Однако понятия причастия и искупления у Вагнера только на первый взгляд напоминают христианские. В этом выразилось его типичное масонское мировоззрение, для которого характерны псевдохристианские компиляции. Духовный процесс подмены смыслов известен. Инициация в масонском ордене, которую прошел и Вагнер, призывает духа нечистого. Дух Святый отходит, а вместе с Ним и понимание сути вещей. Истина заменяется диавольской бутафорией. Тут на сцене и возникают предметы вроде чаши, напоминающей потир для причастия, но наполненной неизвестно чем.
Остроумно замечал Макс Нордау: «Вагнеровское «искупление» не имеет ничего общего с этим богословским понятием. Оно у него вообще не имеет определенного содержания и служит для обозначения чего-то прекрасного, великого, но чего именно — неизвестно. Слово это, очевидно, произвело на него с детства глубокое впечатление, и впоследствии он пользовался им, как каким-нибудь минорным аккордом»[28][27].
Можно согласиться: «христианство» позднего Вагнера на самом деле являет нам кощунственную карикатуру на Спасителя. «К концу своей жизни он почувствовал влечение к образу Христа, но скроил христианство по собственной мерке. В самом деле, он думал, что Тайная вечеря означает возвращение к первоначальной невинности, что она символизирует уважение к новой жизни, т. е. вегетарианство. Именно в этом смысле хлеб и вино заменили собой плоть и кровь…» [30].
Надо пояснить, что это за «первоначальная невинность» имеется в виду: «…по Вагнеру было две причины, которые привели к дегенерации белой расы: дурное питание, сделавшее плодоядного вначале человека плотоядным, и смешение рас, глубоко испортившее первобытный характер и наследственные качества древних арийцев».
«Вобрав в себя личность Вагнера», подражая ему, «плодоядным» стал и Гитлер. И — жидоедом. Этот свирепый вегетарианец прекрасно помнил слова композитора о том, что еврей — «прекрасный представитель эгоистической воли к жизни, тип расчетливого хищного зверя, в тысячу раз более опасного и жестокого, чем воинственный хищный зверь; он воплощенный торжествующий демон человеческого вырождения».
Вместе с тем Гитлера вдохновляло то, что Вагнер смог преодолеть в себе голос чуждой крови! Значит, это возможно! Реально! Гип-гип-ура![29]
Гав-гав! Гав! Да, кроме всего прочего, Гитлера связывала с Вагнером общая любовь к собакам. Некоторые считали, что Вагнер «…чувство симпатии к животным распространил и на евреев, порабощенных и выхолощенных им как Иосиф Рубинштейн и Герман Леви, эти собаки Вагнера в человеческом облике, одушевленные вещи, полностью подчиненные его контролю: радость реванша, отталкивание, преображенное в притяжение. Подобные замещения также отмечаются среди нацистских убийц, больших любителей животных, гордящихся своей доброжелательной симпатией к еврейским рабам, приставленным к ним в качестве личных слуг»[30].
Кстати, сам Вагнер настоял, чтобы премьерой «Парсифаля» дирижировал Герман Леви, сын раввина. Другой его клеврет — пианист Рубинштейн, был предан своему кумиру настолько, что после его смерти покончил с собой на его могиле.
Рыцарский крест для гнома
Гитлеру с его еврейским окружением повезло не так, как Вагнеру. Своему личному фотографу еврею Гофману он обязан был двумя важнейшими знакомствами. Но если Ева Браун осталась верна ему до самого конца, то доктор Теодор Морелль, получивший доступ к телу фюрера, вел двойную игру. Он стал самым настоящим отравителем Миме при новоявленном Зигфриде. Но в отличие от своего легендарного предшественника, фюрер не почувствовал опасности. Не отвел чашу с ядом.
А ведь знал, что злобные вагнеровские гномы — прообраз столь нелюбимых им евреев. И что предатель Миме пытался отравить своего воспитанника Зигфрида.
Мнение о евреях как об отравителях шло в Европе, по крайней мере, со Средневековья. Их обвиняли, например, в распространении ужасной эпидемии чумы.
Не случайно «сразу после прихода Гитлера к власти в апреле 1933 г. нацисты запретили ученым еврейской национальности из берлинского института Кайзера Вильгельма проводить опыты с культурами бактерий тифа, холеры и пр., чтобы евреи не отравили питьевую воду!
