Затем слово было дано хранителю государственной печати Барантену[14]; его речь явилась целой диссертацией о Генеральных штатах и благодеяниях короля. После длинного вступления он перешел, наконец, к вопросам дня. „Его Величество, — сказал он, — предоставив двойное представительство наиболее многочисленному из трех сословий, тому сословию, которое несет главную тяготу налогов, нисколько не изменил формы прежних совещаний. Хотя поголовная подача голосов, приводящая к одному общему результату, по-видимому, имеет преимущество более рельефно выражать общие желания, королю угодно, чтобы этот новый порядок мог быть введен только со свободного согласия всех государственных сословий и с одобрения Его Величества. Но каковы бы ни были мнения по этому вопросу, какое бы ни было усмотрено различие между предметами, подлежащими обсуждению собрания, не следует сомневаться, что полное согласие соединит все сословия в вопросе о налоге“. Правительство было не прочь применять поголовное голосование в вопросах финансовых, ибо оно вело быстрее к цели, но в вопросах политики оно склонялось в пользу вотирования по сословиям, ибо такое голосование представляло верное средство помешать нововведениям. Правительство при помощи этих средств полагало достигнуть своей истинной цели, получения субсидий, и думало в то же время помешать народу достичь нужных для него реформ. То, каким образом хранитель печати определил круг занятий Генеральных штатов, не оставило никаких сомнений в истинных намерениях правительства. Круг занятий был сведен почти исключительно к рассмотрению налога, и притом с непременной целью его вотировать, к выработке ограничительного закона о печати и пересмотру гражданского и уголовного законодательства. Все остальные преобразования хранителем печати были осуждены заранее, и речь свою он закончил следующим образом: „Справедливые желания удовлетворены, король не послушался нескромных нашептываний; он снисходительно забыл о них; он простил даже и те преувеличенные и ложные мнения, опираясь на которые, некоторые желают неизменные начала монархии заменить пагубными химерами. Вы, господа, несомненно, с негодованием отбросите те опасные нововведения, которые враги общественного блага стараются приплести к благотворным и необходимым реформам, тем реформам, что принесут с собой обновление, составляющее наибольшее желание Его Величества“.
Так говорить можно было или совершенно не понимая истинного желания нации, или открыто идя против него. Мало удовлетворенное собрание обратило свои взоры на Неккера, ожидая от него совершенно другого рода речей. Он был популярным министром; это он настоял на двойном представительстве третьего сословия, и все заставляло думать, что он выразил свои симпатии к поголовному голосованию, ибо только оно одно давало реальную возможность третьему сословию использовать свою численность. Однако, Неккер говорил как генеральный контролер и как человек осторожный. Речь его длилась три часа и являлась прежде всего длиннейшим отчетом о состоянии финансов; только совершенно утомив собрание, он перешел к вопросу, занимавшему все умы, но отнесся к нему нерешительно, не желая ссоры ни с королем, ни с народом.
Правительству следовало бы лучше понять значение Генеральных штатов. Уже одно возобновление их возвещало само по себе революцию. Ожидаемые с полной надеждой всем народом, они возобновлялись в такой момент, когда прежняя монархия была ослаблена и когда они одни были способны преобразовать государство и помочь нуждам королевской власти. Трудное время, сущность их мандата, выбор их членов — все указывало на то, что Штаты собрались не как данники, а как законодатели. Право возродить Францию им дало общественное мнение, а силу выполнить эту великую задачу они должны были найти в громадности злоупотреблений и в общественной поддержке.
Королю необходимо было принять участие в их работе. Таким образом действий он мог восстановить свою власть и обезопасить себя от крайностей революции, совершив ее сам по своей воле. Если бы, взяв в свои руки инициативу преобразований, он с твердостью, но и справедливостью указал новый порядок вещей; если бы, исполняя желания всей Франции, он определил права граждан, прерогативы Генеральных штатов, пределы королевской власти; если бы он отказался для себя — от самодержавия, для дворянства — от привилегий; если бы, наконец, он выполнил все те реформы, которых требовало общественное мнение и которые затем были совершены Учредительным собранием, — подобная решимость предотвратила бы пагубные распри, вспыхнувшие впоследствии. Трудно найти такого государя, который согласился бы разделить с кем-либо свою власть и который был бы достаточно мудр, чтобы добровольно уступить то, что ему все равно суждено потерять. Несомненно, однако, что Людовик XVI сделал бы это, если бы более следовал своим собственным влечениям и менее подчинялся влиянию своих приближенных. К сожалению, полная анархия царствовала в королевском совете. Когда собрались Генеральные штаты, для того, чтобы предотвратить разногласие, не было принято никакого решения. Безвольный Людовик XVI колебался между министерством, руководимым Неккером, и своим двором, руководимым королевой и некоторыми другими членами королевской семьи.
