Это была Софья Шамардина (1894–1980), еще в самом начале своей длинной многоцветной жизни.
Десятые годы. Она без волка, но, кажется, с чьим-то сердцем в руке.
Дочь мелкого чиновника, она, в числе многих таких же провинциальных девочек, приехала в столицу учиться на Бестужевских курсах, но вместо учебы увлеклась богемной жизнью. В первой своей молодости Софья Шамардина была чем-то вроде переходящего вымпела у декадентов и получила звонкий титул «первой артистки-футуристки».
От небольшого поэта Вадима Баяна (настоящая фамилия у него неромантическая — Сидоров), она перелетела к повсеградно обэкраненному Игорю Северянину, который называл ее Эсклармондой. Потом расцвел новый цветок — Маяковский, и пчелка стала виться вокруг него. Владимир Владимирович, у которого со вкусом было лучше, чем у Северянина, окрестил ее «Сонкой».
Впрочем, может быть, я путаю последовательность увлечений Шамардиной. Баян вот пишет:
Стало очень обидно, стало очень тоскливо
Оттого, что вы — лучшая в цветнике амуресс,
Оттого что безжалостно, оттого что игриво
От меня к Маяковскому увозил Вас экспресс.
Не от Северянина, стало быть — от Баяна? Впрочем, неважно, кто там за кем был. Главное — остались стихи:
Люби меня, как хочется любить,
Не мысля, не страшась, не рассуждая.
Будь мной, и мне позволь тобою быть.
Теперь зима. Но слышишь поступь мая?
Мелодию сирени? Краски птиц?
Люби меня, натуры не ломая!
Бери меня! Клони скорее ниц!
(Это уже Северянин, и почти не ломается)
Жалко только, у Маяковского про «Сонку» ничего нет — ее очень быстро оттерла от большого поэта пчела с более острым жалом и насмерть впилась в «окровавленный сердца лоскут».
Моему хирургу Юдину красавица с волком встретилась, когда у продвинутых барышень вошли в моду война и патриотизм. Шамардина сразу записалась в милосердные сестры — и, разумеется, стала сердечной подругой фронтовика.
Потом грянула революция, и «тренд» переменился. Самыми яркими мужчинами стали «художники истории» — большевики.
В перечне дальнейших увлечений нашей героини никаких поэтов, сплошь одни совпартработники. Муж — предсовнаркома Белоруссии Иосиф Адамович. Ну и кроме мужа было много всяких в высшей степени интересных индивидуумов: начальник управления НКВД по Камчатке (чекист плюс дальневосточник!), герой гражданской войны Гай, комкор Витовт Путна и, кажется, даже сам Карл Радек.
В те времена передовая женщина, хоть бы даже и фам-фаталь, не могла быть просто подругой бойца — она сама должна была стать бойцом. И у товарища Шамардиной впечатляющий послужной список. В Гражданскую она — член коллегии тобольской и томской ЧК, потом прокурор Минского округа и депутат горсовета. Далее — в том же духе.
В двадцатые бывшая Эсклармонда одевалась, как героиня рассказа А.Толстого «Гадюка». Маяковский встретил бывшую пассию — едва узнал. Шамардина в это время уже не помнит, что когда-то была «артисткой-футуристкой», потрясавшей публику экстравагантными нарядами. В мемуарах она пишет: «Я никогда не занималась своими туалетами, и в дни нашей юности вопрос, как я одета, его тоже не занимал. А теперь говорит: “Вот одеть бы тебя!” И рассмеялся, когда я ответила: “Плохи мои дела: раньше ты стремился раздеть меня, а теперь одеть”».
Хотя, судя по фотографии, она и в виде большевички была очень недурна.
Двадцатые. Стриженая, но все равно красивая.
Что было в тридцатые — понятно. Муж в ожидании ареста застрелился. Саму ее в тридцать седьмом тоже забрали, и не могли не забрать, при столь криминальных любовных связях. Получила десять лет, потом еще и «добавку». Освободилась, как тогда шутили остроумцы, в «эпоху позднего Реабилитанса».
Тридцатые. Скоро арестуют.
В.Катанян пишет: «Отсидев 17 лет, осталась несгибаемой коммунисткой и умерла в доме для старых большевиков».
(Господи, как мне это знакомо! Моя бабушка, ничуть не роковая женщина, тоже умерла в больнице для старых большевиков. В соседней палате умирала другая старуха — бывшая лучшая подруга, с которой они в тридцать первом году, будучи курсантками Военно-воздушной академии, навсегда рассорились по какому-то идеологическому вопросу. Расстояние между кроватями, через стенку, было меньше метра. Не помирились. Так обе и умерли).
