Шарль Монтескье - Избранные произведения о духе законов

Ознакомительная версия.

Если Людовик Благочестивый действительно предоставил римскому народу право избрания пап, то это было одним из проявлений господствующего духа того времени, который требовал, чтобы по отношению к римскому престолу поступали так же, как и по отношению к другим.

Не могу сказать, жаловал ли Карл Мартелл церковные имущества в пожизненное или в вечное пользование. Знаю только, что во время Карла Великого и Лотаря I существовали этого рода имущества, переходившие к наследникам и поступавшие в раздел между ними.

Кроме того, я вижу, что часть их была отдана на правах аллодов, а другая — на правах феодов.

Я уже говорил, что не только владельцы феодов, но и собственники аллодов были обязаны нести военную службу. Несомненно, это и послужило отчасти причиной того, что Карл Мартелл раздавал эти имущества одинаково и в качестве аллодов и в качестве феодов.

Следует заметить, что так как феоды обращались в церковные имения, а церковные имения — в феоды, то те и другие приобрели черты взаимного сходства. Так, церковные имущества стали пользоваться привилегиями феодов, а феоды — привилегиями церковных имуществ, в том числе — почетными правами церкви, возникшими в рассматриваемое время. А так как эти, права всегда были соединены с правом высшего суда, в особенности с тем, что мы теперь называем феодом, то из этого следует, что вотчинный суд был установлен одновременно с этими правами.

Следуя порядку изложения предмета по его содержанию, я нарушил хронологический порядок,— говорил о Карле Великом прежде, чем сказать о знаменитой эпохе, которую составляет переход короны к Каролингам при короле Пипине,— событие, которое, с точки зрения отступления от обычного течения вещей, быть может, обращает на себя более внимания теперь, чем в то время.

Короли совсем не имели власти, но имели имя, сан короля был наследственным, а должность майордома — выборной. Хотя майордомы в последнее время сажали на престол того из Меровингов, кого хотели, они никогда не брали короля из другого рода, так что древний закон, предоставлявший корону определенному роду, незыблемо хранился в сердцах франков. Личность короля была почти неизвестна в монархии, но королевский сан был хорошо известен всем. Сын Карла Мартелла Пипин полагал, что следует соединить оба достоинства, причем оставалось сомнение по поводу того, будет ли новая монархия наследственной или нет, а этого было достаточно для того, кто к королевскому достоинству присоединял сильную власть. Таким образом, власть майордома соединилась с властью короля. В слиянии этих двух властей произошло своего рода примирение. Должность майордома была выборной, королевский сан — наследственным, корона в начале правления второй династии была избирательной, потому что народ избирал, она сделалась наследственной, потому что он избирал короля всегда из одного и того же рода.

Лекуант вопреки свидетельству всех памятников отрицает, что папа дал свое разрешение на столь важную перемену, и подкрепляет свое мнение, между прочим, тем соображением, что в противном случае папа совершил бы несправедливость. Удивительно, что историк основывает свое суждение о том, как люди поступали, па том, как они должны были поступать! Если бы все так рассуждали, то не было бы и истории.

Как бы то ни было, не подлежит сомнению, что с той минуты, как герцог Пипин одержал победу, его род сделался царствующим, а род Меровингов перестал быть таковым. Коронация его внука Пипина внесла лишь ту перемену, что одним обрядом стало больше и одним призраком меньше. Все, что он приобрел, это — знаки королевского достоинства, в государстве же не произошло никакой перемены.

Я говорю это, чтобы установить момент переворота, чтобы не впадали в заблуждение, принимая за переворот то, что было лишь его следствием.

Когда в начале правления третьей династии короновался Гуго Капет, перемена была значительнее, потому что государство от анархии перешло к правлению, каково бы ни было это правление, но когда корону принимал Пипин, страна получила то же правление, какое и имела.

Когда был коронован Пипин, он переменил только имя, когда же коронован был Гуго Капет, изменилась самая сущность дела, так как присоединение к короне большого феода прекратило анархию.

