Улыбаясь Чирикову, Головин спрашивает:
- Скажите, Алексей Ильич, считаете ли вы возможным плавание от Чукотского носа к устью Колымы?
Все слышат краткий ответ:
- Безусловно. По крайней мере, мы могли бы пройти значительно дальше, чем прошли.
- А считаете ли вы, что пролив между Азией и Америкой существует?
- Здесь мало одних предположений, которые, к тому же, не новы. И мало показаний чукчей. Лишь тогда, когда берег от Чукотского носа до этого устья будет положен на карту и когда мы побываем на американском материке, - я буду считать вопрос окончательно решенным.
- И вы готовы снова отправиться в этот далекий путь?
- Это моя мечта! - воскликнул Чириков. - Можем ли мы останавливаться на половине дороги?
- Что скажет господин Беринг? - спросил Головин.
- Я возвратился на Камчатку, - ответил Беринг, - только потому, что корабль был крайне ненадежен, а я не смел подвергать опасности вверенных мне людей. Я предлагаю организовать еще одну экспедицию: мы откроем пути в Америку, исследуем все Охотское побережье, все северное побережье Сибири, от устья Оби до Чукотки; это должна быть огромная экспедиция из двух или трех десятков отрядов. Она потребует больших денег, однако польза, которую она принесет, со временем оправдает все расходы...
Головин облегченно вздохнул: ему хотелось услышать именно такой ответ. Прощаясь с моряками, он сказал:
- Я думаю, близок час, когда я буду иметь честь и счастье пожелать вам доброго пути...
Что немного смутило Беринга, отозвалось в нем чувством, похожим на ревность, - это особенное расположение Головина к лейтенанту Чирикову. Президент коллегии дважды назвал его "искусным морским офицером, в исполнении службы тщательным и исправным". Но Чириков, казалось, и не расслышал похвалы, - он весь уже был поглощен планами новой экспедиции.
Чириков действительно был отличным мореходом. Беринг неспроста поинтересовался как-то, не происходил ли его помощник из потомственных моряков? Но оказалось, что Чириков пришел во флот откуда-то из Киевской губернии, где отец его служил комендантом. Принятый в Математическо-навигацкую школу в Москве, а затем переведенный в Морскую академию в Петербурге, Чириков не раз удивлял своих наставников пытливостью и страстностью в учебе. География стала его любимейшим предметом. На карте мира в те времена было еще много неразрешенных загадок. Чириков мечтал о дальнем плавании, о новых открытиях в просторах океанов. Он знал, что такие открытия лишь иногда происходят по воле случая, что настоящий мореход должен в совершенстве освоить математику, географию, навигацию, астрономию, иностранные языки, кораблестроение, - должен быть человеком всесторонне образованным. Отлично понимал Чириков и значение практики, без которой легко было превратиться в кабинетного ученого. В штормовые погоды на Балтике вместе с матросами работал на реях, стоял у штурвала, крепил палубный груз... Любая, даже самая тяжелая работа на корабле спорилась в руках этого хрупкого человека. Не случайно Беринг завидовал иногда его собранной, сосредоточенной воле, его умению вести корабль и обучать матросов управлению парусами. Оставив капитанский мостик, Чириков сам, подавая пример, взбирался на мачту и на головокружительной высоте, там, где другой матрос не мог управиться со снастями, мгновенно наводил порядок, всегда оставаясь сдержанным и спокойным. Пожалуй, именно эта его черта, - готовность в любую минуту прийти на помощь матросу, - и удивляла, и раздражала иностранцев в отряде Беринга. Шпанберг иногда открыто смеялся над лейтенантом:
- Мужик... Он сам работает на реях. Не удивлюсь, если он и палубу окажется способен мыть...
А матросы любили Чирикова, как любят солдаты своего старшего товарища, испытанного командира. В том, как они выполняли его приказания, было не только повиновение, - была огромная преданность и верность.
В обращении с подчиненными Беринг был мягок, даже ласков. Никто не мог сказать, что его не любили моряки. Но к Чирикову они относились, как к отважному и умелому командиру, а в Беринге видели просто доброго старичка, мало доверяя его мореходному искусству.
И в этом был виноват сам капитан. В северной части Тихого океана, вблизи Чукотской земли, он чуть ли не ежечасно без всякой на то причины менял курс корабля, что приводило к открытым стычкам с офицерами. Чириков указывал, что эти ненужные повороты только изматывают людей и удлиняют путь. Но Берингом прочно владели различные опасения: то чудились мели, то рифы, то острова. Поняв свою ошибку, он не имел мужества признать ее в кругу офицеров, считая, что это принизит его авторитет. Однако не только офицеры, - каждый матрос отлично понимал, откуда происходят эти постоянные колебания начальника: он не был уверен в себе.
