Меньшевики, не принимавшие участия ни в Комуче, ни в Директории, склонялись в этом направлении еще до омского переворота. Л.Мартов, лидер интернационалистского крыла партии, призывал к нейтралитету в гражданской войне уже в июле 1918 года — на том основании, что поражение белых может повлечь за собою создание демократического правительства в России129. В конце октября, возбужденный мыслью о возможности революции в Германии, меньшевистский ЦК объявил большевистскую «революцию» «исторически неизбежной»130. 14 ноября — через три дня после заключения перемирия на западном фронте — тот же ЦК призвал весь революционный элемент подняться против «англоамериканского империализма»131. Видные меньшевики, среди них — Федор Дан, призывали рабочих и крестьян «формировать единый революционный фронт против наступления контрреволюции и хищнического империализма», предупреждая «всех врагов русской революции... что, когда встает вопрос защиты революции, наша партия, во всей ее силе, станет плечом к плечу с советским правительством»132. В декабре 1919 года социал-демократы интернационалисты проголосовали за присоединение к коммунистической партии133.
В благодарность за резкое изменение курса большевистское руководство отменило принятое в предыдущем июне решение об изгнании меньшевиков из Советов134. В январе 1919 года партия получила разрешение на публикацию своего органа, газеты «Всегда вперед». Однако газета публиковала такие резкие статьи с критикой правительства, особенно красного террора, что была закрыта после выпуска нескольких номеров. Больше она не выходила.
Эсеры приняли пробольшевистскую ориентацию не с такой готовностью. В отличие от меньшевиков, представлявших собою небольшой остаток социал-демократической партии без какого-либо политического будущего, они, партия, привлекшая наибольшее число сторонников, считали, что им сама история вручила мандат на управление Россией. В декабре 1918-го, после падения Директории, Уфимский комитет партии эсеров, опора Комуча, начал переговоры с Москвой. Переговоры завершились в январе изданием призыва ко всем солдатам «Народной армии прекратить гражданскую войну с Советской властью, являющейся в настоящий исторический момент единственной революционной властью эксплуатируемых классов для подавления эксплуататоров, и обратить свое оружие против диктатуры Колчака»135. Тем частям Народной армии, которые последуют этому призыву, была обещана амнистия. В результате практически все части Народной армии перешли к красным136. Большевики в процессе переговоров заставили Уфимскую делегацию отказаться от идеи созыва Учредительного собрания137.
Основной массе эсеров ничего не оставалось, как склониться к общей политике приспособленчества. С 6 по 8 февраля 1919 г. ЦК партии эсеров и представители местных организаций в пределах Советской России провели в Москве конференцию, чтобы сформулировать свою позицию в текущей ситуации. После обычных сетований по поводу отсутствия демократии в Советской России собрание обвинило «буржуазию» и «помещиков» в попытке восстановить монархию и призвало членов партии «приложить все усилия для свержения [реакционных] правительств», созданных при поддержке союзников. Конференция занесла в свои протоколы, что она отвергает «категорическим образом попытки свержения советского режима путем вооруженной борьбы, которая, учитывая слабость и рассредоточенность рабочей демократии и повсемерный рост контрреволюционных сил, будет только на руку последним и позволит реакционным группировкам использовать ее в целях восстановления монархии»138. Эсеры распространили инструкцию, предписывающую членам партии прилагать усилия для свержения правительств Деникина и Колчака, но воздерживаться от активного противодействия советскому режиму. Политика эта оправдывалась «тактическими» уступками, которые якобы не предполагали даже условного признания власти большевиков139. Все эти оговорки никак не повлияли, однако, на совершившийся факт: в решающую фазу гражданской войны социалисты-революционеры недвусмысленно встали на сторону большевиков. В награду в феврале 1919-го им, как и меньшевикам, было позволено вновь присоединиться к советам140. 20 марта партия эсеров была легализована и получила разрешение на издание ежедневной газеты «Дело народа». Газета, первый выпуск которой появился в тот же день, была прикрыта после выхода в свет шести номеров. Несмотря на это, эсеры придерживались избранного курса, и на Девятом совещании, проведенном их партией в Москве в июне 1919 г., прокоммунистическая ориентация получила формальный статус. Резолюция совещания призывала членов партии прекратить борьбу с большевистским режимом. Партия эсеров должна была впредь «слить свою борьбу против попыток контрреволюции с борьбой большевистской власти и центр своей борьбы против Колчака, Деникина, и др. должна перенести в их территории, подрывая их дело внутри и борясь в передовых рядах восставшего против политической и социальной реставрации народа всеми теми методами, которые партия применяла против самодержавия»141 .
