Женщина-воин… Наша гордость и слава. Недаром ей посвящаются лучшие произведения искусства, стихи и песни.
Сейчас, всякий раз, когда узнаю о новых подвигах наших женщин, я вспоминаю Варю Ляшенко. Вижу штурмовку. Слышу ее удивительно спокойный голос.
В 1943 году из военных газет нам стало известно имя другой отважной летчицы женского полка ночных бомбардировщиков – Евгении Акуленок. Мы летали тогда с этим необычным полком в кубанском небе. Естественно, нас интересовали все подробности его боевой работы.
Вскоре мы узнали, что Евгения Акуленок стала Героем Советского Союза, потом наши летные пути-дороги разошлись.
Необычна судьба и у этой летчицы, Женя ушла на фронт вместе со своим мужем Григорием, оставив у матери двоих дочерей. Муж был танкистом, она – летчицей.
Последнее письмо от Григория пришло из Берлина. Потом он пропал без вести, и никто не знал, что с ним, где он. Только многие годы подряд уже после войны на имя дочерей приходили денежные переводы из разных мест, от разных людей, выполнявших поручения какого-то инвалида, как писали они.
Однажды семью Акуленок посетил знакомый Евгении еще по фронту – бывший летчик-истребитель, ныне писатель, Герой Советского Союза Василий Бондаренко. Его поразила эта странная история с денежными переводами, а также – что Евгения двадцать два года ждет с войны мужа, не верит, что его нет в живых.
Василий Бондаренко включился в поиски Григория. И нашел – без обеих ног в сапожной мастерской. Двадцать два года герой-танкист, ставший инвалидом первой группы в последние дни войны, не давал о себе знать семье, боясь стать обузой. И двадцать два года жестоко ошибался…
Ошеломленный таким поворотом событий, Василий Бондаренко выразил свои чувства в песне «Я верю: он жив!», которую положил на музыку украинский композитор Владимир Верменич.
В моем представлении Варя Ляшенко и Женя Акуленок – духовные сестры, и, рассказав об одной, я не мог умолчать о другой…
А теперь вернемся в Белореченскую, в наш 164-й полк. Тут происходит событие, мимо которого тоже нельзя пройти.
Выстроен весь полк. Что случилось? Все теряются в догадках.
Зычным голосом майор Мелентьев подает команду:
– Сын полка ефрейтор Калишенко, выйти из строя!
Раз, два – четко печатает шаг всеобщий любимец. Весь он сияющий, радостный. Это успокаивает: значит, не забирают Ваню от нас. А что же будет?
Напряженно вслушиваемся в слова приказа, который читает начальник штаба майор Горнов:
– «Ефрейтор Калишенко И. И., прибыв в полк в ноябре 1941 года, став его воспитанником, за непродолжительное время в совершенстве освоил специальность мастера по авиаприборам, обеспечивает их безотказную работу. Дисциплинированный, исполнительный младший авиаспециалист служит примером добросовестного выполнения своего воинского долга.
За безупречную службу, высокое мастерство, самоотверженное выполнение своих обязанностей ефрейтора Калишенко Ивана Ильича наградить медалью «За боевые заслуги».
Последние слова начальника штаба утонули в громе аплодисментов.
Награждение Вани Калишенко подняло настроение. Весь остаток дня мы поздравляли сына полка, трясли его, обнимали, целовали, чем могли угощали. А девчонки – его сверстницы – где-то раздобыли даже живые цветы, чтобы вручить герою дня.
Мы тогда не думали, что многим из нас предстоит пережить горечь расставания со своей первой боевой семьей.
22 февраля – в канун 25-летия Советской Армии и Военно-Морского Флота – летчиков собрал замполит эскадрильи капитан Кравец. Он сказал:
– Юбилей Вооруженных Сил СССР мы должны отметить новыми победами в воздушных боях. Сбить как можно больше фашистских летчиков – вот наш девиз.
С этим напутствием мы и отправились на задание.
Удастся ли выполнить наказ замполита? Встретим ли врага? А если встретим – сумеем ли вогнать его в землю?
Нас четверо: Кубарев, Шахбазян, Попов и я. Раньше ведомым Попова был Сергей Лаптев… Идем в район Малой земли.
Многострадальная, обильно политая кровью Малая земля! Кто не знает о тебе, кому неведомы твои герои?! По подсчетам самих немцев, они истратили на каждого ее бойца не менее пяти снарядов только одной тяжелой артиллерии. Бывали дни, когда на этот небольшой клочок земли фашисты совершали до двух тысяч самолето-вылетов. Естественно, что в районе Мысхако шли ожесточенные воздушные схватки.
И вот в этот район следуем и мы. Все испытываем волнение – ведь может случиться так, что нам придется выдержать испытание боем прямо над Малой землей, на глазах у ее героических защитников… Согласитесь, что в такой ситуации трудно оставаться спокойным, ведь наши действия должны быть достойными примера мысхаковцев.
