На деятельность Всеволода III оба историка смотрят одинаково. По Щербатову, Всеволод «как силою своею, так и мудростию всю Россию почти в подданстве у себя содержал»; Карамзин в одном месте говорит: «Имея тайные намерения, он (Всеволод) не хотел совершенного падения Черниговских Князей, чтобы не усилить тем Киевского и Смоленского, равно противных замышляемому им Единовластию». В другом месте говорит, что Всеволод подобно Андрею Боголюбскому напомнил России счастливые дни единовластия. Но, признавая в Андрее Боголюбском и Всеволоде III стремления к единовластию, оба историка не признают ничего подобного в их преемниках, порывают предание, постоянно сохранявшееся у северных князей, порывают необходимую связь явлений, вследствие чего период от смерти Всеволода III до самого Иоанна Калиты лишен у них всякого значения; ничто не связывает деятельности Калиты и деятельности Всеволода III.
Вот что говорит Карамзин в начале главы о состоянии России с XI до XIII века: «Ярослав, могущественный и самодержавный, подобно Св. Владимиру, разделил Россию на Княжения; хотел, чтобы старший сын его, называясь Великим Князем, был Главою отечества и меньших братьев и чтобы Удельные Князья, оставляя право наследства детям, всегда зависели от Киевского, как присяжники и знаменитые слуги его. Отдав ему многолюдную столицу, всю юго-западную Россию и Новгород, он думал, что Изяслав и наследники его, сильнейшие других Князей, могут удерживать их в границах нужного повиновения и наказывать ослушников. Ярослав не предвидел, что самое Великое Княжение раздробится, ослабеет и что Удельные Владетели чрез союзы между собою или с иными народами будут иногда предписывать законы мнимому своему Государю. Уже Всеволод I долженствовал воевать с частным Князем его собственной области, а Святополк II ответствовал как подсудимый на вопросы Князей Удельных. Одаренные мужеством и благоразумием, Мономах и Мстислав I еще умели повелевать Россиею; но преемники их лишились сей власти, основанной на личном уважении, и Киев зависел наконец от Суздаля. Если бы Всеволод III, следуя правилу Андрея Боголюбского, отменил Систему Уделов в своих областях; если бы Константин и Георгий II имели государственные добродетели отца и дяди, то они могли бы восстановить Единовластие. Но Россия, по кончине Всеволода Георгиевича, осиротела без Главы, и сыновья его совсем не думали быть Монархами».
При таком взгляде понятно, почему автор не дал особенного значения знаменитым событиям, последовавшим на Севере по смерти Всеволода III; почему не только Георгий и Константин Всеволодовичи являются недостойными преемниками отца своего и деда, не умевшими поддержать их стремлений, но даже и любопытная, резко выдающаяся деятельность третьего брата, Ярослава, не нашла себе надлежащей оценки. В то время как Мстислав Удалой величается искусным политиком, Ярослав называется только надменным и мстительным, и причиною борьбы его с Новгородом являются только эти его качества.
Мы привели взгляд Карамзина на деятельность Андрея Боголюбского, брата его Всеволода III и преемников их, как этот взгляд выражен в начале VII главы III тома. Глава эта, заключающая изображение состояния России с XI до XIII века, очень замечательна и сама по себе, особенно же заслуживает внимания по сравнению с подобною же главой у Щербатова, которую бесконечно превосходит, несмотря на то что при настоящем состоянии науки мы со многим в ней уже не можем согласиться. Высказав приведенное мнение о характере деятельности князей, Карамзин говорит, что «Ярослав разделил Государство на четыре области, кроме Полоцкой… в течение времени каждая из оных разделилась еще на особенные Уделы, и Князья первых стали после называться Великими в отношении к частным, или Удельным, от них зависевшим»; в примечании же он говорит: «В сем смысле Рязанские, Тверские, иногда Смоленские и Черниговские именовались Великими, а не Местными, как сказал Болтин. Последнее название принадлежит новейшим временам. Князь Местный значил то же, что Поместный, он был ниже Удельного или Владетельного».
Но здесь прежде всего нужно было определить время, когда князья рязанские, тверские, смоленские стали называться великими. Конечно, не в период с XI до XIII века; Болтин не прав: название местных князей не относится к князьям рязанским, тверским, смоленским, а принадлежит действительно позднейшему времени; но так же точно к позднейшему времени принадлежит и название удельных князей и потому не может быть допущено при изображении периода с XI до XIII века; нельзя согласиться и с тем, чтобы местный князь был ниже удельного, потому что в памятниках местный употребляется вместо удельного, противополагаясь великому; например: «Земля наша и сущих окрест нас братин наших, великих князей дрьжавы и поместных князей и начальников, елико кто под собою имеет, вси суть в благочестии».
