Вот эти названия:
1-й порог называется Несупи (Νεσσουπη), что значит по-русски и по-славянски «не спи».
2-й порог называется по-русски Улворси ('Ουλβορσἦ), по-славянски Островунипрах ('Οστροβουνἰπραχ), что значит «островной порог».
3-й порог зовется Геландри (Γελανδρἰ), что значит по-славянски «шум порога».
4-й порог называется по-русски Айфар ('Αειφαρ), по-славянски Неасит (Νεασἦτ), потому что пеликаны гнездятся на камнях этого порога.
5-й порог называется по-русски Варуфорос (Βαρονφορος), по-славянски Вульнипрах (βουλνηπραχ), потому что он образует большой водоворот.
6-й порог называется по-русски Леанти(Λεαντἰ), по-славянски Верутци (Βεροὗςη), что значит «бурление воды».
7-й порог называется по-русски Струкун (Στροὗχουν), по-славянски Напрези (Ναπρεςη), что значит «малый порог».
Если мы займемся толкованиями этих названий, то очень скоро попадем в запутанную сеть лингвистических догадок. В самом деле, искаженность «русских» названий порогов в греческой передаче не дает возможности достоверно определить, из какого словаря они взяты, и, наоборот, делает возможным самые противоречивые мнения. Историки-норманисты признают все русские имена скандинавскими, причисляя к этим русским названиям и общее имя 1-го порога («не спи») и славянское Геландри - гул (iадрый), по толкованию Гедеонова[96]. Иловайский делает попытку объяснить все русские названия из славянского языка (загадкой остается для него лишь Леанти) и заключает, что различие в русских и славянских именах объясняется различием двух славянских наречий[97]. Гедеонов раскрывает нормано-финскую, но славянизированную основу в трех, четырех русских названиях порогов[98].
Между тем не в этих лингвистических выводах следует искать главный смысл и значение днепропорожского доказательства. В самом деле, примем условно норманское происхождение всех русских названий, кроме первого Несупи - «не спи». Может ли этот факт сам по себе доказывать, что норманны основали Русское государство? Конечно, нет. Вспомним, что в течение более 200 лет нашей столицей был Санкт-Петербург, город, который, несмотря на свое иноземное имя, заложен славянином, царем славянского народа. С исторической точки зрения не важно, все или не все пороги носят скандинавские имена: усвоение иноземных географических имен - дело обычное, и ныне первый порог носит татарское или половецкое имя Кайдаксин[99]. В X веке южная Русь могла перенять имена порогов у норманских купцов, ездивших вместе с киевскими и новгородскими купцами по Днепру. Значит, соблазн исходит не из предполагаемого норманства имен, самого по себе, но из противопоставления русского и славянского языка.
Не надо забывать, однако, что в книге греческого императора слова «по- русски» не всегда связаны с «норманским» именем; ведь первый порог и по-русски, и по-славянски называется Несупи - «не спи», что, конечно, противоречит догадке о норманстве русского языка. Тот же Константин Багрянородный называет однажды русскими киевских славян[100]. Русская летопись отождествляет русский и славянский языки: «Тем же словеньску языку учитель есть Павел, от него же языка и мы есме Русь: темже и нам Руси учитель есть Павел апостол, понеже учил есть язык словенеск и поставил есть епископа и наместника по себе Андроника словеньску языку. А словенеск язык и рускый один, от варяг бо прозвашася Русью, а первее быша словене; аще и поляне звахуся, но словеньская речь бе. Поляне же прозвашася занеже в поле седяху, язык словеньский бе им един»[101].