Может быть, Чирикову просто, как утверждал Шпанберг, везло. Любая его вахта проходила без происшествий. Но, присматриваясь к своему помощнику, Беринг не мог не отметить предусмотрительности и деловитости Чирикова, а главное - его постоянной уверенности и отваги. Эта отвага опиралась на знания, которые получил он в Морской академии. Недаром же сам Петр отметил усердие в науках гардемарина Чирикова, и недаром Алексей Ильич дважды был повышен в звании через чин.
Составляя проект второй экспедиции, Беринг мало надеялся на ее осуществление: она требовала слишком больших расходов. Но Адмиралтейств-коллегия, Академия наук и многие прославленные моряки горячо поддержали его проект, и правительство вскоре одобрило эти небывалые по размаху планы исследований.
Перед русскими учеными и моряками, участниками второго похода, была поставлена огромная задача: разведать берега Северной Америки, северо-восточной Азии и, по возможности, Японии, собрать материалы по географии и истории этих земель, коллекции растений и минералов, словом, "чинить разные, подлежащие до науки обсервации".
Состав экспедиции насчитывал почти 570 человек. Сюда входили и бывалые моряки, и ученые, и художники... Такой большой научной экспедиции еще не посылала для новых исследований в дальние страны ни одна держава.
Чириков ликовал. Теперь-то уж они обязательно достигнут цели. Беринг был озабочен и молчалив: он думал о страшных сибирских дорогах. Шпанберг не уставал рассказывать в гостиных о своих бесчисленных подвигах, достоверность которых, впрочем, никто из его спутников не подтверждал.
В Адмиралтейств-коллегий уже были известны неприглядные делишки этого иностранца. Неспроста же и президент Адмиралтейств-коллегий Головин, и обер-секретарь Сената Кириллов, и гидрограф Соймонов настаивали, чтобы весь состав экспедиции был укомплектован из русских людей, кому дороги процветание и слава отечества. Но чужестранцы, хозяйничавшие при царском дворе, заглушили эти голоса.
По пути к Охотску, когда экспедиции снова пришлось преодолевать огромные трудности, Беринг не раз говорил открыто, что эта экспедиция свыше его сил и что возглавить ее должен был бы русский человек, так как именно иностранцы вносили распри и разлад в большое, требующее дружных усилий дело.
Как же случилось, что после целого ряда неудач в первой экспедиции Беринг был назначен начальником еще более грандиозного похода?
Дело в том, что Беринг предложил организовать вторую экспедицию. И хотя любой матрос и офицер в его отряде рассматривал первый поход лишь как начало огромной исследовательской работы, хотя этот новый план был общей мечтой и надеждой, под проектом стояло все же имя Беринга. К тому же Беринг уже знал далекую Камчатку и Чукотку.
Перечитывая инструкцию Адмиралтейств-коллегий, Беринг не мог не обратить внимания на фразу, в которой капитану-командору прямо предписывалось проводить всю работу "с общего согласия с капитаном Чириковым..."
С общего согласия... Чириков мог контролировать решения начальника экспедиции и соглашаться или не соглашаться с ним. Значит, Адмиралтейств-коллегия признает Чирикова лучшим мореходом, чем Беринг? Да, это так. Ему уже присвоен чин капитана. Головин отмечал особые заслуги Чирикова. Его поправки к проекту Беринга были приняты с благодарностью...
Беринг испытывал к своему помощнику острое чувство ревности, которое не обещало ничего доброго впереди. Когда-то и где-то это чувство должно было прорваться.
Чириков словно угадывал настроение командира. Он старался держаться в тени, безупречно выполнял все предписания своего начальника, руководя доставкой грузов в Охотск, переправами через сибирские реки. Однако на дальней этой дороге выпадало немало случаев для несогласия между двумя моряками. Чириков все время поторапливал Беринга: скорее бы построить корабли и выйти в море. Капитан-командир воспринимал эти замечания и советы с раздражением. Когда штурман Михаил Плаутин тоже осмелился сказать ему о непорядках в экспедиции, Беринг окончательно озлился и приказал арестовать Плаутина. Расследовать это дело Адмиралтейств-коллегия поручила Чирикову. И Алексей Ильич настоял на освобождении Плаутина. В этих действиях своего помощника Беринг увидел открытый вызов. И второй вызов он увидел в просьбе Чирикова на бригантине "Михаил" отправить его "для осмотра земли, лежащей против Чукотского носа"...
