14 февраля 1940 года нарком упрекнул военный совет Балтфлота за стремление «проявить активность», «нанесение слабых ударов одновременно по большому числу боевых кораблей противника» — ударов, которые «фактически… были бесцельными, безрезультатными и даже вредными».
И нарком был совершенно прав. Советскими подлодками были обстреляны немецкие пароходы «Олива» и «Хельга Беге», потоплен немецкий «Больхейм», шведский «Фенрис» и эстонский «Кассари».
Поставленную задачу — блокада финского берега — флот не выполнил.
Пехота. На Финляндию наступало 6 армий: 7, 13, 15, 8, 9 и 14-я. Пять армий были финнами остановлены, причем благодаря не лучшему оружию, а превосходящему тактическому мастерству. Финны пропускали вперед советские войска, а затем заходили им в тыл, отсекали от коммуникаций, расчленяли и уничтожали их по частям.
Прорвала финские позиции только 7 — я армия, завалив трупами линию Маннергейма.
«Сначала Несколько часов била ваша артиллерия. Это был сущий ад, словно все черти разом повылезали из болот. Нам повезло — мы отсиделись в каземате, а от второго взвода, не успевшего покинуть траншею, осталось шесть человек, а потом цепями пошла ваша пехота. Она шла так густо… что мы не успевали перезаряжать ленты. Ствол раскалялся докрасна — ни одна, ни одна пуля не летела мимо цели! А ваши солдаты по штабелям трупов продолжали ползти вперед. Потом поднимались с винтовками. В полный рост с одними винтовками. Это безумие, это было дикое безумие. Наш унтер сказал: «Они чертовски храбрые парни, но у них там, наверху, кто-то определенно спятил» (Советско-финская война 1939–1940 гг. Минск, 1999. С. 134–135).
Стокгольмский корреспондент Джеймс Элридж писал:
«Без практики в лыжном деле и без особого опыта в спорте солдаты Красной Армии были вынуждены драться с силой, которая, в сущности, превосходила их в два раза. В самих сражениях финны могли выдвинуть армию больше русской. Это звучит парадоксально, но это правильно, так как колоссальная подвижность финнов делала возможным для них в проходивших боях концентрировать больше людей, чем это могли сделать русские. Это один, но самый важный момент войны…»
Руководство Красной Армии посылало в финские снега не обученных ходить на лыжах солдат. В окружение попала 44-я моторизованная дивизия, присланная с Украины. Не из Сибири, а почему-то с Украины — поскольку, по Суворову-Резуну, Красная Армия «действовала так, как не действовал никто и никогда». Поэтому, может быть, украинцы и были экипированы в шинели и хлопчатобумажные гимнастерки.
44-й дивизии удалось вырваться из окружения, но какой ценой! У противника осталось 37 советских танков — больше, чем было во всей финской армии перед войной. Прорвалась лишь половина личного состава, из них до 40 процентов — без оружия. А 163-я дивизия, на выручку которой была направлена эта 44-я, была почти полностью уничтожена. Финны потеряли 900 человек убитыми и 1770 ранеными, советские потери: 27 500 убитыми и замерзшими, 1300 пленными. Всего в двух наших дивизиях было потеряно 50 танков.
Служба тыла. Не хватало даже саперных ножниц для резки колючей проволоки — под финским огнем заграждения рубили лопатами, рвали гранатами, неся бессмысленные потери. И такое было даже на четвертом месяце войны.
Как были экипированы солдаты, лучше всего свидетельствуют цифры. Если вермахт при прорыве линии Мажино и последовавшем разгроме англо-французской коалиции потерял убитыми 27 074 человека, то в ходе советско-финляндской войны Красная Армия потеряла только обмороженными 13 213 человек и пропавшими без вести 17 520 (в основном раненые и потом замерзшие или прямо замерзшие). По болезням — главным образом из-за простудных заболеваний — было госпитализировано 53 тысячи человек.
Интересно, что мобилизованных в финскую армию почти никто не одевал. На запас одежды у финского министерства обороны просто не хватало средств. Финны воевали в домашних свитерах, теплых носках и своих дубленках. Красноармейцам же выдали обмотки, портянки, буденовки и хлопчатобумажную форму.