Когда был коронован королем Пипин, королевское достоинство было присоединено к самой важной в государстве должности, когда был коронован Гуго Капет, достоинство короля было присоединено к самому крупному феоду.

Из формулы коронования Пипина видно, что Карл и Кар-ломан были также помазаны миром и благословлены и что французские сеньоры обязались под страхом интердикта и церковного отлучения никогда не избирать короля из другого рода.

Из завещания Карла Великого и Людовика Благочестивого следует заключить, что франки избирали себе королем одного из королевских детей, что вполне отвечает только что приведенному условию. Когда же императорское достоинство перешло к другому дому, избирательное право, которое было ограниченным и условным, сделалось простым и безусловным, и старая конституция подверглась, таким образом, изменению.

Чувствуя приближение смерти, Пипин созвал духовных и светских сеньоров в Сен-Дени и разделил свое королевство между своими двумя сыновьями — Карлом и Карломаном. Хотя акты этого собрания не дошли до нас, мы находим известие о том, что на нем происходило, в старом историческом сборнике, изданном Канизием, и в Мецских анналах, как это было указано Балюзом. Я нахожу здесь два некоторым образом противоречащих друг другу обстоятельства: во-первых, что Пипин произвел раздел с согласия своих вельмож, и, во-вторых, что он сделал это в силу своего родительского права. Это доказывает то, о чем я уже говорил, а именно, что право народа при этой династии заключалось в избрании короля из королевской семьи. Собственно говоря, это было скорее правом исключения, чем правом избрания.

Это своеобразное право выбора подтверждается памятниками второй династии. Сюда принадлежит и капитулярий Карла Великого о разделе империи между тремя его сыновьями, в котором, определив их доли, он говорит, что «если один из трех братьев будет иметь сына, которого народ захочет избрать наследником его отцу, дяди его должны будут подчиниться этому».

Это самое распоряжение содержится в разделе, произведенном Людовиком Благочестивым между его тремя сыновьями — Пипином, Людовиком и Карлом — в 837 году на Аахенском съезде, и еще в другом разделе того же государя, произведенном 20 годами раньше между Лотарем, Пипином и Людовиком. Можно также сослаться на присягу Людовика Косноязычного, принесенную при его коронации в Компьене. «Я, Людовик, поставленный королем милостью божиею и избранием народа, обещаю…» Сказанное мною подтверждается актами съезда в Валенсе, созванного в 890 году для избрания Людовика, сына Бозона, королем Арля. Людовик был избран, и в качестве главных поводов к его избранию было выставлено то, что он происходил из императорской семьи, что Карл Толстый сообщил ему достоинство короля и что император Арнульф утвердил его в этом достоинстве силой своего скипетра и присылкой к нему своих посланников. Арльское королевство, подобно другим отделившимся или зависимым от империи Карла Великого королевствам, было избирательным и наследственным.

Карл Великий старался сдерживать власть дворянства в надлежащих пределах и противодействовать насилиям со стороны духовенства и свободных людей. Он настолько умерил притязания государственных сословий, что привел эти последние в равновесие, а сам остался их господином. Все было объединено силой его гения. Он постоянно водил знать то в один, то в другой поход, не оставляя ей времени для каких-либо замыслов, заставляя ее служить собственным целям. Империя держалась величием своего главы: Карл был великим государем и еще более великим человеком. Короли, его дети, были первыми его подданными, орудием его власти, образцом послушания. Он издал прекрасные постановления, более того, он заставил исполнять их. Его гений проникал во все части империи. В законах этого государя мы находим дух предусмотрительности, которая все постигает, и силу, которая все за собой увлекает. Поводы к уклонению подданных от исполнения своих обязанностей устранялись, нерадение подвергалось наказанию, против злоупотреблений принимались исправительные или предупредительные меры. Он умел наказывать, но еще лучше он умел прощать. Человек обширных замыслов, он осуществлял их с величайшей простотой, никто еще не обладал в такой мере искусством совершать величайшие дела легко и трудные — быстро. Он постоянно объезжал свою обширную империю, вникая во все, что только встречал. Дела появлялись со всех сторон, и он везде их оканчивал.

Ознакомительная версия.