«Чай мы пили из самовара, вскипавшего на Николае Угоднике, — похвалялся поэт Мариенгоф, — Не было у нас утя, не было лучины — пришлось нащипать старую икону, что смирехонько висела в углу комнаты».64
Питавшиеся слухами о происходящих в Советской России бесчинствах, и осознавая сложное положение Патриарха, вынужденные повиноваться указу Патриарха, Архиерейский Заграничный Собор 13 сентября 1922 года постановил об упразднении Высшего Церковного Управления. Однако на его месте был сразу же образован Священный Архиерейский Синод Русской Православной церкви за границей. Каноничность нового единого церковного управления за границей не вызывала возражений ни у органов управления Святейшего Патриарха, ни, после его ареста, у патриарших местоблюстителей митрополита Петра и позже у митрополита Сергия. Впоследствии митрополит Сергий глубоко потряс церковные круги подписанной им Декларацией 29 июля 1927 года о полном признании советской власти, совместной с ней работы для блага Советского Союза, про который говорилось, что его «радости и успехи… — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи»65.
Эго случилось, когда уже почти как два года не было на свете последнего законного Патриарха, отказавшегося от «лестного» предложения чекистов носить титул «Патриарха всего Союза Советских социалистических республик» и скончавшегося при весьма странных обстоятельствах, возможно, будучи отравленным быстродействующим ядом, которым, под видом морфия, ему была сделана обезболивающая инъекция. Вот, что об этом говорит исследователь жизни Святейшего Патриарха:
«25 марта/ 7 апреля, в день Благовещения… патриарх Тихон прослушал всю праздничную службу, прочитанную его келейником, посетовал навестившим его духовным детям о своем недомогании из-за вырванного накануне зуба… и согласился для улучшения самочувствия на укол морфия. К вечеру Святейший стал волноваться, глядя на свои ногти — они почернели, вздохнул: „Скоро наступит ночь, темная и длинная“. Все спрашивал, который час. Последний раз спросил в 23:45… Ночь наступила. Длинная и темная для всей Русской Церкви».66
…В связи с обнародованной Декларацией митрополита Сергия и всеми последовавшими за ней дальнейшими событиями — протестами и прекращением общения ряда известных иерархов и их епархий и прельщениями в их отношении митрополита Сергия, Собором Русских Архиереев было постановлено прекратить административные сношения с Московской церковной властью. Решение это было принято в виду невозможности нормальных сношений с нею и в силу порабощения этой власти безбожными большевиками, которые тем самым лишили ее свободы в собственных волеизъявлениях и ограничили ее свободу канонического управления церковными делами. В самой России, сразу после обнародования декларации перешедшего на сторону безбожной власти митрополита, ревнители истинной Русской православной церкви ушли «в катакомбы», то есть, отделив себя от официально признанной большевиками власти местоблюстителя Сергия. Заграничная часть Русской Церкви за рубежом продолжала считать себя неотъемлемой частью Великой Русской Церкви, не отделяя себя от нее и не считая себя автокефальной, однако прекратила все взаимоотношения с той частью духовенства, которая выбрала для себя компромиссное сосуществование с советской властью.
