Встрeчи съ собаками я боялся болeе всего, ибо у меня не было огнестрeльнаго оружiя, а идти задомъ, отмахиваясь палкой отъ нападенiя громаднаго звeря -- не выходъ изъ положенiя.
Готовясь къ побeгу, я досталъ изъ дезинфекцiонной камеры бутылку спецiальной жидкости -- хлоръ-пикрина, испаряющей удушливый газъ, надeясь, что это средства можетъ обезопасить меня отъ погони патруля съ собакой.
И вотъ, какъ-то въ срединe своего труднаго пути мнe пришлось пересeчь какую-то просeку въ лeсу со слабо обозначенной тропинкой. Углубившись въ лeсъ дальше, я черезъ полчаса услышалъ сзади себя звуки собачьяго лая. Эти звуки, какъ морозъ, пробeжали у меня по кожe... Погоня!...
Обогнать собаку -- безнадежно... Ну-ка, хлоръ-пикринъ, дружище, выручай, не дай погибнуть... Я добeжалъ до небольшой прогалины и, дойдя до средины, гдe росло нeсколько кустиковъ, залилъ свои слeды доброй порцiей ядовитой жидкости. Потомъ я побeжалъ дальше, сдeлалъ большой крюкъ и подошелъ къ полянкe сбоку, метрахъ въ 300. Сзади меня была небольшая рeчка, которая на всякiй случай была мнe послeдней надеждой -- текучая вода заметаетъ всякiй слeдъ...
Притаившись за кустомъ, я минутъ черезъ 20 увидалъ, какъ изъ лeсу по направленiю моего слeда выбeжала большая сторожевая собака и, опустивъ голову, направилась по моему слeду прямо къ кустамъ. Сердце у меня замерло. Неужели мой хлоръ-пикринъ не будетъ дeйствовать? Но вeдь тогда я безпомощенъ передъ любой собакой, почуявшей мой слeдъ. А въ приграничной полосe на каждой просeкe налажены постоянные обходы солдатъ съ собаками...
Собака бeжитъ прямо къ кустамъ... Все ближе... Вотъ она ткнулась носомъ во что-то и вдругъ, какъ бы отброшенная невидимой пружиной, отскакиваетъ назадъ. По ея суетливымъ, порывистымъ движенiямъ видно, что она ошеломлена этимъ запахомъ. Изъ кустовъ неслышно выходитъ солдатъ и съ удивленiемъ смотритъ, какъ собака третъ морду о траву и мечется во всe стороны. Попытки заставить ее идти впередъ -- тщетны, и красноармеецъ, внимательно осмотрeвъ мeстность и поставивъ вeху, торопливо уходитъ назадъ, сопровождаемый собакой. Несмотря на явную опасность положенiя и возможность организованной погони, я {508} въ восторгe. Мой хлоръ-пикринъ дeйствуетъ! "Собачья угроза" перестаетъ тeнью висeть надъ моей головой!
ВСТРEЧА
Я застрялъ. Впереди -- цeпь озеръ, связанныхъ протоками и болотами... Съ одной и съ другой стороны видны деревни. Обойти трудно и опасно: время жатвы, и весь крестьянскiй народъ на поляхъ. А путь на сeверъ лежитъ черезъ озера...
Ну, что-жъ! Значитъ, опять и опять вплавь! Я осторожно выхожу изъ лeса на лугъ, покрытый кустами, чтобы высмотрeть мeсто переправы на утро. Подхожу къ берегу и -- о, ужасъ! -- вижу, какъ изъ прибрежныхъ кустовъ на меня удивленно и испуганно смотритъ... человeческое лицо... "Попался", мелькаетъ у меня въ головe. "Конецъ"...
Въ этой приграничной мeстности каждый житель обязанъ немедленно донести на ближайшiй постъ ГПУ о всякомъ незнакомомъ человeкe. Сейчасъ же облава, погоня и... аминь... Я мгновенно соображаю, что въ такомъ положенiи бeжать -- худшiй выходъ. Поэтому я нахожу въ себe силы привeтливо улыбнуться и сказать:
-- Здорово, товарищъ!
