XXVI. (1) Он побывал в Александрии, милостиво обходясь с жителями города. Впоследствии, однако, он посетил и Антиохию. Он вел много переговоров с царями, закрепил мирные отношения со всеми прибывшими к нему царями и послами персов. (2) Он был очень дорог всем восточным провинциям; во многих он оставил следы своей философии. (3) У египтян он держал себя, как простой гражданин и философ, – во всех ученых собраниях, храмах, повсюду. Несмотря на то, что александрийцы высказывали много добрых пожеланий Кассию, он всех их простил и оставил у них свою дочь. (4) Он потерял свою Фаустину, которая умерла[154] от внезапно постигшей ее болезни в поселке Галале у подошвы Таврских гор. (5) Он просил сенат назначить Фаустине почести и храм и произнес похвальную речь, хотя молва упорно обвиняла ее в безнравственности. Антонин либо ничего не знал об этом, либо делал вид, что не знает. (6) Он учредил в честь своей умершей жены «фаустинианских девочек». (7) Он принес благодарность сенату за объявление Фаустины божественной: (8) она сопровождала его во всех летних походах, так что он называл ее «матерью лагерей». (9) Поселок, в котором умерла Фаустина, он сделал колонией ее имени и выстроил ей храм, но впоследствии этот храм посвятили Гелиогабалу. (10) По своей мягкости он позволил, но не приказывал убить Кассия. (11) Сын Кассия Гелиодор подвергся ссылке, другие получили право свободно выбрать место изгнания, а также часть своего имущества. (12) Дети Кассия получили больше половины отцовского имущества, кроме того им было подарено золото, серебро, а женщинам также и драгоценные украшения. Дочь Кассия Александрия и его зять Друнциан[155] получили право свободно передвигаться и были препоручены мужу тетки императора. (13) Во всяком случае, Марк горевал о смерти Кассия, говоря, что он хотел до конца своего правления не проливать крови сенаторов.
XXVII. (1) Устроив дела на Востоке, Марк прибыл в Афины и, чтобы доказать свою нравственную чистоту, принял посвящение в таинства Цереры[156] и один вошел в святилище. (2) Возвращаясь в Италию морским путем, он выдержал сильнейшую бурю. (3) Прибыв в Брундизий, он в Италии и сам оделся в тогу, и велел воинам быть в тоге; никогда в его правление воины не появлялись в военных плащах. (4) По прибытии в Рим он справил триумф, потом отправился в Лавиний. (5) Затем он присоединил к себе Коммода в качестве сотоварища по трибунским полномочиям.[157] Он произвел раздачу народу и устроил изумительные зрелища. Затем он исправил многое в гражданском управлении. (6) Он установил предел для расходов на гладиаторские бои. (7) Он постоянно повторял изречение Платона: «Государства процветали бы, если бы философы были властителями или если бы властители были философами».[158] (8) Своего сына он соединил браком с дочерью Бруттия Презента и свадьбу справил так, как она справляется у частных людей. По этому поводу он еще раз произвел раздачу народу. (9) Затем он отправился,[159] чтобы окончить войну, и, руководя военными действиями, умер, в то время как нравы его сына перестали соответствовать наставлениям Марка. (10) Он в течение трех лет вел войну с маркоманнами, гермундурами, сарматами и квадами и, проживи он еще один год, он. создал бы римские провинции из земель этих народов. (11) За два дня до своей смерти, допустив к себе своих друзей, он, говорят, высказал о сыне такое же суждение, какое высказал Филипп об Александре,[160] когда он дурно отозвался о последнем; и при этом он добавил, что он огорчен совсем не тем, что умирает, а тем, что оставляет после себя [такого][161] сына: (12) Коммод уже показал себя беспутным и жестоким.
XXVIII. (1) Смерть его была такова. Захворав, он призвал к себе сына и прежде всего попросил его не считать эту войну совершенно законченной, чтобы не казалось, что он действует во вред государству. (2) Когда сын ответил, что он прежде всего желает прекращения моровой язвы, Марк позволил ему действовать, как он хочет, но просил его подождать немного дней и не уезжать тотчас же. (3) Затем он перестал принимать пищу и питье, желая умереть, и тем усилил свою болезнь. (4) На шестой день он призвал своих друзей и беседовал с ними, смеясь над бренностью человеческих дел и выражая презрение к смерти; он говорил друзьям: «Что вы плачете обо мне, а не думаете больше о моровой язве и об общей смерти?». (5) Когда они хотели уйти, он, испустив стон, сказал: «Если вы уже покидаете меня, то я говорю вам последнее прости, уходя раньше вас». (6) Когда его спросили, кому он препоручает своего сына, он ответил: «Вам, если он будет того достоин, и бессмертным богам». (7) Войско, узнав о его болезни, испытало сильнейшую скорбь, так как он пользовался исключительной любовью. (8) На седьмой день его состояние ухудшилось. Он допустил к себе только сына, но и его тотчас же отпустил, боясь, как бы на него не перешла зараза. (9) Отпустив сына, он закрылся с головой, как бы желая заснуть, и ночью испустил дух. (10) Говорят, он желал смерти сына, так как предвидел, что тот будет таким, каким он и оказался после смерти отца; он боялся, как он сам говорил, что сын будет подобен Нерону, Калигуле и Домициану.