В сентябре 1939 года в официальном органе фашистской прессы Völkischer Beobachter… было опубликовано сообщение о том, что во время вступления германских войск в Польшу евреи отравили запасы воды, которую пили немецкие солдаты. А в официальном сообщении из Берлина говорится, что членам еврейской общины в Варшаве строго запрещено покидать территорию гетто, поскольку они — «переносчики заразы и другой инфекции»… Очевидец событий Абрахам Вайс вспоминал: «Эпидемия тифа охватила весь город, и жертвы были как среди «арийского» населения, так и среди «неарийцев». Но нацисты решили выделить еврейский квартал в качестве «очага инфекции». Они официально объявили об этом и заставили еврейскую общину оплачивать издержки по содержанию больниц для ухода за всеми пострадавшими от эпидемии» [41]. Вот документальные кинокадры: евреи моют щетками мостовую. Уныло, неумело, но моют.
Во времена III рейха был снят, казалось бы, безобидный фильм под названием «Контроль над насекомыми». Черви-паразиты, источившие деревянные фигуры католических святых, и использование яда Циклон Б, стали символичными.
Да, в сознании самого Гитлера евреи и сами постепенно съежились до размера и значения бацилл. Он не без удовольствия читал книгу дарвиниста Вильгельма Бёльше, где говорится, что еврей «всегда является паразитом на теле других народов… Его способность к распространению… является типичным поведением всех паразитов; он ищет всегда новую почву для питания своей расы… остается тунеядцем, который, подобно вредоносной бацилле, постоянно размножается, как только находит благоприятную питательную среду. Но, действие его существования — точно такое же, как действие паразита: там, где он появляется, рано или поздно отмирает нация». И вот уже в «Майн кампф» появляется такой пассаж: «Борьба, которую мы ведем, имеет ту же самую природу, как та, которую в прошлом столетии вели Пастер и Кох. Сколько болезней происходит из-за еврейского вируса…»
Однако вернемся к Мореллю. Пробавлявшийся до знакомства с Гитлером подпольными абортами и лечением венерических заболеваний, внешность он имел малопривлекательную. Его описывали как «неуклюжего старого человека с вкрадчивыми манерами, нечетким выговором и гигиеническими привычками свиньи». Большинство из окружения Гитлера считало Морелля шарлатаном. Однако Гитлер запретил любую его критику, особенно когда поначалу инъекции принесли свой результат: спазмы в желудке прекратились; исчезла экзема на ноге, мешавшая носить сапоги. Экзема, кстати, — характерное заболевание и для самих «гномов»…
И все же благоволение фюрера к Мореллю можно назвать труднообъяснимым. Помимо рукопожатий и целования ручек дамам Гитлер вообще ведь практически никому не разрешал дотрагиваться до своего тела. Всех, за исключением детей и собак, он держал на дистанции. А тут — такое доверие!
Меж тем Морелль действовал в стиле Миме. Он начал «медленно, но верно отравлять Гитлера инъекциями, содержащими стрихнин, а во-вторых, с помощью первитина он сделал его зависимым от себя и своих наркотиков. Снимки, сделанные до и после «лечения» Морелля, с промежутком в восемь лет, говорят сами за себя…
По словам профессора Брандта, из-за лечения Морелля Гитлер ежегодно как бы старел на четыре-пять лет. Эти инъекции компенсировали ему главный утраченный наркотик — боготворение масс. Придя к власти, «народный трибун» ведь все больше и больше времени проводил в бункерах.
У камердинера Гитлера Краузе был катар, и Гитлер посоветовал ему: «Пойдите к Мореллю, пусть он Вам сделает укол». Краузе ответил: «Я не позволю д-ру Мореллю делать мне уколы, иначе я погиб навеки». Совет превратился в приказ, но Краузе отказался выполнить этот приказ. Непослушного матроса Краузе заменил эсэсовец Линге.
Когда Геббельсу также посоветовали полечиться у доктора Морелля, тот возмутился: «Этот преступник никогда не переступит порог моего дома»… Гиммлеру во время войны бросились в глаза постоянное ухудшение здоровья и вызванное наркотиками изменение характера Гитлера. Он осторожно попытался заговорить с ним об этом, но вызвал у него лишь приступ гнева и отступил»… Фюрер в среднем получал десять инъекций в неделю. Геринг однажды не без юмора назвал лейб-доктора «господин Имперский шприцмайстер».
«Получивший звание профессора и рыцарский крест за боевые заслуги, Морелль покинул Берлин в 1945 г., после того как Гитлер узнал: «Медикаменты больше не помогут». Он сдался американцам. Начались допросы, и скоро Морелль оказался «героем сопротивления»… Американцы объявили Морелля невиновным и оставили ему нажитые за время войны миллионы» [19].
