Абсурдность этого лозунга просто вопиюща, и он мог приниматься под аплодисменты только в момент общенародного умопомрачения. Говорилось о переходе к правовому государству — и одновременно провозглашалась революция, то есть разрушались все структуры государственности, которые только и могут охранить какое бы то ни было право. Ведь в момент революции о праве и речи быть не может — все решает революционная целесообразность.18 Весь исторический опыт говорит о том, что путь к правовому обществу может лежать лишь через реформы, а революционеры на долгое время просто лишены возможности апеллировать к праву, так как являются заложниками собственных разрушительных действий.
Это прекрасно видно на примере конфликта с Чечней уже в ноябре 1991 г. Демократы не могли взывать к праву и идее сохранения единого государства сразу же после того, как приложили столько сил к развалу Союза. Если эстонцам помогали выйти из "общего дома", да еще таким неправовым способом, подмяв 40 процентов населения и не рассчитавшись с долгами, то какие могут быть у демократов претензии к чеченцам? Ведь это означало бы открытое признание расистского характера новой идеологии, а такого признания делать не хотелось. Если вся атака на советскую государственность велась под лозунгом борьбы против "империи" и "тоталитарного режима", то чего могли стоить грозные указы Ельцина?19 Попробуйте сегодня, когда улеглась радость от крушения "советской империи", взглянуть с правовой точки зрения на всю акцию по ликвидации СССР. Ведь там были нарушены все писанные законы, нормы морали и уважения к воле целых народов, не говоря уже о 76 процентах "индивидов".
Наконец, все шесть лет демократы разрушали тот принцип, в котором заключается сама сущность любого государства — право и обязанность власти (и только власти!) применять насилие. Теперь для наших политиков Маркс перестал быть авторитетом, а других книг они не читали. Возьмем противника Маркса, крупнейшего исследователя государства М.Вебера. Вот его определение: "Современное государство есть организованный по типу учреждения союз господства, который добился успеха в монополизации легитимного физического насилия как средства господства и с этой целью объединил вещественные средства предприятия в руках своих руководителей". Другими словами, физическое насилие государства, осуществляемое через учреждения (а не по произволу функционеров) является законным. Государство, чтобы быть таковым, должно охранять свою монополию на насилие и допускать распоряжение оружием ("вещественными средствами") лишь высшими руководителями.
Значит ли это, что Вебер и другие здравомыслящие люди радуются государственному насилию? Нисколько. Эти люди знают, что там, где государство отказывается от этой своей тяжелой обязанности, право на насилие захватывают другие силы. И это бывает несравненно страшнее. Если власти хоть на короткий срок выпускают монополию на использование этого ужасного средства, вернуть ее становится очень трудно — из государства вынимается главный его корень.
Но ведь идеологическим лейтмотивом всей перестройки с самого начала было снятие легитимности, законности насилия как средства государственной власти. Именно на это была направлена весьма примитивная на первый взгляд антисталинская кампания, кампания против правоохранительных органов, а затем и против армии. А под этой дымовой завесой лишили государство монополии на насилие. Так с разными оправданиями (для защиты от рэкета, от "кованого сапога военщины", от боевиков соседнего народа и т.д.) возникли внегосударственные союзы господства с помощью насилия. И примечательно, что все эти вооруженные формирования стремятся в глазах населения стать как можно скорее "как бы государственными" — они сразу же появляются в форме. Вид единой формы оказывает на подсознание огромное воздействие, придавая даже банде статус почти законной силы (в полной мере это поняли Муссолини и Гитлер, выведя фашистов на улицу в одинаковых рубашках). Перестройка — явление из ряда вон выходящее и в этом смысле. Здесь боевики даже крайне антисоветской ориентации устанавливали свою власть на улице не просто в форме а, практически, в советской форме, используя полученное с государственных складов обмундирование. Это вызывало шок — расщепление сознания. Строго говоря, это само по себе являлось преступлением — по международным конвенциям использование на войне чужой формы карается смертью.