XXIX. (1) Ему ставили в вину то, что он выдвигал на разные высокие места любовников своей жены – Тертулла, Тутилия, Орфита и Модерата, хотя Тертулла он однажды застал завтракающим вместе с ней. (2) Имея его в виду, один актер, игравший на сцене раба, на вопрос глупого господина об имени любовника его жены, три раза сказал в присутствии Антонина «Тулл», а когда глупец продолжал спрашивать, он ответил: «Я уже сказал тебе трижды – Тулл[162] его имя». (3) Об этом было много толков в народе. Много говорили об этом и другие, порицая долготерпение Антонина. (4) Задолго до своей смерти, прежде чем отправиться на войну с маркоманнами, он клятвенно заявил в Капитолии, что с его ведома не был казнен ни один сенатор; при этом он сказал, что он сохранил бы жизнь даже тем, кто восстал против него, если бы все делалось с его ведома. (5) Ничего он так не боялся и ни с чем так не боролся, как с разговорами о его скупости; во многих письмах он опровергает такого рода обвинения. (6) Упрекали его и в том, что он умел притворяться и не был таким простодушным, каким хотел казаться или какими были Пий и Вер. (7) Ставили ему в вину и то, что он увеличил наглость придворных, не проводя время со своими друзьями и не приглашая их на пиры. (8) Он постановил причислить к богам своих родителей. Друзей своих родителей, даже тех, кто уже умер, он почтил статуями. (9) Он не сразу оказывал доверие ходатаям, но всегда долго расследовал, чтобы узнать правду. (10) После смерти Фаустины Фабия[163] всеми способами старалась выйти за него замуж, но он, имея столько детей и не желая навязать им мачеху, взял себе в наложницы дочь прокуратора своей жены.
I. (1) Знаю, что большинство писателей в своих исторических сочинениях описали жизнь Марка и Вера таким образом, что сначала познакомили читателей с жизнью Вера, имея в виду не ту последовательность, в какой они правили государством, а ту, в какой они жили. (2) Я же – ввиду того, что сначала принял власть Марк, а потом уже и Вер, который, правда, умер раньше Марка, – счел нужным описать сначала жизнь Марка, а затем – Вера. (3) Итак, Луций Цейоний Элий Коммод Вер Антонин,[164] который, по желанию Адриана, был назван Элием, а вследствие усыновления Антонином получил имена Вера и Антонина, не причисляется ни к хорошим государям, ни к дурным. (4) Про него известно, что он не выделялся особыми пороками, не отличался и достоинствами. Прожил он, не пользуясь вполне свободно своими правами государя, но находился при Марке, разделяя с последним – на одинаковых и равных правах – императорскую власть. Но распущенность нравов и чрезмерная склонность к разгульной жизни противоречила учению, которому следовал Марк. (5) Ведь он был простодушен и ничего не мог скрывать. (6) Родным отцом Вера был Луций Элий Вер, который, будучи усыновлен Адрианом, первый стал называться Цезарем и, достигнув такого положения, скончался. (7) Деды, прадеды и множество предков Вера были консулярами. (8) Родился Луций в Риме в преторство своего отца, за семнадцать дней до январских календ[165] – это дата рождения Нерона,[166] который достиг высшей власти. (9) Предки его со стороны отца были родом большей частью из Этрурии, а со стороны матери – из Фавенции.
II. (1) Происходя из этого рода, он, после усыновления его отца Адрианом, перешел в род Элиев и по смерти своего отца, Цезаря, оставался в семействе Адриана. (2) Последний велел Аврелию усыновить его, когда, заботясь о будущем своего потомства, он пожелал сделать своим сыном Пия, а внуком – Марка (3) с условием, чтобы Вер женился впоследствии на дочери Пия. Она была выдана за Марка ввиду неподходящего возраста Вера, как мы об этом рассказали в жизнеописании Марка. (4) Вер женился на дочери Марка – Луцилле. Воспитывался Вер в Тибериевом доме.[167] (5) Он слушал латинского грамматика Скавра, сына того Скавра,[168] который был грамматиком у Адриана, греческих грамматиков – Телефа, Гефестиона, Гарпократиона; риторов Аполлония, Целера Каниния и Герода Аттика; латинского ритора – Корнелия Фронтона; философов – Аполлония и Секста. (6) Всех их он очень любил и сам, в свою очередь, был любим ими, несмотря на то что он не отличался способностями к наукам. (7) Он любил в детстве писать стихи, а впоследствии – речи. Говорят, что он был лучшим оратором, нежели поэтом, а говоря по правде, – он был еще более плохим поэтом, нежели ритором. (8) Кое-кто утверждает, что он пользовался помощью даровитых друзей, а то, что написано им, как бы это ни оценивать, составлено для него другими; говорят, что в его окружении всегда было много красноречивых и образованных людей. (9) Воспитателем его был Никомед. Вер любил удовольствия, отличался чрезмерной веселостью; он был очень склонен ко всякого рода пристойным забавам, играм и шуткам. (10) Достигнув семилетнего возраста, он был переведен в семью Аврелиев и воспитывался там, имея перед глазами нравы и авторитетный пример Марка. Любил он охоту, борьбу в палестре и всякого рода упражнения, принятые у молодежи. (11) Во дворце императора он прожил в качестве частного лица двадцать три года.