Вам, может быть, показалось, что я рассказываю о Шамардиной, ерничая? Вовсе нет. Мне ее безумно жалко, она угодила не в ту страну и не в ту эпоху.
Дунул ураган, унес эту красивую пчелку в ледяную пустыню. А всех мужчин, которых она любила (или прикидывалась, что любила) ураган переубивал. Никто из них не дожил до старости.
Муж в предсмертной записке сначала попросил за свой «непартийный выход» прощения у товарищей Сталина и Микояна. А в конце, в неофициальной части, приписал: «Прости, милая и родная Сонюшка. Работай, Сонюшка, на пользу партии за себя и за меня».
Она и поработала. На лесоповале, в лагерном цехе или где там работали зэчки.
Россия. Двадцатый век. Скверные времена для роковых женщин.
Из комментариев к посту:tanya_kupchino
Ещё одна фам-фаталь, не менее яркая. Мария (Мура) Закревская-Бенкендорф-Будберг (1892–1974). Демоническая женщина. Дама сердца Локкарта, Яна Петерса, Герберта Уэллса, Горького ("Жизнь Клима Самгина" ей посвятил). С Ницше и Фрейдом была на очень короткой ноге. Умудрялась со всеми оставаться в прекрасных отношениях даже после расставания. Если, конечно, объект любви оставался в живых))
oshenfeld
Когда Маяковский решил посвятить "Облако в штанах" Лиле Брик, та сначала отказалась — как можно посвящать одной женщине поэму о любви к другой? Тогда Маяковский пояснил, что Мария — имя собирательное. Сначала героиней поэмы была Сонка, но потом он с Сонкой расстался и писал просто о женщине, любви и страдании.
Так что, не будь Сонки, не было бы "Облака в штанах". А не будь Аполлинарии Сусловой, не было бы Настасьи Филипповны и других роковых женщин Достоевского. Только Соня Мармеладова — Анна Сниткина. Кстати (не мной замечено) письма Достоевского к жене Ане очень напоминают письма отца Федора к жене Кате. Бессовестные Ильф и Петров пародировали всех, не останавливаясь перед авторитетами. "Продай, что можешь, займи у брата своего булочника, срочно вышли двести рублей. Вечно твой муж Федя."
Один вопрос. Свою фам фаталь находит каждый поэт, но где же роковые мужчины? Почему поэтессы должны их придумывать?
9 декабря, 13:27
Сейчас в связи с приятной годовщиной многие из тех, кто так или иначе участвовал в протестном движении, стали меряться своими оппозиционными заслугами: кто боролся с режимом с самого начала, кто присоединился позже, кто «прибежал на готовенькое». Это напоминает иерархию старых большевиков, которые делились на товарищей с «дофевральским», «дооктябрьским» и «послеоктябрьским» стажем.
Что касается меня, то я прибежал на готовенькое. Моя личная годовщина наступает только сегодня. 9 декабря прошлого года я повесил у себя в блоге пост «Не усидел» и сорвался из Франции в Москву — помогать политактивистам.
Меня сильно расстраивает то, что участники этих замечательных событий сегодня ругаются между собой, осыпая друг друга обвинениями и даже оскорблениями. Такое ощущение, что основной запал расходуется не на борьбу с режимом, а на выяснение отношений между союзниками по оппозиции — совершенно по-ленински: кто тут «иудушка», кто «политическая проститутка», кто «изменник делу революции», кто «расчехлился», кто «слился» и так далее.
Думаю, что происходит это в результате недоразумения, которое давно пора устранить.
Нет никаких «изменников» и тайных «агентов Кремля». Просто оппозиция состоит из нескольких групп, у которых разные представления о правильности. И каждая группа действует в соответствии с этими представлениями.
Хочу объяснить, взглядов какой группы придерживаюсь я. Эти люди не могли и не могут предать никакую революцию, потому что никогда и не были ее сторонниками. Они, если угодно, изначальные контрреволюционеры.
Впрочем лучше буду говорить только за себя.
Я — центрист, противник крайностей. Я готов слушать левых, правых, путинистов — и всегда буду надеяться на компромисс и консенсус. (При соблюдении одного принципиального условия, о котором скажу ниже).
И больше всего лично мне сейчас не хватает партии центристов. Как только она сформируется, у страны появится шанс сохранить общественную стабильность при переходе от авторитарной системы к демократической.