Ознакомительная версия.
Такое состояние являлось в то время идеалом для иноземных купцов, но, как мы видели, обычно им приходилось довольствоваться правом оставаться в стране в течение более или менее продолжительного срока, в течение которого они вынуждены были все же ликвидировать свои дела и затем покинуть ее. Даже во Фландрии только одни ганзейцы достигли этого идеала, тогда как англичане обязаны были оставить ее в 2 месяца, генуэзцы в течение 8 месяцев.
Обращаясь к положению ганзейцев в Новгороде, необходимо отметить, что и тут уже в латинской грамоте 1268 г. и в договоре следующего года (ст. 18) упоминается о том, что в случае, если бы возникла война или распря между Новгородом и соседними землями, это не должно составлять препятствий для гостей, ибо они ничего общего не имеют с войной, и, куда они пожелают отправиться, могут свободно идти, могут ехать водой или сушей (горой), насколько простирается господство Новгорода. В договоре 1338 г. перечисляются враги Новгорода: король Шведский, король Датский, Ливонский орден, капитул Дерптский, епископ Рижский, епископ Эзельский. В случае войны с ними немецкий гость никакого отношения к этому иметь не должен, ему дается чистый путь водой и сушей без всяких препятствий{155}. В соглашении 1371 г. к этим странам, воюющим с Новгородом, прибавлена Нарва и пропущен король датский{156}, а в соглашении 1392 г. среди врагов упомянуты и пираты. В последнем читаем: «А се которое орудье завяжется о в биде (в обиде) промежи ведкого Новагорода с вескем (с Свескем) королем или с велневицами или с пискупом Риським (епископом Рижским) или с пискпом Юрьевским или с пискупом Островським или с Ругодивьци (жителями Нарвы) или разбойнике на море, а то купцам не надобе»{157}. В 1406 г. Ревель требует «чистого пути» для немецких купцов и в том случае, если мир между Новгордом и магистром ливонского ордена нарушен и войска стоят друг против друга. И в соглашении между Ганзой и царем Иваном Васильевичем 1487 г., которым устанавливается мир на 20 лет, говорится, что война со Швецией, Ливонским орденом или Нарвой не должна затрагивать немецких купцов{158}.
Из приведенных соглашений, однако, не ясно, идет ли речь о свободном отъезде или же о праве оставаться в Новгородской земле и во время войны. Никитский толкует постановление 1269 г. в первом смысле, А. С. Мулюкин и Гётц — в последнем. Что купцы не должны иметь никакого касательства к войне, что им дается чистый путь водой и горой без всяких препятствий, насколько простирается владычество Новгорода, можно понимать по-разному. В пользу второго толкования как будто говорит то обстоятельство, что во всех этих документах нигде не указано срока, тогда как в случае, если бы им предоставлялось лишь право беспрепятственного выезда, должно было бы быть установлено время, в течение которого они обязаны закончить свои операции и покинуть Новгород, как это находим в других странах в такого рода случаях. Кроме того, если бы ганзейцы не добились в Новгороде того же права, как во Фландрии, в Бургундии и т.д., т.е. права оставаться в его пределах, они, несомненно, делали бы попытки достигнуть этой цели, не ограничиваясь одной возможностью покидать страну, а таких попыток мы нигде в источниках не замечаем. Поэтому более вероятно предположение, что во время войны между
Новгородом и другими странами ганзейцам давалась возможность продолжать свои торговые операции в Новгородской области и ездить в ее пределах, поскольку простирается владычество Новгорода. И тут характерно, что речь идет повсюду лишь о войнах Новгорода, которые не должны затрагивать ганзейских купцов, но нигде не упоминается о новгородцах, которые могли бы быть настигнуты войной в немецких городах, — доказательство слабости активной торговли Новгорода. На практике, впрочем, это постановление принадлежало также к числу мало выполняемых. Немцы неоднократно жаловались, что русские, отправляясь в поход, чинят им препятствия. А в то же время магистр Ливонского ордена во время многочисленных войн с Новгородом заставлял ливонских купцов прекращать торговлю с ним, хотя немецкие купцы и ливонские города просили не смешивать их дела с политикой ордена{159}.