Это происходило на первом этапе — в перестройке. Режим Ельцина пошел дальше — он произвел крупномасштабное вооружение неформалов, преследуя сложные цели в политической игре. Видимо, самой крупной акцией такого рода было вооружение Дудаева (1992 год) с последующим созданием очага войны в Чечне. Для этого затем вооружили другую группу чеченских неформалов — "оппозицию" Дудаеву. И не только вооружили, но и послали туда набранных по контракту военнослужащих без военной формы и знаков различия.
С точки зрения права это — вещи чудовищные, но этого как будто никто не замечал, правовое чувство уже было полностью вытравлено. Представьте: спецслужба вербует офицеров и солдат в армии собственного государства и отправляет их устроить танковый рейд и авиационные налеты на территорию собственной страны — а затем объявляют этих офицеров и солдат наемниками, отказываются от них. Это или бред, какого не бывало в истории, или колоссальная провокация вроде самосвержения режима Чаушеску.
А потом Грачев стал говорить вещи, от которых любой правозащитник должен был бы просто повеситься — увидев, что он породил. Ведь Грачев, по сути, выразил принципы того режима, в котором он служил военным министром. Да, — признал он — некто нанял офицеров моей армии и арендовал новейшие танки и самолеты. Не знаю, для чего уж там — это меня не касается. Какой-то город разбомбить на юге России. Но государство РФ за это не отвечает.
Это в тысячу раз хуже, чем признать, что военную акцию совершило само государство. Сказать то, что сказал Грачев — значит обрушить все и так хлипкие устои права. Ибо основа основ права, повторяю — это полная монополия государства на применение насилия. Если монополия сохраняется — государство правовое, хотя бы и предельно жестокое. Если государство предоставляет оружие (а тем более танки и авиацию) и лицензию на насилие неким неформальным организациям — оно абсолютно неправовое. Оно криминальное.
Сталинский режим брал на себя ответственность за каждый выстрел. Людей не убивали в подъезде молотком, к ним не являлись люди в масках, а приходили офицеры в форме, со служебным удостоверением и с ордером на обыск и арест. А сегодня режим заранее объявляет себя не отвечающим ни за что. Автурханов послал на Грозный танки и самолеты — с него и спрашивайте. Спрашивают Автурханова: откуда у вас новейшие боевые самолеты? Купил на личные сбережения! Где дают и почем брали — эти вопросы наши интеллектуалы с ТВ задать уже "не догадываются".
А как мы должны реагировать на перекличку двух министров одного правительства — Грачева и Козырева? Военный министр утверждает, что офицеры и солдаты вверенной ему армии имеют полное право во время отпуска или увольнительной повоевать на стороне какой-либо неформальной организации, побомбить города и подавить гусеницами граждан. Это — их личное дело и никак не касается министра или главнокомандующего вооруженными силами. А в это время его коллега по иностранным делам в России поддерживает блокаду и даже репрессии против Ливии на том основании, что к одному теракту причастны, как подозревается, двое ее граждан. Только подозревается! И только граждане, а не офицеры действительной службы, не танки и самолеты. Выходит, устами одного министра режим Ельцина декларирует право своих спецслужб на тайные военные акции практически любого масштаба — в то время как устами другого министра обещает расправляться с любыми проявлениями государственного терроризма.
Государство — огромная и сложная машина, которую строило множество поколений наших народов, высшее достижение цивилизации, которое с такой кровью и конвульсиями было восстановлено после гражданской войны, практически уничтожено. Но у демократов покане наблюдается и понимания того, что они натворили. Одна выдача Парфенова латвийским спецслужбам была событием огромной важности, еще не оцененным во всей его разрушительной силе.
Восстановить монополию на насилие государство быстро не сможет. На свою долю фактически узаконенного насилия все громче претендует преступность. Мы находимся накануне качественного скачка: до сих пор преступное насилие совершалось против личностей — завтра вооруженная преступность станет важной силой господства над социальными группами. Политики взяли курс на легализацию криминального капитала, и предприниматели стали создавать собственные силы для репрессий и устрашения трудящихся. Борьбу с возникающим рабочим движением фактически уже взяли на себя паравоенные организации криминального типа. Директор даже небольшого частного завода выходит в цех лишь в сопровождении 5-6 телохранителей.