Лучше бы не выдавали, а разрешили бы воевать в домашних полушубках, потому как уставная войлочная одежда от холода не спасала. Б. П. Липатов в книге «Зимняя война» (М., 1996) пишет:
«Многим бойцам и командирам пришлось подолгу лежать в глубоком снегу под огнем противника, в снайперской засаде, в разведывательном секрете. Мороз сковывал тело, а малейшее движение вызывало стрельбу с финской стороны. Суконная и войлочная одежда и обувь часто промокали насквозь, обледеневали, стесняли движения. А в мокрой одежде на морозе боец переохлаждался, получал обморожения, простужался.
Больными и обмороженными войска потеряли людей не меньше, чем от огня противника… В обледеневшей одежде, в промокших валенках держались только на силе воли. Выручала старая уловка северян — намочить снаружи валенок и дать ему обмерзнуть, чтобы не промокал дальше. Но когда ледяной коркой покрывалась вся одежда, не то что воевать — двигаться было невозможно» (С. 41).
Разведка. Начав войну, руководители РККА не позаботились о разведке. К. А Мерецков, чья армия наступала на линию Маннергейма, писал:
«Перед началом войны я еще раз запросил разведку в Москве, но опять получил сведения, которые позднее не подтвердились, так как занизили реальную мощь линии Маннергейма. К сожалению, это создало многие трудности (Мерецков К. А На службе народу. С. 182).
Руководством Красной Армии планировался блицкриг продолжительностью 7—10 дней. План был восхитительно прост: выйти к Хельсинки кратчайшим путем — через Карельский перешеек. Ну и что с того, что там линии укреплений? Ерунда какая. О линии Маннергейма толком ничего не знали. Командование 7-й армии, которая действовала на Карельском перешейке, получило туманное сообщение о «жиденькой цепочке дзотов»…
Когда войска 7-й армии с огромными потерями приблизились к линии Маннергейма, Ворошилов 5 декабря приказал: без какой-либо разведки и подготовительных работ начать штурм линии Маннергейма!..
«Разведка и войска Ленинградского военного округа не знали систему обороны своего северного соседа, поэтому план наступления против Финляндии, подготовленный штабом округа, не учитывал ни реального противника, ни реального театра военных действий» (Дюпюи Р.Э., Дюпюи Т.Н. Всемирная история войн (1925–1997). В 4 кн. Кн. 4. М., 1998. С. 105–106).
После страшных потерь наступление пришлось прекратить.
К. А. Мерецков:
«Усилили разведку авиацией, дали задание сфотографировать линию Маннергейма. На это ушел весь январь. К началу февраля мы наконец-то располагали картами со схемой вражеской обороны. Теперь можно было составить реальный план ее прорыва» (Мерецков К. А. На службе народу. С. 186).
«Начало февраля…» А боевые действия начались 30 ноября предыдущего года…
Но самым лучшим показателем эффективности ведения боевых действий противников является сравнение их потерь. По проведенным у нас сравнительно недавно подсчетам, «потери советских войск составили 131 476 человек убитыми, пропавшими без вести и умершими от ран» (Военно-исторический журнал. № 3. 1992. С. 43–45). Финны объявили о потерях убитыми 19 576 человек, пропавшими без вести — 4101 человека. Соотношение потерь один к пяти.
В Первую мировую считалось, что нападающая сторона для успеха наступления должна иметь преимущество три к одному. При наступлении Брусилова русские войска несли потери два к одному, при этом было захвачено большое число пленных. Для Красной Армии в силу ее насыщенности артиллерией, авиацией и танками потери должны были быть значительно меньшими. Потери пять к одному при прорыве фронта лишь одной армией из шести были с военной точки зрения настоящей катастрофой.
Н. С. Хрущев писал:
«Сталин буквально перетрусил, он оценил в результате войны с Финляндией, что наша армия слабая, что наш комсостав слаб и что вооружением мы слабы…» (Цит. по: Знамя. 1982. № 11. С. 82).
Эх, не было рядом с Иосифом Виссарионовичем Суворова-Резуна…
Но продолжим чтение нашего удивительного историка.
Он снова делает открытия:
«У Сталина танков было в несколько раз больше, чем у Гитлера.
И цифры — штука упругая. Потому защитникам гитлеровской «готовности» надо было придумать какую-то гадость, какой-то штрих, какую-то характеристику, не содержащую цифр, чтобы сказать: подумаешь, семикратное превосходство, да они же!..
Долго коммунисты думали, додумались и объявили: советские танки были опасными, горели, как спички!»
Борца за правду — Суворова-Резуна это возмущает. Советские танки, считает он, не горели. А слова тех, кто полагает иначе, рождают в его душе праведный гнев.
«Стремление красной пропаганды выпячивать «неготовность» к войне понятно. Но решительное бесстыдство удивляет».