В интересах личной свободы купцов устанавливается уже в договоре 1195 г. (ст. 13) положение: «Немчина не сажати погреб Новегороде, ни новгородца в немцех но иемати своие оу виновата». Такое освобождение должника от задержания и заключения в темницу и вообще неприменение этой меры в гражданском процессе повторяется затем в договоре 1269 г. (ст. 10): «Если новгородец сделает долг на Готланде, то его нельзя посадить в погреб; равным образом не должно делать сего в Новегороде немцам или готландцам». В латинской грамоте прибавлено, что в этом случае гость, обиженный русским, должен приносить жалобу тысяцкому и тиуну новгородскому, а новгородец, обиженный гостем, должен жаловаться ольдерману немецкому. Запрещение ареста находим и в позднейших соглашениях, например 1466 г., которое вызвано, вероятно, задержанием русских и насилием над ними в Ревеле и Дерпте. Но и это постановление едва ли выполнялось лучше, чем другие, приведенные выше, касающиеся свободы личности купца и его имущества. По крайней мере постоянно жалобы раздаются на то, что новгородцы вопреки договорам бросают в темницу немецких купцов, а немцы новгородцев. Но здесь высказан тот же принцип относительно неприкосновенности личности, что и в других ганзейских привилегиях. Так, во Фландрии было установлено в 1307 г., что в отличие от общего правила, согласно которому должник подвергался личному задержанию, ни один немецкий купец или слуга его не должен быть задержан за долг, если он представит залог или поручителя. В более ранней грамоте графини Маргариты Фламандской (1252 г.) ганзейцы и в случае личных столкновений или совершения некоторых преступлений (например, нанесения побоев) свободны от ареста при наличности поручителя или внесения суммы в размере предполагаемого штрафа. Привилегия шведского короля Магнуса 1278 г. освобождает немецких купцов от заключения в тюрьму или в оковы в случае наличности поручителей, если за совершенное действие виновному не угрожает отсечение головы или руки{160}.
Что касается самого суда, то для суждения по тяжбам между немцами и новгородцами образуется, по договору 1269 г. (ст. 11), во дворе св. Иоанна особый «гостиный суд» (placita hospitum), т.е. суд для иноземных купцов, именно смешанный суд из посадника и тысяцкого и представителей от купцов (немецких и новгородских), а также (по латинской грамоте 1268 г.) при участии ольдермана ганзейцев. Это повторяется и в жалобах немцев 1335 г., где говорится, что купеческий суд должен происходить во дворе св. Иоанна, а не в ином месте, в присутствии тысяцкого и двух немецких ольдерманов. Такой же смешанный суд встречаем и в других ганзейских привилегиях, например английских королей Эдуарда I 1303 г. и Эдуарда III 1354 г., брабантского герцога Иоанна 1315 г.{161}
Суд должен был в интересах торговли совершаться скоро; бесконечные процессы того времени совершенно не годились для купцов, они погубили бы всякую торговлю. Ганзейцы поэтому (как и другой торговый народ средневековой эпохи — итальянцы) всегда настаивали на быстром разрешении всяких споров. В статутах немецких городов читаем, что суд для гостей должен производиться «немедленно», «через ночь», т.е. на другой день, во всякое время; иногда установлено, что он может происходить даже ночью, в праздник, в любом месте, кроме церкви, бани и кабака, хотя бы и на улице, причем это относится именно к делам, возникающим по поводу долгов и движимостей, т.е. товаров, иначе говоря, именно к области торговли{162}.
Во Фландрии, согласно привилегии 1252 г., если немецкий купец задержан при отъезде, решение суда должно быть вынесено в трехдневный срок. В других фламандских постановлениях дела иностранцев подлежат разрешению в 3-8-дневный срок, независимо от того, явилась ли в этот срок противная сторона на суд или нет{163}. О «скором суде», о «немедленном и быстром разборе дела» читаем и в английских постановлениях относительно прав иностранных купцов 1303 и 1353 гг., как и в привилегии 1315 г. для иностранных купцов в Антверпене{164}.
Однородное предложение находим в латинской грамоте 1268 г. Укравший что-либо у немца в пути судится тиуном Ижорской области или Новгорода, в зависимости от того, где кража совершена; если же последний в течение двух дней не явится, то немецкие купцы имеют право прибегнуть к самопомощи, сами судить виновного, и это не должно быть им поставлено в вину, т.е. не должно последовать никаких репрессалий за самоуправство. Ганза, следовательно, добивается здесь тех же прав, которые ей были предоставлены в других местах, желает избежать волокиты в рассмотрении жалоб немецких купцов. Однако, как указывает И. Е. Андреевский, новгородцы не могли предоставить немецким гостям право судить преступника из русских, если не являлся тиун[7]. Поэтому в договоре 1269 г. просто говорится, что вора следует везти в Альдаген (Ладогу) или Новгород, смотря по тому, в какой части пути будет учинена кража, но о суде купцов ничего не упоминается. Нет в договоре и тех наказаний, которые налагаются в латинской грамоте за воровство. В последней установлено за маловажное воровство две гривны кун, за большее — наказание розгами и клеймение на щеке или 10 гривен серебра, за очень крупное — смертная казнь. Карамзин подчеркивает, что новгородцы не могли согласиться на такого рода наказание, ибо по русским законам вор откупался деньгами. В договоре о наказаниях за воровство не упоминается вовсе, но надо думать, что они заключались в вире, а не в телесном наказании или смертной казни, ибо и в последующих статьях того же договора, трактующих о нанесении ран или ударов и даже об убийстве (ст. 22-25), полагается уплата деньгами.
Ознакомительная версия.
