Зажатый между Русью и Хорезмом Хазарский каганат был низведен на последнюю степень ничтожества. С конца X в. его сильно поредевшее население ютилось в полуразрушенных городах, где еще сохранялось какое-то подобие стабильности. Характерно, что византийские и западноевропейские писатели XI—XII вв., говоря о Хазарии, подразумевают под ней уже только Крым, в котором еще долгое время существовала довольно многочисленная община хазарских иудеев (караимов).
Поставив в данническую зависимость западную часть Хазарии, Владимир присвоил себе титул кагана («великим каганом земли нашей» величает его митрополит Иларион в своем «Слове о законе и благодати»). То был обдуманный политический шаг. Русские князья издавна стремились к международному признанию своего титула «великий князь русский», который, однако, в иерархии правителей Восточной и Западной Европы котировался довольно низко, в одном ряду с племенной титулатурой вождей печенегов и венгров. Поэтому начиная с Игоря, как о том свидетельствует Константин Багрянородный, киевские князья стремились повысить международный престиж своего «княжения», домогаясь «царских венцов» от византийских императоров. Византия со своей стороны проявляла крайнюю неуступчивость в этом вопросе.
И вот Владимиру представился удобный случай решить проблему титулования другим способом — за счет присвоения себе титула кагана, который обладал неоспоримым авторитетом не только среди народов Восточной Европы, но и при константинопольском дворе, где хазарского кагана в официальных документах именовали «наиблагороднейшим и наиславнейшим». Тяга «робичича» к пышным титулам вполне понятна и с психологической стороны. Вместе с тем принятие Владимиром титула хазарского владыки «не сопровождалось заимствованием каких-либо элементов государственно-административной системы Хазарии. Более того, реальный статус хазарского кагана, который, согласно тюркским обычаям, мог стать объектом жертвоприношения, вряд ли воспринимался первыми правителями русов как привлекательная модель организации верховной власти. О претензиях русских князей на «хазарское наследство» можно говорить только в смысле территориальном — как об этом сказано в Повести временных лет: «Владеют русские князья хазарами и по нынешний день»{45}. Принимая титул кагана, Владимир заявлял о себе как о могущественнейшем и, по сути, единственном законном правителе Восточной Европы — от Дона и Волги до Карпат и от Балтийского до Черного моря. Это был вызов, обращенный ко всем окрестным государям, но прежде всего — к императору Византии. «И едино держец быв земли своей, покорив под ся округняа страны, овы [одни] миром, а непокорливыа мечем, и тако ему… землю свою пасущу правдою, мужьством же и смыслом…» — подводит итог дохристианского правления Владимира митрополит Иларион. Государственное величие Русской земли, опиравшееся на материально-идеологические ресурсы языческого общества, достигло своего предела. Дальнейшее развитие ее государственного суверенитета было невозможно без коренного преображения религиозно-политических основ княжеской власти.
Глава 3.
ОБРАЩЕНИЕ ВЛАДИМИРА В ХРИСТИАНСТВО
Повесть временных лет о крещении Владимира
Официальный переход Руси от язычества к христианству — единственный подлинный переворот в русской истории — имеет странную историографическую судьбу. Запечатленный во многих наших древних памятниках, он остается, так сказать, невидимым и неосязаемым для исторического знания. И это притом, что Повесть временных лет на первый взгляд отнюдь не обделила вниманием духовное преображение Владимира. Достаточно сказать, что на повествование о принятии им христианства приходится больше половины от общего числа летописных страниц, посвященных его княжению. Но доверие к этим известиям как к основе наших знаний об обстоятельствах крещения Владимира и Русской земли было подорвано еще в дореволюционный период{46}. С тех пор в научной среде ширится осознание того поразительного факта, что у исследователя нет почти никакой возможности опереться в этом вопросе на данные древнерусского летописания и агиографии, которые являют собой вторичный литературный материал, по большей части напрочь лишенный какого бы то ни было реального исторического содержания.
Житийная легенда, вставленная в состав Повести временных лет под 986—988 гг., неожиданно превращает князя Владимира — до сей поры неистового язычника и отважного предводителя победоносных русских дружин — в «какого-то апатичного, почти индифферентного искателя вер»{47}. Столь же внезапно княжеский двор оказывается наводнен посольствами из разных стран, преследующими одну цель — убедить русского князя в истинности своего вероисповедания. Болгары (волжские, то есть мусульмане), «немцы» (католики) и «жидове козарстии» (хазарские иудеи) поочередно излагают перед Владимиром сущность своих религий. Но Владимир не приемлет ни того, ни другого, ни третьего.