Неккер, удовлетворенный тем, что отстоял двойное представительство третьего сословия, боялся нерешительности короля и недовольства двора. Не отдавая себе полного отчета во всей важности переживаемого кризиса, который он принимал скорее за финансовый, чем за политический, он ждал для того, чтобы действовать, событий и утешал себя иллюзиями, что будет руководить ими, не сделав к тому никакой подготовительной работы. Он чувствовал, что старинная организация Генеральных штатов более не терпима и что существование трех сословий, пользующихся правом каждое само по себе не принять того или другого закона, являлось полным препятствием к осуществлению преобразований и к правильному ходу управления. Он надеялся, произведя испытание этой тройной оппозиции, уменьшить количество сословий и ввести английскую форму правления, соединив духовенство и дворянство в одной палате, а третье сословие — в другой. Он не понимал, что раз борьба будет начата, его вмешательство будет тщетно, что полумеры не принесут пользы никому, что наиболее слабые из упрямства, а наиболее сильные по увлечению не примут его системы умеренности. Он не понимал, что уступки имеют смысл только до победы.
Двор желал не узаконения правильного собирания Генеральных штатов, а их полного упразднения. Он предпочитал случайное сопротивление великих государственных сословий разделению власти с постоянным собранием представителей. Разделение сословий благоприятствовало его целям; он рассчитывал поддерживать рознь между ними и этим мешать их действиям. Генеральные штаты, вследствие плохой их организации, еще никогда не приходили ни к какому результату; двор надеялся, что то же будет и на этот раз, тем скорее, что первые два сословия были мало расположены в пользу преобразований, требуемых третьим. Духовенство желало сохранить свои привилегии и свои богатства[15]; оно ясно видело, что впереди ему предстоит принести гораздо больше жертв, чем приобрести выгод. Дворянство, со своей стороны, хорошо понимало, что, хотя оно и получило давно утраченную им политическую независимость, в будущем ему предстоит больше уступить народу, чем получить от королевской власти. Новая революция должна была совершиться почти исключительно в пользу третьего сословия; первые два сословия поэтому были расположены соединиться вместе и со двором против него, как раньше соединялись с ним против двора. Такая перемена фронта внушалась им исключительно расчетом, и высшие сословия шли рука об руку с государем, вовсе не имея к нему привязанности, как ранее они защищали народ, вовсе не имея в виду общественного блага.
Не было пощажено ничего, чтобы только поддержать подобное расположение духовенства и дворянства. Депутатов этих сословий осыпали любезностями. У княгини де Полиньяк собирался комитет из знатнейших лиц: в состав его были введены наиболее видные представители этих двух сословий. Усилиями этого комитета удалось переманить на сторону двора д'Эпремениля и д'Антрега, двух самых ярых защитников свободы в парламенте до созыва Генеральных штатов, теперь сделавшихся решительными ее противниками. Здесь, в этом комитете, разработали различный костюм для представителей различных сословий, стремясь разъединить их сначала этикетом, затем интригами, а наконец, и силой. Двор слишком основывал свои действия на воспоминании о прежних Генеральных штатах: он полагал возможным, что настоящее можно направлять согласно преданиям о прошлом, что можно сдержать Париж при помощи армии, третье сословие — при посредстве дворянства; что можно властвовать над Генеральными штатами, разъединяя сословия, и что разделить сословия можно, восстановив старинные обычаи, унижавшие общины и возвеличивавшие дворянство. Даже после первого заседания еще думали, что можно помешать всему, не делая вовсе никаких уступок.
