Легко понять, как Венеция использовала связь с миром, столь отличным от Запада. Этому миру она была обязана не только успехами своей торговли, но от него она узнала высшие формы цивилизации, совершенной техники, деловой предприимчивости, политической и административной организации, которые ее выделяли в Европе средневековья. Она снабжала продовольствием Константинополь с VIII века. Ее корабли везли туда продукты смежных стран: пшеницу и вино из Италии, лес из Далмации, соль с лагун и, невзирая на препятствия папы и императора, рабов, которых она легко себе доставала среди славянских народов на берегах Адриатики; оттуда везли обратно драгоценные ткани византийских мастерских и специи, которыми Азия снабжала Константинополь; в X в. деятельность порта получила чрезвычайные размеры.[64] Жажда наживы стала чрезвычайной; вместе с ростом торговли, совесть не имела значения для венецианца. Их религия — религия деловых людей; для них мало имело значения, что мусульмане — враги Христа, если тут была замешана выгода. Их купцам, начавшим посещать Восток с IX века, торговые договоры обеспечивают привилегии на рынках Востока: Алеппо, Каир, Дамаск, Палермо, Кайруан.
К концу XI века власть Венеции и ее богатство сделались громадны. При доже Петре II Орсеоло она очистила Адриатику от славянских пиратов, подчинила Истрию и имела военные отряды в Царе, Веглии, Арбе, Трау, Спалато, Курцоле и Лaгосте.
Павел Дьякон превозносит блеск и славу золотой Венеции, а Вильгельм Апулейский восхваляет город „богатый деньгами и людьми" и объявляет, что „ни один народ в мире не смел так в морской войне, не искусен в управлении флотилиями на море".
Мощное экономическое развитие, которого Венеция была центром, должно было сообщаться Италии, которую только лагуны отделяли от Венеции: здесь она получала пшеницу и вино для потребления и вывоза, здесь она думала создать рынок для восточных товаров, которые ее моряки выгружали в большом количестве на набережных По. Она вступила в сношение с Павией, которая скоро была воодушевлена ее заразительной активностью.[65] Она получила от германских императоров право свободного торга с соседними гражданами, затем со всей Италией, так же как и корабельную монополию на все товары, которые приходили в ее порт.
Торговля быстро проникла из Павии в соседние города. Все это заставляло спешить принять участие в торговле; Венеция давала городам выдающийся пример и заинтересовывала их в развитии торговли. Дух предприимчивости развивался последовательно в одном месте за другим.
Это были не только продукты земли, которые составляли предмет торговли с Венецией; и промышленность начала зарождаться рано, уже в IX в. Лукка обратилась к производству сукон и продолжала его много позже. Вероятно, мы бы знали гораздо больше о начале этого экономического оживления Ломбардии, если бы наши источники не были так скудны.[66]
Самое сильное влияние в Италии венецианское, но оно не было исключительным; юг Италии за Сполето и Беневенто, до появления норманов в XI в. был под властью Византии. Бари, Таренто, Неаполь и Амальфи поддерживали связи с Константинополем, как и с Венецией. Они были центром обмена и не колебались торговать с мусульманскими портами.[67]
Их флот нашел потом конкурентов среди жителей береговых городов, расположенных на севере. В начале XII в. мы видим, как обращается к морю Генуя, а затем Пиза; сарацины в 935 г. разграбили Геную, но приближался момент, когда она в свою очередь перешла в наступление. При этом не могло быть вопроса о заключении ею торговых сделок, как это делали Венеция или Амальфи, с врагами веры. Мистическая, чрезвычайная совестливость людей Запада в религиозных вопросах не позволяла это сделать; в течение столетий скопилось слишком много ненависти. Море можно было открыть только силой оружия.
В 1015 — 16 гг. была предпринята экспедиция Генуей вместе с Пизой против Сардинии. В 1034 г. они овладели временно Боной на берегу Африки; пизанцы в свою очередь победоносно вступили в порт Палермо в 1062 году и разрушили его арсенал.
В 1087 г. флоты обоих городов, воодушевляемые папой Виктором III, напали на Медию.[68] Все эти экспедиции были обязаны так же много религиозному энтузиазму, как и авантюризму. С совершенно отличной от венецианцев точки зрения генуэзцы и пизанцы считали себя воинами Христа и церкви, противниками ислама. Они верили, что они видели архангела Гавриила и св. Петра, ведущими их в битву с неверными, и это было после убийства священников Магомета и грабежа мечети в Медине, что они подписали выгодный торговый договор. Собор в Пизе, выстроенный после этого триумфа, удивительно символизировал мистику воителей и земные блага, которые им приносило мореплавание. Колонны и драгоценные мраморы, привезенные из Африки, служили для его украшения; казалось, этим блеском они хотели выразить месть христианства сарацинам, богатство которых вызывало неприязнь и ненависть. Эти чувства выражает современная поэма, полная энтузиазма.[69] Церковь будет вечно сиять, украшенная золотом, драгоценными камнями и одеяниями.
