Новая республика отчаянно пыталась укрепить свое положение, добиваясь международного признания. В Париж и Лондон были срочно отправлены соответствующие послания. В трогательном обращении к американскому президенту Тейлору Кошут писал: «Я сам и весь венгерский народ… исполнены желания жить в мире и дружбе со всеми странами, но особенно — с Соединенными Штатами Америки… Мы обещаем содействовать миру и служить идеалам гуманизма и цивилизации, которые столь блистательно воплощены в американском народе». В ответ Тейлор направил своего представителя Дадли Манна в Вену для встречи с американским поверенным в делах. Манну было поручено изучить венгерскую проблему, оценить «возможное развитие текущих революционных событий» и составить представление о том, «насколько выгодным для США в экономическом отношении смогло бы стать сотрудничество с этой страной». Так что реакция Америки оказалась не слишком обнадеживающей, а ответов от Франции и Британии не последовало вовсе.
Франц-Иосиф оказался в довольно печальном положении, которое обычно так не любят военные специалисты: австрийская армия была разделена на два фронта. В Италии для защиты имперских интересов стояли войска численностью до 160 000. В результате в распоряжении Франца-Иосифа оставалось лишь около 20 000 солдат для поддержания спокойствия собственно в Австрии и противостояния венгерским повстанцам. Молодой император обратился к русскому царю:
С раннего детства я привык видеть в Вашем Величестве твердого защитника монархической идеи правления, а также искреннейшего и надежнейшего друга нашей семьи. Пребывая в убеждении, что Ваше Величество, обладая мудростью, столь ярко отличающей все Ваши деяния, глубоко проник в истинный характер кровопролитной борьбы, развернувшейся в Венгрии, я рассчитываю на поддержку могучей руки Вашего Величества.
Gendarme de l'Europe не замедлил ответить:
Император Австрии попросил Нас о помощи в борьбе с Нашим общим недругом. Мы не откажем ему в этом. Мы отдали приказ о выступлении Нашим войскам, дабы подавить мятеж и уничтожить дерзких преступников, пытающихся нарушить Наш покой и нанести ущерб Нашим землям.
Монархи решили, что совместные военные действия против Венгрии станут семейным делом двух правящих домов.
Николай по-отечески отнесется к нуждам своего юного родственника. Он не ожидал сколько-нибудь весомых ответных услуг и довольствовался чувством удовлетворения от помощи, оказанной Австрии, которая, несомненно, будет за эту помощь крайне признательна. Кроме того, отвечая таким образом на просьбу Австрии, царь посылал предостерегающий сигнал полякам: и не мечтайте о революции в принадлежащей России Польше.
Николай послал в Венгрию стотысячную армию во главе с фельдмаршалом князем Иваном Паскевичем. Тем самым судьба венгерского восстания была предрешена. Окруженные превосходящими силами противника и раздираемые внутренними конфликтами, венгры оказались в безвыходном положении. Десятого августа, после разгрома в битве при Тимишоаре, генерал Гёргей, командовавший венгерскими войсками численностью в 30 000 человек, капитулировал. «Венгрия лежит у ног Вашего величества», — телеграфировал Паскевич царю.
Революционный кризис в империи Габсбургов остался в прошлом. Кошут, члены его правительства и около пяти тысяч венгров и поляков переправились через Дунай и нашли убежище на турецкой территории. Турки, которые почитали гостеприимство священным долгом, охотно приняли беженцев. Эта ситуация породила новый кризис, причем международный по своему охвату, который чуть было не привел великие европейские державы к войне. Не прошло и двух месяцев после капитуляции Гёргея, как духу англо-российского альянса 1844 года был нанесен сокрушительный удар. Взаимное доверие между двумя странами так и не смогло восстановиться. Угроза войны стала на шаг ближе к ее реальному воплощению.
Русские войска разгромили венгерских повстанцев, и Франц-Иосиф вновь обрел власть над Венгрией. Однако для австрийцев венгры оставались мятежниками, а мятежников следовало наказать. Граф Баттяни был приговорен к унизительной казни через повешение. Желая избегнуть позора, бывший глава Венгерской республики предпринял попытку самоубийства и нанес себе такие страшные раны в шею, что палач отказался делать свое дело. Графа расстреляли. Казни подвергли более ста предводителей венгерского восстания, в том числе тринадцать генералов и несколько католических священников. Несколько сот человек по приказу генерала Гайнау были брошены в тюрьмы, множество людей подверглись другим наказаниям. Венгерских аристократов заставили служить в австрийской армии, где они занимали самые низкие должности и выполняли самую неприятную работу. Представители знатных родов становились кучерами в артиллерийских частях и подчинялись простым капралам. От еврейской общины Пешта генерал Гайнау потребовал уплаты 18 000 фунтов, причем на сбор денег отводилось двадцать четыре часа. На городских площадях собирались толпы, чтобы смотреть, как знатных дам, обнаженных до пояса, наказывают ударами плети по обнаженным спинам. Свободная мировая пресса захлебывалась от возмущения. Негодование англичан по поводу бесчеловечности австрийцев одинаково громко звучало в залах Вестминстера и в домах простых обывателей. Гневные обращения, порицающие чудовищное поведение австрийских властей, стекались в министерство иностранных дел со всей Британии.