Испугъ на лицe человeка смeняется недовeрiемъ и настороженностью, но я ободряюсь все больше: человeкъ одинъ и въ крестьянскомъ костюмe... На крайнiй случай придется ему полежать связаннымъ и съ заткнутымъ ртомъ пару дней.
-- Не знаете-ли, далеко еще до деревни Видлино?
-- Не... Не знаю, -- отвeчаетъ крестьянинъ, сорокалeтнiй, обросшiй бородой, босой человeкъ въ рваной одеждe, опоясанный веревкой.
-- А вы кто такой будете?
-- Я-то -- спокойно отвeчалъ я. -- А я землемeръ съ Олонца. Въ вашей деревнe землеустроительная комиссiи была уже?
-- Не. Не знаю, -- мрачно и по-прежнему недовeрчиво отвeчаетъ крестьянинъ.
-- Ахъ, чортъ возьми -- сержусь я. -- Неужели еще не пришли? А я-то отъ нихъ отбился, думалъ, что они здeсь. Хотeлъ вотъ осмотрeть погорeвшiй лeсъ, да заблудился...
Я знаю, какъ тяжело приходится теперь крестьянству при новыхъ порядкахъ, когда ихъ почти силой заставили коллективизировать свое хозяйство. Знаю, что вопросъ о своей землe, о своемъ хозяйствe для каждаго крестьянина -- самый жгучiй и назрeвшiй. Поэтому я стараюсь отвлечь его подозрeнiя въ томъ, что я бeглецъ, и спрашиваю:
-- Да развe вамъ въ деревнe еще не объявили насчетъ передeла земли?
-- Какого передeла? -- оживляется крестьянинъ. -- Неужто опять въ колхозы всeхъ загонять будутъ?
-- Да нeтъ. Землю по старому, по справедливому, распредeлять будутъ... Вотъ у меня тутъ и инструменты съ собой, -- указываю я на свою сумку... {509}
Разговоръ принимаетъ нужное мнe направленiе. Подогрeвъ вопросы крестьянина нeсколькими фантастическими, но розовыми сообщенiями объ улучшенiи деревенской жизни, я говорю съ досадой:
-- Вотъ, вотъ... Дeло нужное и спeшное... Тамъ меня ждутъ, а я вотъ черезъ эту дурацкую рeку перебраться не могу...
-- Такъ вамъ въ Ипполитово, значитъ? -- переспрашиваетъ мой собесeдникъ. -- А у меня тутъ лодка. Я васъ перевезу.
Вотъ это называется удача!
Во время переeзда крестьянинъ, захлебываясь отъ волненiя и путаясь въ словахъ, разсказываетъ о голодной жизни деревни, о несправедливости, террорe... Я утeшаю его своими фантазiями, и къ берегу мы подъeзжаемъ почти друзьями. Онъ беретъ съ меня обeщанiе остановиться у него въ хатe и на прощанье крeпко пожимаетъ мнe руку.
Скрывшись въ лeсу, я облегченно вздыхаю. Могло бы быть много хуже...
СТОЙ!
Солнце бьетъ своими лучами прямо въ лицо. Я иду уже на западъ. По моимъ приблизительнымъ расчетамъ граница должна быть не дальше 20-30 клм. Теперь передо мной самая опасная зона -- пустынная, перерeзанная страшными для меня просeками, тропинками, дорогами и телефонными столбами... Ни одно государство въ мiрe не охраняетъ такъ свои границы, какъ СССР...
Тяжело достаются послeднiе десятки километровъ! Ноги изранены и опухли. Тeло ноетъ отъ усталости. На плечахъ ремни сумки давно уже растерли кровавыя полосы. Лицо опухло отъ укусовъ комаровъ. Черезъ всю щеку идетъ шрамъ отъ остраго сука, распоровшаго мнe лицо при паденiи въ лeсныхъ заросляхъ...
