за исключением побережья и некоторых островов, где португальцы наладили плантационное хозяйство, колонизация впрямую не затрагивала континент. Однако косвенное ее воздействие было огромным. И речь не только о рабах, вывоз которых был болезненным для Африки, но в конечном счете стал делом обычным. Гораздо важнее то, что колонизация с ее спиртом и огнестрельным оружием во многом способствовала деформации традиционного африканского общества, сказалось и на истории политических образований Африки к югу от суданского пояса.
Государственные образования Гвинеи
Восточная часть Гвинейского побережья издревле была населена этнической общностью йоруба, к западу от которой обитали акан. Это в основном зона тропических лесов, частично лесостепей; выращивание корнеплодов (ямса) здесь сочеталось с возделыванием зерновых. Близость океана всегда несколько сглаживала неблагоприятные условия обитания, и это доказывается тем, что именно на Гвинейском побережье археологи нашли следы древних поселений двухтысячелетней давности, знакомых с металлургией (едва ли не древнейшие находки такого рода в Тропической Африке). Хотя древние торговые и миграционные пути всегда связывали гвинейский район Африки с севером, в частности с районом озера Чад, где обнаружены следы столь же древних культур, вопрос о генезисе нигерийской древней культуры Нок остается открытым. Одно ясно: перспектив для развития эта высокоразвитая для своего времени культура в Гвинее не имела, что едва ли не лучше всего видно на примере преобладавшей здесь в средние века и существующей поныне общности йоруба: свойственные ей формы социально-политической организации (большие поселения общинного типа в виде городов-государств, возглавляющихся выборными вождями и изредка перерастающих в протогосударственные образования) находятся на протяжении столетий как бы в застывшем состоянии. И это при всем том, что материальная культура йоруба достаточно высока для африканского континента. Именно здесь искусные ремесленники издревле изготовляют те самые скульптуры из дерева, металла, камня и терракоты, которые столь высоко ценятся специалистами и занимают почетное место в современных музеях и коллекциях.
Йоруба не являются аборигенами гвинейской части Нигерии. Предания свидетельствуют, что их общность возникла как итог миграции, может быть, нескольких потоков мигрантов, осевших в районе Гвинейского побережья. Прибывшие, видимо, из района озера Чад, через территории хауса, йоруба основали на Гвинейском побережье нечто вроде конфедерации, центром которой считается Ифе, религиозное святилище для всех йоруба. Город Ифе был основан, по некоторым данным, в VIII в. и достиг расцвета в XI–XIII вв. Он всегда являлся сакральным городом йоруба, но никогда не был их политическим центром. Таким центром с XI в. стремилась стать резиденция алафина, вождя одной из ветвей йоруба. Но до XIX в. алафины, пребывавшие в Ойо, так и не преуспели в стремлении упрочить свою власть.
В XIII–XVI вв. к юго-востоку от Ойо сложилось еще одно заметное государственное образование – Бенин, населенный родственными йоруба эдо. Здесь тоже структура древней родовой общины веками сохранялась почти без изменений, в силу чего политическое образование было основано на весьма слабой социальной основе и практически не эволюционировало в сторону создания более или менее развитого государства, как это, впрочем, характерно для подавляющего большинства государственных образований Африки. Народ платил в казну правителя небольшие налоги, исполнял необходимые повинности. Немалый доход стекался в казну от торговли. Всегда было достаточно много рабов, причем есть основания полагать, что расцвет работорговли после создания португальских факторий типа Эльмины стимулировал торговлю рабами в гвинейских протогосударствах.
