Халиф Гарун раздражался:
- Красный дьявол, да покарает тебя Мекка, которую ты посетил! Может, ты отвернулся от ислама и стал огнепоклонником?! Почему ты печешься не о мечетях, а об атешгяхах?!
Зубейда хатун, отточив дамасский клинок, занесла его над головой главного визиря Гаджи Джафара. И клинком этим был халиф Гарун. Выданная им главному визирю охранная грамота значила еще меньше, чем уверение в существовании загробной жизни.
Абу Имран, узнав о терпимости главного визиря по отношению к атешгяхам возненавидел его. По указу халифа он разрушал все хуррамитские храмы в Миматском округе. Халифские разбойники подвергли билалабадский атешгях такому разорению, что несмотря на все старания хуррамитов завершить восстановление этого священного храма оказалось невозможным. Мастера, приглашенные из Тавриза, работали целыми днями не покладая рук. Хотели, чтоб во время обряда жрецы смогли возжечь огонь в атешгяхе.
Однако это не удалось - оставалось еще много работы... По решению Мобед-Мобедана обряд Верности совершался во дворе. Для этого жрецы с вечера разожгли атешданы - сосуды огня60, установленные во дворе. Высокий, худой старый хранитель огня, нижняя часть лица которого была закрыта повязкой, с вечера мотыльком кружился возле атешданов, то и дело длинными щипцами помешивал угли. Мириады искр, с треском срываясь с пылающих углей, разлетались, их сносило в сторону собравшихся тут мальчиков в белых рубашках. Дети радостно подпрыгивали, смеялись вытянув руки, пытались на лету поймать искру. Казалось, все они только для того и пришли сюда, чтобы поиграть с огнем. А хранитель священного огня был занят своим делом. Его влажный лоб, отражая блики пламени, словно бы покрылся красным глянцем. Но старик не боялся огня. Красная борода и кончики высовывающихся из-под повязки усов его были опалены. Старик замечал, что мальчики посмеиваются над его опаленными усами. Он и сам улыбнулся, помешивая огонь:
- Дети мои, - предостерег он, - отойдите, не то подпалите одежду.
Один из жрецов привстал на носки:
- Где тамбуристы? Пусть проходят вперед...
Мальчики отодвинулись от сосуда огня. Вперед выступили семь юных тамбуристов в белых рубашках.
Хранитель огня все подбрасывал и подбрасывал в сосуд огня сухие удовые и сандаловые поленья. Старался, чтобы огонь горел равномерно, не ослабевал.
Бабек с Муавией стояли плечом к плечу сразу же за тамбуристами. Если б не красная повязка на голове Муавий, не могла бы отличить молочных братьев одного от другого стоящая поодаль Баруменд. Всех мальчиков, пришедших на обряд Верности, казалось, родила одна мать: все были одного роста, одинакового телосложения. Сходство усиливалось благодаря одинаковой одежде. На всех белели доходящие до колен рубашки. С плеч свисали пустые торбы. Когда мальчики смеялись, на их белых зубах играли блики очага.
Муавия выглядел мрачновато. Вчера, состязаясь в скачке с Бабеком, он упал с коня. И никак не мог забыть это. Ему казалось, что все ровесники думают только об этом и мысленно стыдят его: "Безумец!.. Как смеешь ты выставлять коня против^ Гарагашги? Это же конь Бабека! Ступай, найди себе ровню и с ним состязайся! За Бабеком не угнаться даже конюхам Салмана, а тебе и подавно. В Бишкинском округе нет коня, что мог бы обскакать Гарагашгу. Больше не тягайся с Бабеком! Не то опять проиграешь".
Бабек поглядывал на Муавию, лицо которого кривилось так, как будто он только что надкусил зеленую алычу, а иногда, оборачивался на мать, которая, держа за руку Абдуллу, стояла в тенв кипариса и глазами следила за ними: "Мама, этот твой сын очень упрям! Заладил одно и то же, мой Демир все равно обскачет твоего Гарагашгу. Не обгонит! Никогда!" Муавия словно бы догадался о мыслях Бабека и беспокойно переминался с ноги на ногу. Если б разрешила мать и если бы не обряд Верности, он сию минуту побежал бы и поднялся на коня и, поскакав прямиком в Гранатовую долину, окликнул бы Бабека: "Эгей! Выводи своего коня! Ну-ка, поторопись. На этот раз посмотрим..." Да и Бабек бросился бы седлать своего коня. Но мать пообещала ему перед приходом" сюда: "Сынок, после того, как Мобед-Мобедан повяжет тебя поясом- касти - получишь отцовский меч!"
- Эй... Муавия, что молчишь?
Муавия поднял голову, словно бы очнувшись, и тут же вскипел.
- Клянусь духом пророка Ширвина, если бы мой Демир не споткнулся у гяба61, твой Гарагашга и до хвоста бы его не дотянул...