Те руководители неудавшейся революции, которым повезло больше, оказались в сравнительной безопасности в изгнании. Среди тех, кого приютил султан Абдул-Меджид, были предводители разгромленной венгерской армии, в том числе такие заметные фигуры, как генералы Юзеф Бем и Генрих Дембинский[49]. Однако не было сомнений, что австрийские власти приложат все силы, чтобы добраться до беглецов. С особым тщанием они охотились за Кошутом, человеком, который олицетворял венгерскую революцию. Русский император был не менее решительно настроен в отношении своих польских подданных, которые поддержали венгров. Он не мог допустить, чтобы они оставались на свободе и сеяли семена мятежа по всей Европе. Россия и Австрия совместно обратились к Абдул-Меджиду с требованием о немедленной выдаче беглецов.
Получив это требование, султан безотлагательно пригласил во дворец британского посла. Абдул-Меджид хотел узнать у Стратфорда Каннинга, на какую помощь со стороны Британии он может рассчитывать в случае конфронтации с Россией. Ответ, который он собирался дать двум императорам, в значительной степени зависел от того, что скажет посол ее величества.
Стратфорд Каннинг задумался. На весах лежала не только и не столько личная судьба беженцев, но и, что важнее, враждебные намерения России в отношении Турции. Время было дорого, а связаться с Лондоном достаточно быстро представлялось, увы, невозможным. И посол колебался недолго. В случае вооруженного конфликта, заверил он султана, Британия окажет Турции всяческую поддержку. Взволнованный султан был доволен. Теперь у него не оставалось сомнений относительно того, какой ответ он даст Николаю и Францу-Иосифу: ни при каких обстоятельствах беженцы не будут выданы.
Жребий был брошен.
Глава 5
Стратфорд и венгры
В анналах дипломатии трудно отыскать другой пример, когда дипломат по личной инициативе и с подобной легкостью взвалил на свою страну столь серьезные обязательства. И в тех же анналах не менее сложно обнаружить личность менее спорную, но и более обворожительную, чем посол Стратфорд Каннинг, виконт Стратфорд де Редклиф[50]. По словам одного из английских историков «главная ответственность за развязывание Крымской войны должна быть возложена на Стратфорда Каннинга». И хотя, возможно, это обвинение не на сто процентов справедливо, у нас нет сомнений, что Стратфорду принадлежит ведущая роль в развитии событий, которое привело к началу войны.
Каннинг пользовался огромным влиянием в турецкой столице на протяжении шестнадцати лет с несколькими краткими перерывами. Это беспрецедентное влияние распространялось на всю Оттоманскую империю, дипломат, по существу, имел почти неограниченную власть. И султан, и его подданные называли его Великий Элчи («посол»). Евреи, несторианцы, арабы, друзы — все, кто страдал от преследований, притеснений, дискриминации, — обращались к этому англичанину за помощью и защитой. Лорд Раглан[51], главнокомандующий британскими экспедиционными войсками в Крыму, как-то раз сказал одному из младших офицеров: «Этого желает лорд Стратфорд, а вам надлежит помнить, что желание лорда Стратфорда для меня закон».
Было бы опрометчиво считать Стратфорда обычным послом, исполняющим волю своего правительства. В то время иностранные представители обладали значительно большей независимостью от властей своей страны, чем это имеет место сегодня. «Когда он начинал свою дипломатическую карьеру, — сообщает Лейн-Пул, писавший биографию Каннинга еще в XIX веке, — связь с министерством иностранных дел не могла осуществляться быстро и регулярно. На то, чтобы получить в Константинополе ответ на свой вопрос и указания из Лондона, уходило до четырех месяцев, а к тому времени, когда эти указания приходили, проблема, ради которой их запрашивали, могла отойти в прошлое. Поэтому посланник был вынужден действовать по собственному разумению, беря на себя ответственность. Отчасти из-за удаленности от Англии, отчасти из-за того, что министерство иностранных дел предпочитало не замечать молодого дипломата в течение почти всего периода его первой миссии в Константинополь, он приобрел такую привычку к самостоятельным решениям, которая немыслима для современного посла». Зависимость от инструкций из Англии была неприемлема для человека, который так долго и успешно действовал исключительно по собственной инициативе.