Причиною междоусобий Карамзин вполне справедливо полагает спорное право наследства. «Мы уже заметили выше, — говорит он, — что, по древнему обычаю, не сын, но брат умершего Государя или старший в роде долженствовал быть его преемником. Мономах, убежденный народом властвовать в столице по кончине Святополка-Михаила, нарушил сей обычай; а как родоначальник Владетелей Черниговских был старее Всеволода I, то они в сыновьях и внуках Мономаховых ненавидели похитителей Великокняжеского достоинства и воевали с ними». Карамзин обратил внимание и на то, что состояние соседних государств помешало им воспользоваться усобицами русских князей; заметил неопределенность в отношениях между властию княжескою и городами; указал на значение духовенства, дружины, на состояние войска, торговли, художеств, наук, нравов. Обо всем этом сказано кратко; многого еще остается желать читателю; но высказанные положения большею частию справедливы. Менее других удовлетворительны положения относительно дружины. «Каждый город, — говорит Карамзин, — имел особенных ратных людей, Пасынков, или Отроков Боярских (названных так для отличия от Княжеских), и Гридней, или простых Мечников, означаемых иногда общим именем воинской дружины». Основания, почему пасынков автор считает отроками боярскими, не показаны, и показать их из источников нельзя. Далее, нельзя понять также, почему гридни называются простыми мечниками и что такое будут мечники непростые. Но мы должны заметить также, что вопрос о древней дружине и теперь еще чрезвычайно труден для решения; следовательно, не можем требовать много от первого опыта.
Мы видели, что Карамзин не признал преемства стремлений между Всеволодом III и его потомками; несмотря на то, над Ярославом, самым замечательным из сыновей Всеволода III, произнесен следующий приговор: «Ярослав, в юности жестокий и непримиримый от честолюбия, украшался и важными достоинствами, как мы видели: благоразумием деятельным и бодростию в государственных несчастиях, был возобновителем разрушенного Великаго Княжения». Но, верный своему взгляду, автор не показывает, какая была цель и какие были следствия честолюбия Ярослава, чем это честолюбие разнилось от честолюбия Всеволодова и Андреева.
Не знаем, почему должны мы назвать Ярослава жестоким, если сравнить его поведение с поведением отца и дяди? Если же действительно Ярославу принадлежит честь возобновления разрушенного великого княжения, то это такой подвиг, который должен поставить его наряду величайших государей, особенно если вспомнить, что на это возобновление он мог употребить не более семи лет. Что-нибудь одно: или возобновление не было трудно, то есть разрушение, причиненное татарами, не было очень сильно, или Ярославу история не воздает достойной чести, если не только не дает ему места выше или наравне с Мономахом, Андреем Боголюбским и Всеволодом III, но даже ставит его несравненно ниже их. Вследствие того же взгляда, по которому стремления Боголюбского и брата его не передаются в наследство потомкам, Александр Невский изображается только как добродетельный человек, как государь, заслуживший своими нравственными качествами сильную любовь подданных, без показания отношения его деятельности до деятельности предшественников: как в Ярославе не виден сын Всеволода III и племянник Боголюбского, так в Невском не виден сын Ярослава и внук Всеволода III. Вот как описывается погребение Св. Александра, после чего автор переходит к оценке значения этого князя: «Тело Великого Князя уже везли в столицу: несмотря на жестокий зимний холод, Митрополит, Князья, все жители Владимира шли на встречу ко гробу до Боголюбова; не было человека, который бы не плакал и не рыдал; всякому хотелось облобызать мертвого и сказать ему, как живому, чего Россия в нем лишилась. Что может прибавить суд Историка, в похвалу Александра, к сему простому описанию народной горести, основанному на известиях очевидцев? Добрые Россияне включили Невского в лик своих Ангелов-Хранителей и в течение веков приписывали ему, как новому небесному заступнику отечества, разные благоприятные для России случаи: столь потомство верило мнению и чувству современников в рассуждении сего Князя! Имя Святого, ему данное, гораздо выразительнее Великого, ибо Великими называют обыкновенно счастливых; Александр же мог добродетелями своими только облегчить жестокую судьбу России, и подданные, ревностно славя его память, доказали, что народ иногда справедливо ценит достоинства Государей и не всегда полагает их во внешнем блеске Государства. Самые легкомысленные Новгородцы, неохотно уступив Александру некоторые права и вольности, единодушно молили Бога за усопшего Князя, говоря, что „он много потрудился за Новгород и за всю землю Русскую“».