Ислам вроде бы поначалу приглянулся ему своим обещанием загробного блаженства в обществе семидесяти прекрасных гурий, «бе бо сам любя жены и блуженье многое»; но услышав об «обрезанье удов и о неяденьи мяс свиных, а о питьи отнудь», Владимир рек: «Руси есть веселье питье, не можем без того быти».
Немцы учли гастрономические пристрастия князя и заявили об умеренных диетических «заповедях» католичества: «лощение по силе; аще ли ясть кто и пиеть, то все во славу Божию, рече учитель наш Павел». Тем не менее Владимир выпроводил и их: «идите опять [обратно], яко отцы наши сего не прияли суть».
Неосторожное признание иудейскими проповедниками того, что за многие грехи еврейского народа Бог «расточил» его по чужим землям, вызвало у Владимира законное опасение насчет исторических перспектив для Русской земли в случае принятия ею «жидовства»: «…аще бы Бог любил вас, то не бысте расточени по чюжим землям; егда и нам мыслите то же зло прияти?»
Последним приезжает в Киев греческий «философ», который в длиннейшей (более 5000 слов) речи разоблачает перед Владимиром пагубные заблуждения и скверные обычаи болгар, «жидов» и «немцев», а затем, не всегда сверяясь с первоисточником, излагает ему ветхо- и новозаветную историю, «что ради сниде Бог на землю». Слова «философа» западают князю в душу, однако он решает «пождать еще мало», желая «испытати о всех верах».
И вот уже из Киева во все стороны едут княжеские послы, чтобы своими глазами увидеть, «кто како служит Богу». Побывав в мусульманской мечети, католическом костеле и в цареградской Святой Софии, Владимировы «мужи» возвращаются в Киев, где убеждают князя, что православная церковная служба по красоте своей не сравнится ни с какой другой на свете. К этому эстетическому аргументу в пользу греческого исповедания они добавляют исторический довод, ссылаясь на то, что «аще [был] бы лих закон греческий, то не бы баба твоя Ольга прияла, яже бе мудрейши всех человек». Владимир окончательно склоняется на сторону греческого православия. Остается выбрать место крещения. Князь спрашивает своих «мужей», где ему надлежит креститься, и слышит в ответ: «…где, господине, любо».
Спустя год после этого Владимир со своей дружиной выступает в поход на Корсунь и принуждает город к сдаче. Оттуда он шлет послов к византийским императорам Василию и Константину, требуя себе в жены их сестру, царевну Анну, и угрожая в случае отказа осадить Царьград. Испуганные «цари» отсылают протестующую Анну в Корсунь, предварительно получив от Владимира согласие на принятие им крещения. Тут в дело вступает промысел Божий, насылающий на гордого русского князя слепоту. Владимир недоумевает, как ему теперь быть. Тогда Анна советует ему быстрее креститься, дабы на деле познать величие христианского Бога. И точно, как только корсунский епископ «с попы царицины» совершили над Владимиром обряд крещения, пелена тотчас спала с его очей. Прославив Всевышнего, князь обвенчался с Анной, вернул грекам Корсунь в качестве «вена» (свадебного подарка) за невесту и отплыл домой, в Киев, где в том же году совершилось поголовное обращение его жителей в христианство.
Так называемое Житие Владимира особого состава{48} рассказывает историю крещения Владимира в Корсуни с некоторыми отличиями от летописного варианта. Владимир — ненасытный блудник и многоженец, желая (по внушению дьявола) во что бы то ни стало заполучить в свой гарем двенадцатую жену, шлет послов к правителю Корсуни просить за себя его дочь. Тот отвергает это предложение, ссылаясь на «поганство» (язычество) жениха. Оскорбленный Владимир идет на Корсунь войной и, овладев городом, бесчестит дочь корсу некого «князя» в присутствии ее родителей, которых затем убивает. После этого победитель охладевает к опозоренной девушке и сватается к сестре византийских императоров. Дальнейшие события излагаются в соответствии с рассказом Повести временных лет.