Немцы не заставили себя долго ждать. Девятка Ю-87 под прикрытием двух пар «мессеров» уверенно следовала в направлении Новороссийска. Попробуем сорвать их замысел! Выстраиваемся растянутым левым пеленгом. Идем в решительную атаку. Создаем сплошную завесу огня – один уходит в сторону, его очередь продолжает другой, потом третий, четвертый… Еще заход, еще…
Вспыхивает первый «юнкерс». Его сразил Кубарев. Затем от меткой очереди Попова рухнул наземь второй.
Эти победы возбудили у нас бойцовскую удаль, придали решительности. Мы все впервые ощутили, что инициатива боя в наших руках. Оказывается, у этого чувства есть удивительная особенность – оно умножает силы. И ты перестаешь осторожничать, действуешь более свободно и напористо. Так случилось и со мной. Увидев уклоняющегося в сторону «юнкерса», я настиг его, по всем правилам, как учил Микитченко, прицелился и нажал гашетку. «Юнкерс» взмыл вверх и тут же начал переворачиваться. Может, он совершает обманный маневр? Но такое ему не под силу. Через секунду, когда бомбардировщик, кувыркаясь, пошел к земле, все сомнения рассеялись: сбит! Остальные фашисты предпочли ретироваться.
Налет на Новороссийск сорван, на нашем счету – три сбитых. Такого в полку еще не было. Наказ замполита выполнен – мы возвращаемся с хорошим подарком в честь 25-летия наших доблестных Вооруженных Сил.
На земле нас тепло поздравили, за ужином к фронтовым ста граммам Певзнер, расщедрившись, добавил жареного поросенка.
Утром следующего дня всем полком мы держали курс на Краснодар. Немец откатывается.
Краснодар встретил нас взорванной взлетной полосой, мрачными руинами городских кварталов, рвами, В них, в этих рвах, – десятки тысяч расстрелянных советских людей…
Здесь кровожадный фашистский зверь полютовал вволю. Не было такого преступления, которое бы не совершил он. Грабежи, бесчинства, убийства буквально на каждом шагу – вот на чем держалась фашистская власть в городе.
Даже сейчас, спустя тридцать лет, думая об этих преступлениях, невольно сжимаешь кулаки. После того что мы увидели и узнали в Краснодаре, а это было для нас впервые, в полку стал реже раздаваться смех, приумолкла никогда не унывающая гармонь Вани Калишенко. Слишком велико потрясение. Хотелось немедленно в бой.
Мы были в таком состоянии, что могли, казалось, зубами на куски разорвать каждый вражеский самолет. Именно в таком состоянии я сбил первый Ме-109.
Давно я ждал этой схватки, однако настороженность не покидала меня. Грозной машиной казался «мессершмитт», и, конечно, им управляют опытные пилоты – в этом все мы убеждались не раз.
Опасался я этой схватки, но знал, что рано или поздно она состоится и будет моей настоящей боевой проверкой. Как говорится, или пан или пропал!
Каждый раз, взлетая в небо, я ждал решающей встречи, мысленно представляя себе картину схватки.
Сраженный «мессершмитт» мне нужен был до крайности. Чтобы поверить в себя, укрепить свой дух.
Так, наверное, нужны победы спортсмену. Без них ему не закалить волю, характер, не достичь высот мастерства.
И вот наконец эта встреча состоялась. И совершенно в неподходящий момент, когда мы с Кубаревым возвращались с разведки.
В наши планы не входило ввязываться с кем бы то ни было в бой. Мы должны были доставить командованию данные о передвижениях немецких войск на Таманском полуострове. К тому же и горючего у нас было в обрез.
А тут «мессеры». Идут прямо на нас.
– Что будем делать, Скоморох? – спросил ведущий.
– Драться, – ответил я.
– Правильно. Прикрывай, иду в атаку! Машина рванулась навстречу врагу. Я неотступно следовал за ним. Мелькнула мыслишка: «Врежут нам немцы, вон их сколько!» Но тут же в памяти всплыл краснодарский ров, заполненный расстрелянными. И страх уступил место злости, ненависти. Рука крепче сжала штурвал.
Ведя огонь со всех точек, мы проскочили между «мессершмиттами», те шарахнулись в стороны, затем снова сомкнулись, пошли в боевой разворот. Мы проделывали то же самое. И где-то на высшей точке разворотов снова выходим с врагом на встречные курсы.
– Скоморох, иду в лобовую! – предупредил Кубарев.
Словно снаряды, самолеты неслись навстречу друг другу. До столкновения оставались секунды. Странно, но в эти мгновения я ни о чем не думал. Мной владело одно упрямое стремление: не свернуть! Таким я еще себя не знал. Во мне открылось новое качество, и оно выручило меня: ведущий «мессершмитт» отвернул от Кубарева в мою сторону, и я нажал на гашетки. Снаряды и пули прошили плоскости с черными крестами, центроплан. Фриц начал заваливаться набок, пошел к земле…