Представители русского духовенства, разделявшие судьбу Русской армии на Балканах, в королевстве СХС первоначально оказались в благоприятной для их жизни и деятельности среде. «Король-рыцарь» Александр и королева Мария благоволили участвовать в заботах русских единоверцев и всячески стремились поддержать на официальном уровне открытие приходов на территории Сербии и оказать посильную помощь клирикам, окормлявшим чинов русской армии и участвующих в воспитании русской военной молодежи, по замыслам командования, обязанных заменить убывающих в будущей национальной армии. С этой целью, на территории Сербии и Болгарии были размещены и действовали в полной мере военно-учебные заведения, призванные поддержать и развить систему подготовки военных кадров. На территории Болгарии было размещено восемь военных училищ, выпустивших с 1921 по 1923 годы в офицеры около двух тысяч юнкеров. Сравнительно невысокая плата и доступные учебные программы, позволявшие учащимся получить не только военное, но и законченное среднее образование поддерживали постоянный приток молодых людей, желающих поступить на учебу. Сложнее обстояло дело с финансированием обучения в этих заведениях. Убедившись, что средств для поддержания училищ взять неоткуда, Врангель подписал указ о последнем производстве в офицеры во всех военных училищах 1 сентября 1923 года. Чуть дольше в Болгарии просуществовала основанная еще в Галлиполи гимназия. Ее посещали 150 гимназистов, главным образом дети военной эмиграции и сироты, потерявшие родителей в ходе войны и вынужденного пребывания армии за границей. Для детей-сирот, проживавших в Варне, на средства командования содержался интернат на 60 человек. В Сербии успешно существовало несколько кадетских корпусов — Крымский, продержавшийся до 1929 года, Донской, работавший до 1932 года и 1-й Русский кадетский корпус, последний выпуск кадетов которого пришелся на 1945-й год. Производство в офицеры для юнкеров военных училищ не гарантировало трудоустройства, и многие из выпускников еще подолгу оставались в Болгарии, кормясь непостоянными заработками, на самых тяжелых работах. Многих удерживало и наличие собственных казарм, где после изнурительного трудового дня недавние «батраки» вновь чувствовали себя офицерами. Сочетание этих двух образов, мало сопоставимых в нормальной жизни друг с другом, было нестерпимо для большинства из них, и постепенно некоторые офицеры стали задумываться о выходе из этого тупика и устройстве жизни на более прочных основаниях. Конечно, возможность устройства своей жизни на лучших условиях, возможность получения высшего образования, приводило многих молодых обер-офицеров в Чехословакию — единственную европейскую страну, кроме Бельгии, где людям с «нансеновскими» паспортами можно было поступить в высшие учебные заведения и быть удостоенным даже символической стипендии. Отъезд молодых офицеров — вчерашних юнкеров из Болгарии приобретал постоянный характер. Пики и спады волн отъезжающих из Болгарии обуславливались лишь финансовыми возможностями того или иного человека купить себе билет на поезд и оплатить консульский сбор. В письмах уехавших, адресованных тем, кто еще оставался на болгарской и сербской земле, расписывались преимущества студенческой жизни в центральной Европе; тех, кто колебался, звали следовать примеру преуспевших. К концу 1925 года оживленная переписка с соотечественниками, нашедшими лучшую долю в других странах Европы, заставила большую часть молодежи, поднакопив денег, покинуть Болгарию и отправиться испытывать судьбу в новой для них Чехословакии и Бельгии. Подобное, можно сказать, происходило и в верхних эшелонах Русской армии, где также устраивали свои судьбы полковники и генералы, каждый на свой вкус и возможности. С уверенностью можно сказать, что всех более после исхода из болгарского царства «повезло» Скоблину. Вкусив прелестей западно-европейской жизни, и точимый жалобами жены на скуку полковой жизни, в мае 1924 года Николай Владимирович подал рапорт о необходимости своего отъезда из Болгарии за границу. С разрешения Владимира Константиновича Витковского, он получил просимое, и снова расстался со своими корниловцами на неопределенный срок. Вместе с повеселевшей женой выехал во Францию, где ее ожидал шумный успех после совместного выступления с известным в эмиграции квартетом Кедровых в парижском зале Гаво. Снова началась богемная жизнь, замелькали имена знаменитостей, престижные сцены и утонченные рестораны. Жизнь Скоблиных снова потекла чередой веселых, ярких дней… На сопровождавшего супругу генерала ложился легкий отблеск ее славы. «В артистической было весело. Когда в артистическую вошла великая княгиня Ксения Александровна, сестра императора Николая II, Плевицкая, соблюдая придворный этикет, умело и тактично представила ей своего нового мужа».67
После парижский гастролей, путь Скоблиных лежал в Америку, где в Нью-Йорке Плевицкая неожиданно согласилась петь на благотворительном концерте, устроенном в помощь советским беспризорникам. Вернувшись осенью 1925 года в Париж из Америки, Надежда Васильевна Плевицкая была приглашена на вечер галлиполийцев, проходивший под покровительством великой княгини Анастасии Николаевны, супруги великого князя Николая Николаевича, где блистала в созвездии знаменитостей — балерины Преображенской, актеров Ивана Мозжухина и квартета Кедровых. А в конце 1925 года чета Скоблиных снова понеслась за океан, как будто бы генерала и не ждали его насущные дела и брошенные на произвол судьбы корниловцы.