Бабек покосился на молочного брата и помахал рукой:
- Ну, вот ты опять... Не расхваливай своего Демира! "Тут не Исфаган, да мерки те же, что и там". Ничего, сегодня после восхода луны, еще раз померяемся, а конюхи дяди Салмана будут свидетелями. Хочешь - выбери из табуна себе коня что порысистей. Боюсь, Демир опять тебя подведет...
От негодования лицо Муавий вспыхнуло, как пламя в атешгяхе.
- Слушай, зачем это мне выбирать другого коня? Мой Демир жив еще!..
Баруменд неотрывно смотрела на детей. Она досадовала, что Бабек с Муавией не ладят. "И что это они? Больше жизни любят друг друга, да как заупрямятся, так и пошло-поехало, а заводила - Бабек".
Несколько дней назад Бабек настоял, чтобы Муавия вышел на состязание с ним. В этой скачке конь Муавий вывихнул себе ногу и он, рухнув, ушибся головой о камень. Потому Баруменд и сердилась на Бабека.
Вдруг ряды собравшихся пришли в движение... Зазвучали тамбуры. Пробежал шепот:
- Мобед-Мобедан идет!
- А ну, пригнись-ка чуток, чтоб и я смог увидеть.
Все привстали на цыпочках, затаив дыхание. Только хранитель огня невозмутимо продолжал заниматься своим делом. Он сгребал потеснее одно к другому разгоревшиеся поленья.
Весь в белом с головы до пят, дородный, чернобородый жрец с повязкой на рту, размахивая гранатовым прутиком, раздвигал им людей словно волшебной палочкой и властно требовал:
- Расступись, Мобед-Мобедан пожаловал!..
Ребята локтями подталкивали друг друга:
- Вон, глянь, идет!
- Какая длинная борода у него!
Мобед-Мобедан в красной абе с повязанным ртом, с золотым посохом в руке, оглядывая ребят, неспешно приближался к атешдану. Вслед за ним шествовали семь жрецов в белых одеяниях. И у этих жрецов в руках были гранатовые прутья. Один из них, неся чашу и кувшин, наполненный хумом - хмельным напитком, шел рядом с Мобед-Мобеданом.
Бабек с безграничным интересом разглядывал своего будущего учителя святого отца. Его одежда, украшения, черная волосатая родинка на лбу не понравились Бабеку: "Этот долговязый старик- вылитый колдун!" Бабек, гюджал губы, повел плечами и тихонько наступил на ногу Муавии:
- Эй, погляди, видишь бусы этого тощего старика? Ишь, какие длинные, до пояса...
- Тсс! Услышит!
Все взгляды были устремлены на Мобед-Мобедана. Он, несколько раз обойдя вокруг атешдана, воздел свой золотой посох к солнцу и, часто мигая, уставился слезящимися глазами на солнце. Что-то прошептал под повязкой. Треугольная тиара уподобляла его более падишаху, нежели священнослужителю. Изображение солнца на короне, отделанное драгоценными камнями, излучало сияние. Бабек глаз не сводил со святого отца: "Глянь, как этот старик разукрасил бороду! Клянусь духом пророка Ширвина, он - настоящий колдун".
- Муавия, откуда у этого старика столько драгоценностей?
Муавия сердито покосился на него, что-то буркнул. В бороде Мобед-Мобедана искрилась целая россыпь бриллиантов, алмазов и яхонтов. Мобед-Мобедан облачился подобно древнемидийским аристократам. Пришедшие на обряд ребята не отрывали от него взглядов. Многие стояли, разинув рты. Особенно девушки в красных одеждах, стоящие позади мальчиков, не могли скрыть изумления. Как бы там ни было, все-таки главный жрец был стариком, и Бабек раскаивался, что обозвал его колдуном. И то, что девушки, глазея на главного жреца, шушукались, не понравилось ему.
- Замолчите!
Девушки примолкли, будто перепелки, завидев сокола. Воцарилась тишина. Мобед-Мобедан, указывая золотым посохом на солнце, заговорил странным голосом:
- Ахурамазде62 - слава!
Жрецы тотчас же приготовились повторять его слова и подали знак, чтобы все присоединились к ним.
- Ахурамазде - слава! - разнеслось согласное эхо. Мобед-Мобедан указал золотым посохом на атешдан:
- Священному огню - слава!
И многоголосое эхо отозвалось:
- Слава! Слава!
Мобед-Мобедан еще несколько раз обошел огонь, потом указал золотым посохом на Дом тишины, стоящий на склоне горы:
- Да возрадуется дух пророка Ширвина!
- Да возрадуется! Да возрадуется!
И каждый раз, когда Мобед-Мобедан произносил благословенье или проклятье, ему отзывался дружный хор.
- Да будет тысячекратно проклят аббасидский халиф аль-Мансур, казнивший Абу Муслима!
- Тысячекратно! Тысячекратно!
- Да переселится дух Лупоглазого Абу Имрана в длинноухого осла!
- Да переселится, да переселится!
- Да будет тысячекратно проклят враг огнепоклонников халиф Гарун ар-Рашид!