Под контратакой христианства, ислам мало-помалу отступает, начиная с первого крестового похода. В 1097 г. генуэзский флот пристал к берегам Антиохии и привез крестоносцам подкрепление и помощь. Два года спустя, Пиза посылает корабли "по распоряжению папы" освобождать Иерусалим. С тех пор все Средиземье было открыто, вернее, вновь открыто для западного мореплавания. Как в римскую эру, пути сообщения были восстановлены от одного конца Средиземья до другого. Империя Ислама, поскольку дело касалось моря, пришла к концу. Политические и религиозные результаты крестовых походов были эфемерны.
Иерусалимское королевство и княжества Эдессы и Антиохии были вновь завоеваны мусульманами в XII в., но море осталось в руках христиан. Они одни неоспоримо над ним господствовали. Все мореплавание в портах Леванта постепенно перешло под их контроль. Их торговые учреждения множились с удивительной быстротой, в портах Сирии, Египта, островов Ионийского моря. Завоевание Корсики (1091 г.), Сардинии (1022 г.). Сицилии (1058–1098 г.) отняло у сарацин базы операций, которые с IX века были способны держать Запад в блокаде. Флот Пизы и Генуи делал морской путь открытым. Они патронировали рынки Востока, откуда шли продукты Азии, караванным или морским путем через Красное море и Персидский залив, и посещали в свою очередь рынок Византии. Пленение Амальфи норманнами в 1073 г. положило конец торговле этого города и освобождало их от его соперничества.
Но успехи Генуи и Пизы вызывали зависть Венеции. Она не могла войти с новопришельцами в долю в торговле, где она имела монополию. Не имело значения единство веры, нации и языка; поскольку они стали соперницами, они были в глазах Венеции врагами. Весной 1100 года венецианская флотилия, встав вдали от Родоса, чтобы подождать флот, который Пиза послала в Иерусалим, напала неожиданно и потопила безжалостно большое число кораблей.[70] Так начался конфликт между морскими городами, длившийся во все время их процветания.
Средиземье не знало более того римского мира, который ему обеспечила некогда империя цезарей. Расхождение интересов питало враждебность, иногда тайную, иногда открытую между соперниками, которые боролись за первенство. Распри итальянских республик средневековья удвоились в новое время, вследствие затянувшихся споров государств, берега которых омывает Средиземье. С течением времени торговля должна была стать еще более распространенной. В начале XII в. морская торговля распространилась и на берега Испании и Франции; после длительной летаргии, наставшей в конце Меровингского периода, оживился снова Марсель; открытие моря было выгодно для Барселоны в Каталонии, откуда короли Арагона вытеснили мусульман. Италия несомненно заняла главное место среди этого первого экономического оживления. Настал необычайный расцвет Ломбардии, куда от Венеции (Восток) и от Пизы и Генуи (Запад) сходилось все торговое оживление Средиземья и где оно сплеталось в целый клубок. На этой удивительной равнине процветали города и деревни.
Плодородие почвы делало возможным для них неограниченную экспансию; в то же время легкость получения рынков содействовала ввозу сырья и вывозу изделий. Здесь торговля вызывала появление промышленности, а когда она развилась, Бергамо, Кремона, Лоди, Верона и все старые города, все римские старые муниципии ожили и расцвели сильнее, чем в эпоху античности. Их усиленная производительность, их свежая энергия содействовали их расширению. В южной Тоскане был подъем; на севере были проложены новые дороги через Альпы. Через проходы Сплюген, Сен Бернар и Бреннер купцы могли принести в Европу то самое здоровое оживление, которое к ним приходило с моря.[71] Они следовали по тем естественным дорогам, которые указаны течением рек — по Дунаю на восток, по Рейну на север, по Роне на запад. В 1074 г. итальянские купцы, несомненно ломбардцы, упоминаются в Париже.[72] В начале XII века ярмарки Фландрии всегда привлекали значительное число итальянцев.[73] Ничего нет более естественного, чем появление южан на Фландрском берегу. Это был результат тяготения, которое обнаруживала одна торговля к другой.