В XVII–XVIII вв. в лесной зоне Гвинеи неподалеку от побережья возникло еще несколько новых государственных образований, что было частично стимулировано развивавшейся здесь (Невольничий берег) работорговлей. Таким было, в частности, политическое образование Сави, завоеванное в 1727 г. Дагомеей. Дагомея как государственное образование сложилось на рубеже XVII–XVIII вв. тоже в качестве организации, ставившей целью захват и продажу невольников. В отличие от других, оно представляло собой достаточно хорошо организованную структуру: страна делилась на провинции, которыми управляли преданные правителю и назначавшиеся им служащие из числа незнатных чиновников. Армия Дагомеи славилась своей силой, а ядро ее составлял женский корпус из ахоси, формально считавшихся женами правителя.
Менее централизованной политической структурой была конфедерация Ашанти, возникшая в лесной зоне в XVIII в. на этнической базе акан. Собрание вождей и старейшин санкционировало назначение правителей из правящего рода, причем существенную роль при этом играла мать правителя. Эта конфедерация контролировала значительную часть гвинейской торговли, в основе которой лежала торговля золотом, рабами и орехами кола. Именно она оказало в начале XIX в. наиболее ожесточенное сопротивление Англии, стремившейся укрепиться в низовьях Вольты и Нигера.
Государства южной саванны
Зона тропических лесов, массивная на западе, уменьшается на востоке и практически исчезает в районе Межозерья. Существует гипотеза, согласно которой именно миграционные перемещения бантуязычных народов и, возможно, некоторых иных этнических общностей, в том числе скотоводческих, принесли на юг Африки, прежде всего в зону южной саванны, как земледелие (включая и другие элементы комплекса неолита), так и железоделание (каста кузнецов на юге пользуется особенно высоким престижем), не говоря уже о скотоводстве. Во всяком случае бантуязычный в своей основе юг по многим параметрам явственно тяготеет к северу и прежде всего к суданской саванне как к первоистоку. Не исключено, что частично эти связи шли и через тропические леса. Так, некоторые группы аборигенов леса, пигмеев, в лингвистическом отношении оказались близки к банту.
Есть и еще одна гипотеза, о которой нельзя не упомянуть. Речь идет о так называемом индонезийском сельскохозяйственном комплексе: те самые малаеязычные мигранты, которые принесли с собой первый пласт культуры на Мадагаскар, частично оказались и на восточно-африканском побережье, о чем свидетельствует существование там некоторых предметов материальной культуры, в частности лодок индонезийского типа. Существует предположение, что именно эти переселенцы, мигрировав в глубь африканского континента, сыграли определенную роль в распространении в зоне лесов клубнеплодного земледелия (ямс, банан и т.п.). Но, даже если все было именно так, доказать это сегодня практически невозможно. Кроме того, это имеет непосредственное отношение к африканцам зоны лесов (в том числе и к народам, проживающим на окраине этой зоны, как, например, к йоруба), но не к бантуязычному в своей основе населению южной саванны, о котором сейчас идет речь. Упоминание же о существующих гипотезах необходимо для того, чтобы подчеркнуть ту важную роль, которую, по многим данным, сыграли в эволюции южной части континента миграционные передвижения народов и связанных с ними культур.
Постоянные перемещения, о которых идет речь применительно к зоне южной саванны, сыграли определенную роль в некотором ускорении темпов развития местного земледельческого населения. В ряде случаев это развитие достигло уровня прото– и ранней государственности. Одним из наиболее ярких примеров этого можно считать государственные образования в низовьях Конго. В конце XV в., когда здесь появились португальцы, существовало три таких образования – Лоанго и Макоко к северу от устья реки и Конго в зоне этого устья, в основном к югу от него. О первых двух мало что известно. Но Конго оказалось в центре португальского внимания. Оно было создано незадолго до появления португальцев, и многие его черты и признаки находились в состоянии становления. Власть правителя ограничивалась советом знати, обладавшим правом выбора преемника правителя. Армия состояла в основном из наемников и рабов. Управители провинций и округов назначались и смещались правителем, причем они избирались обычно из числа его родни. Население платило налоги (иногда в форме отработок) и несло повинности. Вассальные вожди присылали дань.