Противопоставление русского языка как языка иноземного местному, славянскому, уже ввиду этих свидетельств становится невозможным, и то различение, которое делает византийский император, гораздо проще объясняется бытовыми различиями между русичами Киевской области и словенами Новгородского края. Каждая из этих племенных групп называла пороги по-своему; одна из них могла занять часть имен у иноземцев, другая - сохранить славянские имена, и различие между русским и славянским языками есть, таким образом, различие двух наречий, различие племенное, а не народное. К тому же странно искать шведский язык на Руси в половине X века, если «норманны» уже при Олеге «ославянились» и поклонялись славянским богам[102]. К этому можно еще добавить, что все описание пути русско-славянских торговых караванов, помещенное в «Книге об управлении государством», дает очень точное и яркое представление об исконной славянской торговле в области Днепра, отдельные черты которой сохранились в иных местностях России до наших дней. Осведомителем императора был, вероятно, новгородский славянин, что следует из особенностей речи («внешняя Русь», прах вместо порог), а также из довольно правильной записи славянских, т. е. новгородских названий. «Не мог же Константин, - пишет Гедеонов, - если он хотел сведений о норманской руси, обратиться к славянину»[103]. По словам этого осведомителя, торговые караваны направлялись из «внешней Руси», т. е. из Новгорода и из других славянских городов, и не имели отношения к скандинавским странам. Местом их встречи был Киев, куда из горных лесных областей доставлялись сплавом ладьи, срубленные зимою, и продавались русам, которые и оснащивали их. После этих приготовлений караван отплывал вниз по Днепру. Пройдя пороги, опасные и сами по себе, и ввиду возможных нападений печенегов, торговцы делали стоянку на острове Св. Георгия (Хортице) и, по славянскому религиозному обычаю, приносили в жертву божеству петухов, хлеб и масло, молились и гадали под священным дубом.
Но главный порок днепропорожского доказательства коренится в исключительности того факта, на который оно ссылается: двойные названия встречаются лишь в этом случае, эта двойственность, по выражению Гедеонова, есть лишь лингвистическая странность[104]. Аргумент опирается не на типичное явление жизни, не на правило или закон, но пробует обосноваться на явлении случайном. Делать общий исторический вывод из такого явления недопустимо.
Примечания:
96. Гедеонов. Варяги и Русь. 541.
97. Иловайский. Разыскания о начале Руси. 320....
98. Греческие 'Ουλβορσἦ, 'Αειφαρ, Βαρονφορος, Λεαντἰ могут иметь в основе полускандинавские, полуфинские Holmfors, Eber, Barafors, Gloende (Гедеонов. Варяги и Русь. 533).
99. Гедеонов. Варяги и Русь. 537. 541.
100. Niederle. Manuel de l'Antiquite Slave. I; L'Histoire. IX. 198-207.
101. Полное собрание русских летописей. I. Лавр. 12. (по Радзивиловской летописи).
102. ...«а Ольга водивъше на роту и мужа его по руському закону, и кляшаяся оружи-ем своим и Перунъм, богом своим, и Волосьмь, скотьимь богомь, и утвьрдиша мир». Лавр. 32. Ср.: Гедеонов. Варяги и Русь. 550-551.
103. Гедеонов. Варяги и Русь. 534-535.
104. Там же. 535-536.
Глава седьмая. Бертинская летопись
В одном из монастырей Западной Европы, Вертинском, сохранились древние летописи - источник сведений, заслуживающий, по мнению историков, полного доверия. Летописное дело было у германцев делом государственным; им заведывали назначенные лица из просвещенной духовной среды. Так, в период времени от 835 до 861 года летопись вел епископ города Труа - Пруденций.
Под 839 годом Вертинская летопись рассказывает об одном загадочном происшествии, которое, ввиду малой убедительности лингвистических доказательств норманской теории, получило в ней большое значение.
В город Ингельгейм (на Рейне), где находился тогда император франков Людовик Благочестивый, прибыло посольство от византийского императора Феофила. С этим посольством Феофил отправил каких-то людей и письмо, разъяснявшее, что эти люди «называли себя, т. е. свое племя, русью (Rhos)» и что «направил их к нему (Феофилу) их царь, названием «хакан» (Chacanus vocabulo) ради дружбы, как это они утверждали». В упомянутом письме Феофил просил Людовика дать этим людям возможность безопасно вернуться к себе через его державу и оказать им помощь, потому что путь, по которому они пришли в Константинополь, проходит среди варварских племен, диких и потому свирепых, и он не хочет отсылать тех людей по этому опасному пути. Людовик, прилежно исследовав «причину» их прибытия, дознался, что они принадлежат к племени шведов (eos gentis esse suieonum), установил, что они скорее разведчики, присланные в франкскую и греческую державы, чем просители дружбы, и присудил задержать их до тех пор, пока можно будет узнать достоверно, пришли они к нему с честными или нечестными намерениями. Людовик объяснил Феофилу через своих легатов, а также в письме, что из любви к нему он охотно согласится отправить на родину тех людей и дать им пособие и охрану, если только они не окажутся обманщиками; в противном случае их следует направить с послами к нему, Феофилу, для того, чтобы он сам решил, что с ними сделать[105].