Деникин вполне мог позволить себе игнорировать эти воинственные призывы к возрождению терроризма, поскольку на территории, которую занимали его войска в первой половине 1919 г., ни меньшевики, ни эсеры не располагали достаточным числом сторонников. Но в Сибири ситуация складывалась иначе, поскольку призывы эсеров к подрывной деятельности затрагивали тылы армии. Подручные Колчака начали относиться к эсерам как к предателям и арестовывали их наряду с большевиками. Несколько членов Комуча было казнено. Наибольшей жестокостью отличился генерал С.Н.Розанов, посланный в марте 1919 г. для подавления беспорядков в Енисейской губернии. Прибегая к большевистским методам (по данным одного из советских историков, он служил некоторое время в Красной Армии), Розанов распорядился относиться к пойманным большевикам и бандитам как к заложникам и казнить их в отместку за каждое выступление против режима142. Колчак настаивал на прекращении подобной практики143, и не было найдено ни одного документа, содержащего приказ о проведении казней, за его подписью. Однако, поскольку казни имели место при его правлении, ненависть пала и на него.
Колчак пользовался сильной поддержкой Британии, в основном вследствие симпатии, которую питал к нему генерал Нокс. Вплоть до самого его поражения летом 1919 г. Британия возлагала надежды на Колчака и поставляла ему (в отличие от Деникина) военную помощь. В январе 1919 г. второй британский батальон прибыл в Омск, чтобы усилить впечатление поддержки союзников. С ним прибыл и небольшой отряд моряков, сражавшийся впоследствии с большевиками на Каме — единственный, помимо чехословаков, отряд союзнических войск, принявший участие в боях в Сибири144. Нокс также вызвался обеспечивать тылы, т.е. линии связи, и провести во Владивостоке подготовку 3000 русских офицеров145. Остальные державы относились к Верховному правителю с прохладцей. Генерал Морис Жанен, прибывший в Омск в декабре и совмещавший полномочия главы французской военной миссии и командира Чехословацкого легиона (на последнюю должность он был назначен Чехословацким национальным советом в Париже), считал Колчака британской креатурой. Он настаивал, чтобы его поставили во главе соединенных сил союзников в Сибири, включая русские части. Это требование Колчак решительно отверг. Со временем было найдено компромиссное решение, согласно которому Колчак командовал российскими частями, но координировал свои военные операции с Жаненом. Чехословацкий национальный комитет, имевший тесные сношения с эсерами и принявший в свое время прямое участие в создании Директории, изначально относился к Колчаку враждебно: после свержения Директории он издал заявление, в котором переворот оценивался как прискорбное нарушение «принципа законности»146.
Активнее всех пытались противодействовать Колчаку японцы, опасавшиеся, что тот помешает им присоединить дальневосточные российские губернии. К концу 1918 г. Япония направила в Восточную Сибирь 70 000 солдат. Несмотря на то что первоначальной задачей японских военных сил было открытие нового фронта, Токио намеренно игнорировал призывы Британии продвинуть эти силы на запад и оказать помощь попавшим в трудное положение чехословакам. Напротив, силы эти использовались для установления оккупационного режима весьма жестокого характера. Японию поддерживали два казацких военачальника, Г.М.Семенов и Ива Калмыков, атаман уссурийских казаков, получавшие от нее военную и финансовую помощь. Эти головорезы держали в страхе всю Сибирь к востоку от Байкала на территории между регионами, находившимися под контролем Колчака и Японии. В результате влияние Колчака никогда не распространялось восточнее Байкала. Семенов устроил штаб-квартиру в Чите, и его банды контролировали территорию между Хабаровском и Байкалом. Он вовсе отказывался признавать Колчака и являлся, по сути, обыкновенным разбойником — останавливал поезда и грабил гражданское население, а вырученное добро сбывал в Китае и Японии. Командующий американскими военными силами в Сибири пишет, что банды Семенова и Калмыкова «под прикрытием японских войск опустошали страну как дикие звери, убивая и грабя народ... Когда им задавали вопросы относительно этих диких убийств, они неизменно отвечали, что убитые были большевиками»147.
