Ознакомительная версия.
– За три дня до вашего приезда его милиция забрала, – сообщила Лизавета. – Нам крупно повезло! По пьянке он дерется топором!
Дом постарел, покосился, и даже при свете луны было ясно, что его будто тянет к обрыву, в пропасть. Сама Лизавета – бывшая жительница Грозного, но уехала в русскую деревню еще до Первой войны. Радушная хозяйка накормила нас борщом и жареной рыбой. Мы в ответ угостили их яблоками и шоколадом. Подарили пятьдесят рублей Лизавете и десять рублей – девочке. Те пришли в восторг! Оказывается, в селах России народ голодает на крошечную зарплату.
– Фонари на улицах давно не горят, – сказала Лизавета. – Все умирает в российской глубинке.
В теплой комнате хозяйка и ее дочка положили нас спать. На зеркале напротив нашего спального ложа соединялись между собой зеленые мусульманские четки и маленький серебряный крест на тонкой, едва заметной цепочке. Лизавета заметила, что я их рассматриваю, и сказала:
– Я люблю мужа. Когда трезвый, он работящий, хороший. Но жизни тут нет. Он пристрастился к спиртному. Вокруг все пьют. Его мусульманские четки и мой православный крест – символы нашего дома. У каждого своя вера, а Бог – один.
Утром Лизавета разбудила нас в 4.30. Петухи еще не тревожили голосами солнце. А нам уже пора было на автобус. Иначе не уехать.
9.40. В утреннем автобусе, увозящем нас из русской деревни, было не протолкнуться, он набился битком, как большая ржавая банка кильки. Люди спешили на работу в ближайший город, который находится за час езды.
Опять мы слышали оглушительный мат и видели молодежь с пивом в руках: нас это более всего поражало. Многие шутили, смеялись, и в автобусе было не только невероятно тесно, но еще и невероятно шумно. Какая-то пожилая дама, влезая в автобус и понимая, что может не поместиться, так как люди вываливались изнутри, кричала:
– У меня ключ от входной двери на работе. Мне нужно ехать. Ведь пятница!
– Пусть у них сегодня будет выходной! – вторили ей “кильки”, одновременно пытаясь выдохнуть последний воздух из себя, чтобы она могла хоть как-то протиснуться.
А пьяненький мужчина, которому невероятно повезло – он занял сидячее место, услышав о пятнице, прокричал:
– Пятница – это “Поле чудес”!
Это всех развеселило.
В этой компании незнакомцев мы добрались до города и, побродив по автостанции, в совершенном недоумении, что дальше делать, приняли решение сесть в автобус и поехать вглубь Ставропольского края, в станицу Курскую.
Я больше всего на свете хотела вернуться в Грозный: ни люди, ни эти места не оставляли желания продолжать поездку. Но я не могу бросить маму. Какая-то роковая привязанность: мне следует быть рядом, заботиться о ней, выслушивать ее истерики. Может быть, на меня повлиял ее тоталитарный характер и трепки, которые она устраивала мне в детстве? На моей родине детям, если они не в браке, до старости нужно жить с родителями и слушаться их во всем. Мама приняла решение ехать дальше. Мне пришлось подчиниться.
И вот новый автобус ковыляет по ухабам. У меня мелькнула мысль, что, умри я, первым делом попрошу на том свете бумагу и перо. Буду бродить по мирам и буду все записывать.
Тут же, в автобусе, я разговорилась с двумя русскими женщинами. Обе – учительницы. Узнав, что мама болеет сердцем, они посочувствовали. Сказали:
– В стране бардак! Даже у нас, безо всякой войны, оформить инвалидность можно только за взятки! Минимум 3000 р.!
Еще учительницы описывали свои впечатления от взрыва в Моздоке:
– Госпиталь наш, где лежат русские военные, взорвали чеченские боевики! Такой взрыв был! Гриб оранжевого дыма наблюдали все жители. Стекла вылетели в домах, но мы не испугались.
А про станицу Курскую учительницы заметили:
– Там нищета. Даже дороги железной нет! Куда вы собрались?!
10.10. Мы вышли из автобуса в незнакомом поселке и решили испытать удачу: пересели на другое направление. Оно ведет в маленькое село под городом Буденновском, который печально знаменит захватом больницы Шамилем Басаевым. Где-то там затерялись, оклеветанные и еле сумевшие убежать из Чечни живыми, девочка Аленка и тетя Валя.
Я помню, как они жили в Грозном, в шикарной трехкомнатной квартире, полной добра. Мы постараемся найти бывших соседей. Все эти годы у нас не было ни их телефона, ни их домашнего адреса, знаем только название села. Там ли они? Не переехали? Как живут?
Смотрю в окно: наш автобус едет через пустые поля, лесополосы. Его уводит вдаль солнце.