250 километровъ! Какъ это легко написать и выговорить. Какой маленькой выглядитъ эта дистанцiя на картe! А какъ тяжела она въ жизни, въ карельской тайгe и болотахъ, когда километръ лeсныхъ зарослей приходится часто преодолeвать нeсколько часовъ, а топкое болото обходить нeсколько сутокъ...
Но несмотря на всe тяжести пути, испытанiя и опасности, на душe все звучнeе пeло ощущенiе силы, бодрости и жизнерадостности. Чортъ возьми, неужели, мнe старому скауту, "сeрому волку", охотнику и спортсмену, не выдержать этого похода?..
Вотъ перехожу широкую, длинную болотистую поляну. Еще свeтло. Лучи солнца пронизываютъ гущу высокаго лeса, до котораго осталось уже немного.
Комары роемъ вьются около лица, порой заглушая всe остальные звуки. Увязающiя ноги тяжело переступаютъ въ густой мокрой травe. И вдругъ крикъ:
-- Эй, стой!
Этотъ крикъ не только не остановилъ меня, но какъ электрическимъ разрядомъ рванулъ къ лeсу... 30 метровъ... Успeю ли?
Еще крикъ, и гулкiй выстрeлъ прорeзываетъ тишину... По {510} старому опыту стрeлка я мгновенно опредeляю, что стрeляетъ военная винтовка не ближе, чeмъ въ 200 метрахъ... Ладно... Богъ не выдастъ -- Чека не съeстъ!.. Ходу!
Лeсъ уже близко. Надъ головой знакомымъ звукомъ щелкнула по стволамъ пуля. Гулъ выстрeла еще катился по лeсу, когда я нырнулъ въ сумракъ деревьевъ. Бeгомъ я одолeлъ еще полкилометра, окропилъ свои слeды хлоръ-пикриномъ и самымъ форсированнымъ маршемъ пошелъ дальше...
На сердцe было неспокойно. Разумeется, за мной будетъ послана погоня. Хуже всего то, что ночь застала меня въ дикомъ лeсу, по которому въ темнотe идти было невозможно. А до утра сторожевые посты времени терять не будутъ.
Очевидно, приказанiе объ облавe было передано по телефону во всe деревни, лежавшiя между мeстомъ нашей встрeчи и границей, ибо днемъ съ вершины холма я замeтилъ кучку разсыпавшихся въ цeпь людей, медленно идущихъ мнe навстрeчу. Спрятаться? Это сдeлать было бы нетрудно въ такихъ густыхъ лeсахъ и обломкахъ скалъ... Но собаки?.. Онe вeдь почуютъ меня вездe...
Назадъ хода тоже не было. И съ той стороны могла бы быть погоня... Надо было изворачиваться... Недалеко влeво текла рeчка съ болотистыми берегами. Судя по медленному передвиженiю людей, у меня было еще полчаса времени. Если бы мнe удалось переправиться черезъ рeчку, я поставилъ бы между собой и преслeдователями такой барьеръ, который имъ не скоро удалось бы перешагнуть...
Я бросился къ рeкe. Къ моей радости, на берегу валялось дерево, очевидно, вывернутое и принесенное сюда половодьемъ. Съ громаднымъ напряженiемъ я стащилъ его въ воду, на его вeтви уложилъ все то, что боялось воды: продовольствiе, часы, компасъ и, не раздeваясь, вошелъ въ воду.
Въ сапоги хлынула вода. Все глубже. До пояса, до плечъ, до шеи... Б-р-р-ръ... Плыть пришлось немного -- метровъ 20, но плыть, таща за собой дерево и не теряя ни минуты. Подплывъ къ берегу, я снялъ вещи, оттолкнулъ дерево на средину рeки и бeгомъ пустился въ лeсъ... И было пора. Черезъ минуту показались люди -- шеренга крестьянъ подъ командой солдата. На мое счастье, собаки въ этой группe не было, и съ замирающимъ сердцемъ я слeдилъ, какъ послeднiе люди облавы скрылись въ лeсу...