10.40. Остановка в маленьком городе Ставропольского края Зеленокумске. На автостанции к людям из автобуса подошел русский мужчина сорока лет. Усатый, полненький, совершенно трезвый. Он сказал:
– Помогите, чем можете: мы с женой и детьми беженцы из Грозного. Мы жили в Заводском районе, по улице Розы. Здесь голодаем, жилья нет. Власти не помогают. Работы нет. Подайте на хлеб!
Люди из “нашего” автобуса показали на нас пальцами и сказали:
– Они тоже из Грозного.
Мужчина страшно обрадовался, подбежал к нам и спросил:
– Вы из какого района?
– Старопромысловского, – ответила мама и дала ему десять рублей.
Другие пассажиры, видя это, тоже сложились по пять и десять рублей для бедняги. Одна бабушка дала ему немного картошки. Милосердие оказалось никому не чуждо, что меня обрадовало.
Русский мужчина из Грозного долго смотрел вслед отъезжающему автобусу и потирал переносицу.
Нам с мамой город Зеленокумск понравился: чисто, хорошие дома, и можно просить милостыню на остановке.
17.20. Мы нашли тетю Валю!!! Все случилось так: мы вышли у единственного в крохотном селе почтового отделения и назвали ее фамилию. Почтальон, конечно, знала тетю Валю и Аленку.
– Они живут в хибаре у реки, – сказала почтальон.
Мы заплатили местному таксисту тридцать рублей, и он повез нас по ухабам и канавам, где мы минут на двадцать просто застряли.
Тетя Валя не поверила своим глазам, когда нас увидела! Заплакала. Обрадовалась. У нее выпали все зубы, от жутких условий жизни она сильно постарела.
Завалюшка, которую им купили чеченцы-спасители, в обмен на документы трехкомнатной квартиры, состоит из двух крошечных комнатенок. Потолки такие низкие, что при входе бьешься о них головой. Нужно сгибаться в пояс, чтобы пройти внутрь. Старая разбитая мебель. Убогий скарб. Несмотря ни на что, тетя Валя приняла нас очень радушно и выложила к столу все самое вкусное, что было в доме: борщ, салат и рыбу.
– Муж рыбачит иногда, – пояснила тетя Валя.
Потом рассказала, что было, когда они переехали в Россию из Чечни:
– Мы голодали. Выкапывали прошлогоднюю картошку в полях и ели ее. Помощи никакой не было для беженцев из Чечни. Соседи, местные жители, нас, приезжих, ненавидели, издевались. Самое распространенное издевательство было бросать в нас камни, обзываться. Поскольку документы пропали в Грозном, меня не прописывали много лет в домик-завалюшку, ребенка не брали в школу. Саша, с которым мы вместе спасались из Грозного и за которого я впоследствии вышла замуж, стал сильно пить.
С удивлением я узнала, что Аленке едва удалось закончить школу. Она работала, чтобы выжить, учебу оставила. Потом встретила парня и стала с ним жить. Он иногда выпивает, обижает ее.
– Дочка по больницам все время, – плакала тетя Валя. – Я зову ее, чтобы она одумалась, вернулась к нам. Но она не хочет жить без удобств и воды. А мы с мужем уже привыкли к этим адским условиям быта.
Как мне их жаль! У нас были войны, и люди ТАК жили. У них был мир, а живут они еще хуже.
Валентина дала адрес Аленки и ее парня – их дом далеко от этой деревеньки. Конечно, я напишу письмо.
Осматриваясь, я заметила над кроватью, где раньше спала маленькая Аленка, свое фото. Когда-то я подарила ей его на прощание: там мне девять лет, я рядом с мамой, в клетчатом платье.
– Она все время на него смотрела. Тебя вспоминала и днем, и ночью. Думали, что вас давно убили чеченцы или вы от войны погибли. Рыдали, – сказала тетя Валя.
Мы спустились к реке, которая оказалась маленьким и мутным оросительным каналом, и сфотографировались у камышей.
– Муж недавно нашел работу. Хочется верить, что все наладится. У нас есть курица, три кота и собака, – поделилась Валентина счастьем и предложила: – Я сейчас сбегаю на телеграф и дам телеграмму Аленке. Пусть она приедет. Она будет так счастлива!
Но мы сказали, что отправляемся в путь дальше.
Условия жизни бывших соседей произвели на нас тягостное впечатление. От тяжелой жизни народ сильно выпивает в таких местах. Очень страшно это наблюдать нам, людям, не знающим, что такое выпивка, и я внутренне содрогнулась, представив, что мне придется задержаться в этой деревеньке. Хотелось быстрее сбежать оттуда. На прощание мы обняли тетю Валю и обещали писать письма.
Ознакомительная версия.
